Русалка - Черри Кэролайн Дженис. Страница 30

— Моя дочь предпочла тебя, — сказал старик грубым и хриплым голосом. — Но я бы никогда не удивился этому. — Ууламетс потряс посохом в их сторону, слегка задевая Петра по ногам. — Так куда же она ушла?

— Твоя дочь, — пробормотал Петр. Он покачивал головой и теребил руками волосы. — Твоя дочь, старик…

— Куда она ушла? — едва не закричал Ууламетс. Петр подтянул колени вверх, обхватив их руками, а Саша бросился между ними, думая, что старик захочет ударить его. Но Петр, тем временем, глубоко вздохнул и поднял руку, указывая прямо перед собой в сторону лесной чащи, а Ууламетс встал и начал вглядываться туда, будто мог что-то увидеть кроме лунного света да плотной стены безжизненных деревьев.

— Ты действительно смог разглядеть ее? — прошептал Саша, а Петр лишь покачал головой и продолжал все так же сидеть, когда Ууламетс вернулся к ним.

— Нам надо отправляться домой, — сказал старик, и Саша очень обрадовался этому.

— Да, господин, — сказал он, подавая Петру руку, чтобы помочь встать на ноги.

Петру было нечего сказать, и поэтому за все время пути он не произнес ни слова. Он только один раз запротестовал, отказываясь от помощи и уверяя, что может идти сам, хотя было видно, что он хромал, тяжело дышал и часто терял равновесие на скользких местах.

— Помогите ему, — упрашивал Саша, обращаясь к старику, но Петр не хотел помощи ни от того, ни от другого и продолжал ковылять, пока они не дошли до крутого подъема, ведущего во двор.

В этот момент что-то ударилось о забор.

— Вероятно, кролик, — сказал Саша, увидев, что Петр остановился около ворот и, казалось, застыл там. Он ухватил его за руку и потащил по дорожке вслед за стариком. Он и сам боялся оглянуться назад, чтобы поинтересоваться, что или кто может наблюдать за ними сквозь забор.

Теперь-то он знал, что все, что окружало их, было самой настоящей реальностью. Он знал, что все что он видел и слышал, происходило на самом деле, а не казалось ему, как знал и то, что теперь и сам стал частью всего окружавшего их. Он понимал, что Петр подвергался опасности, потому что это существо, этот белый призрак, на самом деле был мертв и проводил время за охотой на берегу реки. И то, что Ууламетс сказал, обращаясь к Петру: «Моя дочь предпочла тебя…", еще больше усложняло дело…

— Еще немного вперед, — сказал он Петру, из которого, казалось, вышли остатки сил за время их путешествия, или так действовал на него окружающий холод.

Неожиданно ощущение холода начало действовать и на Сашу, в тот самый момент, когда он вновь заметил краем глаза белый призрак.

— Хозяин! Господин мой, Ууламетс! — позвал он, поскорее ухватившись за Петра.

Старик быстро повернулся назад.

— «Оно» здесь, — сказал Саша. — «Оно» здесь, и преследует нас…

— Скорее в дом, — сказал им старик, уже с самого крыльца. Он поднял задвижку и распахнул дверь, откуда на них хлынули золотистые потоки света от горевшего очага, образуя на крыльце странную картину из мечущихся теней. — Быстрее, внутрь.

И в этот момент Саша подумал, что кто бы ни был этот призрак, дочь или нет, старик был охвачен смертельным ужасом.

9

В доме ощущалось тепло, там были стеганые одеяла, в которых можно было завернуться, освободившись от влажной, почти сырой одежды, там была чашка водки… и Петр наконец в полной мере ощутил, что возвращается к жизни.

Он чувствовал себя чуть глупым и в чем-то слегка обманутым. Остановившись около печки, он пил водку из чашки, в то время как Ууламетс прошел прямо к своей драгоценной книге, освещенной масляной коптилкой, а Саша метался между печкой и столом, откуда раздавалось бормотанье старика. Он все еще не освободился от испуга и, видимо, поэтому не сменил промокшую одежду, в которой сидел на земле у реки. И все это безрассудство, как в итоге с полным правом мог считать Петр, стоило им того, что они едва не повстречались со смертью.

— Вот, — угрюмо сказал Петр, протягивая мальчику чашку, — выпей немного. Это согревает.

Саша сделал небольшой глоток, сморщил лицо, как только проглотил обжигающую влагу, и тут же вернул чашку.

Пока ни Петр, ни старик не произнесли ни слова, а тишина, стоявшая в доме, нарушалась лишь странными звуками, будто под домом что-то двигалось, видимо испытывая какое-то неудобство. Доносившаяся с низу возня скорее всего напоминала медведя, пожелавшего устроить себе берлогу в подвале, если только забыть о том, что в это время года медведи уже просыпаются и подобные занятия для них сейчас просто не имели смысла.

Саша же продолжал вертеться в пространстве между столом и печкой, не сводя глаз ни с Петра, ни с Ууламетса. В какой-то степени обстановка в доме раздражала Петра. Сейчас он больше всего хотел, чтобы поскорее наступило утро, когда солнце наполнит смыслом окружающее и объяснит весь тот кошмар, который произошел этой ночью. И надеялся, что с первыми солнечными лучами и сам освободится от этого кошмара, как от ужасного сна. Он подумал, что его память находилась в страшном беспорядке или от удара в момент падения в лесу, или от того, что он поверил в тот бессмысленный вздор, который постоянно вбивал в его голову мальчик, и в итоге просто-напросто вообразил, что рядом с ним находится девушка, которая появилась прямо из кустов боярышника, твердость и остроту шипов которого он мог подтвердить по своей израненной правой руке.

Он сделал еще глоток. Ууламетс перевернул очередную страницу, затем еще одну, открыл чернила и что-то записал, поскрипывая пером, которое явно принадлежало черному ворону. Неожиданно Петр почувствовал, как его охватывает дрожь, в горле покалывает, а душевное равновесие постепенно исчезает.

Тогда он подумал о том, что во время обеда Ууламетс наверняка имел возможность что-то подсыпать в рыбу, а, может быть… (Он постарался как можно быстрее проглотить то, что было у него во рту и почувствовал, как жидкость обожгла его больное горло и все остальное, что встретилось на ее пути)… даже и в вино. Но это было бы слишком жестоко.

Следующая его мысль была о том, что они должны были бы уйти отсюда завтра, не дожидаясь, пока он совершит над ними очередного насилия…

В этот момент Ууламетс поднялся из-за стола, убрал чернила, закрыл и отодвинул книгу.

Нахмурившись и некоторое время помедлив, он подошел к огню и остановился около Саши и Петра.

— Она, — спросил он, — она выглядела… очень несчастной?…

Петр откинул назад волосы, поднял чашку и пристально взглянул на старика.

— Кто выглядел несчастным? Этот твой призрак? Или, быть может, эти странные виденья, вызванные твоими заклинаниями из грибов или невесть чего еще, что ты подливаешь в этот чай?

— Моя дочь, — закричал на него Ууламетс. — Моя дочь. Показалась ли она несчастной?

— Она твоя дочь! — воскликнул Петр и от неожиданности даже сбросил одеяло, совершенно не обращая внимания на Сашу, который тут же ухватил его за руку. Он уселся перед огнем, не выпуская чашку из рук, накинув себе на спину одеяло. — Она лишь призрак, вызванный в воображении под действием грибного яда, налитого в чай. Как я могу узнать, счастлива она или нет?

Разумеется, он мог бы добавить, что девушка, которую он видел во сне, была потерянной и рассерженной, и что она пыталась заговорить с ним… А ее лицо, с беззвучно шевелящимися губами, было бледным и покрыто, словно бисером, водяными каплями…

— Дерзкий негодяй! — произнес в раздражении старик и сорвал с него одеяло. — Моя дочь никогда не имела никакого представления о мужчинах, и лишь только поэтому она выбрала тебя!

Петр пристально смотрел на него, стараясь понять, насколько легче с подобным безумием согласился бы Саша. Сейчас он стоял на коленях рядом с Петром, уговаривая его ответить Ууламетсу…

— Ведь это его дочь, — нашептывал мальчик, дергая Петра за локоть. — Он очень беспокоится о ней. Не забывай, что она умерла, Петр…

— Тогда тем более, у него был вполне обоснованный повод беспокоиться о ней! Ты понимаешь, что это безумие, полнейшее безумие! — Он задумчиво разглядывал свою чашку с каким-то фатальным безрассудством и, видимо, ощущал естественный страх от того, что ее содержимое может оказаться отравленным.