За Уральским Камнем - Жук Сергей Владимирович. Страница 48

Ревякинская ватага покрученников, набранная из гулящего люда, отдыхала недолго. Исаак добре исполнил все наказы отца. Да и как иначе. Промысел – дело серьезное. Все надо хорошо продумать. Закупить продовольствие: соль, зерно, сушеных овощей, вяленого мяса. Огненного припасу: порох, свинец, каждому по доброй пищали, а то и про запас можно. Одежонку добрую, чтобы и в слякоть, и в мороз дело править вольготно было. А снасти промысловые? Тут тебе надо в изобилии ловушки, обметы, петли, капканы. Кроме всего, котлы, топоры, ножи и другая металлическая утварь, да не только для себя, более для мены с тунгусами и другими инородцами потребна. На все это немалые деньги нужны. Только справному промышленнику под силу такое предприятие, как промысел. А собаки для упряжек. Скольких трудов стоило их сыскать да выкупить.

При мысли о собаках Исаак вспомнил о своем попутчике купце Петре Ушакове. Помог он собак приобрести. Исаак ему благодарен, да и сам купец за услугу в накладе не остался. Но вот потом получилась между ними размолвка. Здесь, в Туруханске, при встрече Ушаков даже не поздоровался с Ревякиным. Но иначе Исаак поступить не мог, на то запрет от бати имел.

– В долю никого не брать, и с купцами дел не иметь. Сами проведем промысел, а пушнину сдадим на Сольвычегодских торгах. – Так наказал Никита Ревякин. – Такое предприятие даст наибольший барыш, и Ревякиным выполнить его под силу!

После небольшого отдыха ватага просмолила лодки, и айда вверх по Енисею, до устья Подкаменки.

6

Сентябрь 1611 года, город Мангазея.

– Купец Ушаков к вам пожаловал, воевода, – доложил услужливо дьяк князю Мосальскому-Рубцу.

Купец только прибыл из Туруханска и, не ведая, по какому делу понадобился воеводе, чувствовал себя неуверенно. Зная скверный характер воеводы, прихватил на всякий случай с собой дюжину черных соболей. От такого подарка любой воевода сменит гнев на милость.

Князь Мосальский-Рубец, слегка взглянув на соболей, тут же сгреб их в сундук, но ликом посветлел.

– Как торговля, купец? Небось великий барыш взял.

– Да какая торговлишка. Десятину уплатил, с людишками рассчитался, осталось лишь малость, на хлеб насущный. Ныне все дорого, а соболишко худой, мелкий, – стал прибедняться купец.

– Почему не в Мангазее торговал? Ведь знаешь, что государю нашему разор от этого, да и мне тоже. Десятину ты в Туруханске оставил! – нахмурился воевода.

Купец растерялся и замолчал.

– Ну да ладно, не для того вызвал, чтобы журить. Ответь мне, знаком тебе Исаак Ревякин?

– Да, отец воевода, знаком мне этот жиденок неблагодарный, – почуяв, куда дует ветер, отвечал купец. – Мы вместе до Мангазеи добирались. Уж я помогал всю дорогу, добра ему сделал не счесть. А он, жиденок, побрезговал меня в долю взять.

– У меня к этому интереса нет. Ты вот что скажи, что за князь такой с вами в дороге был? – спросил воевода, и все в нем напряглось, как у охотника, почувствовавшего добычу.

Поворот в разговоре снова озадачил купца. Выходило, что воеводу интересует не выскочка Ревякин, а князь Шорин. Конечно, Ушаков его хорошо помнил, более того, проезжая Березов и Обдорск, он много слышал о князе.

– Да. Был с нами в дороге до Верхотурья князь Шорин, а потом наши дороги разошлись. Он отправился в Коду, а я с Ревякиным задержался по торговым делам, – начал купец осторожно.

– Шорин, говоришь, – воевода задумался, вспоминая. – А… это тот Обдорский герой, слышал я о нем. Давай все по порядку, да без утайки, ты меня знаешь, – пригрозил он купцу.

– Князь Василий Шорин, человек известный и уважаемый, не только у нас в Сибири, но и в Москве. Его супруга Анна из самаркандских принцесс, княжна Белогорских остяков, владетельница городка Кода.

Начало сразу поразило воеводу. Зверь по всему выходил крупный. Вот только по зубам ли? Беспокойство, а вернее, страх сразу засвербел под ложечкой.

– Будучи, согласно царскому указу, головой Обдора, великие дела свершил, оберегая интересы государства Российского. Инородцы прозвали его князем Обдорским. Вот, пожалуй, и все, что мне ведомо, – закончил купец и замолчал.

– А имя Василий Плахин тебе ведомо? – спросил воевода.

– Нет, неведомо, – отвечал купец.

– Ну а ликом князя ты хорошо помнишь?

– Это так. Статен князь и ликом пригож, хорошо его помню, – кивнул купец.

Воевода долго сидел в раздумье. Затем кликнул дьякона.

– Ты вот что. В соборе живописец имеется, сейчас стены расписывает, так он лики знатно пишет. Сведи к нему купца. Пусть он мне с его слов лик князя Шорина намалюет. Да вели дело добротно справить и мне скоро доставить.

Шибко боялись князя Окаянного в Мангазее. Вот и живописец – служка церковный, прослышав про приказ воеводы, с великим проворством и умением принялся за работу, а талантом был не обижен. Сутки напролет трудился, не ел, не спал, а написал лик князя, да на доске иконной, красками яркими. Купец Ушаков увидел лик князя и ахнул.

– У тебя, малец, дар Божий! Эк какую красоту сробил! Не знаю как воеводе, а князю Василию Шорину ты угодил точно. Ликом схож, только одежонка у него не княжеская, а в пору Николе Чудотворцу рядиться.

Живописец сумел угодить и воеводе князю Мосальскому-Рубцу Окаянному. Того мало интересовало искусство живописи, но когда его соглядатаи признали на портрете Василия Плахина, подручного Исаака Ревякина, радость его была безмерна. Он даже одарил церковного служку пятаком, что сильно удивило всю воеводскую дворню.

В короткое время по приказу воеводы были опрошены все гости из Березова. И выходило, что князь Шорин вор, изменник и душегуб, на нем кровь служилого казака, а за это смертная казнь.

По разумению князя Окаянного, такой душегуб наверняка прихватил в Коде злато и каменья драгоценные. А зачем тогда душегубство чинить? Теперь князь хоронится, поэтому и на Енисей ушел. Сибирь хоть и велика, но человечка сыскать всегда можно. Воевода и перед царем московским службу справит, награду и должность получит, а богатства, воровским путем присвоенные, себе заберет.

Одно расстраивало воеводу: на дворе осень, слякоть, и снег уже пробрасывает, не пройдут его людишки на Енисей. Ждать надо морозов, чтобы реки и болота стали, и тогда можно послать служилых казачков, сыскать князя и в кандалах доставить душегуба в Мангазею. Тот злато, конечно, припрятал, но ничего, воеводе любо будет пытать душегуба, и тот во всем сознается!

7

Март 1612 года. Устье Подкаменной Тунгуски, зимовье Николая Ревякина и сына его Исаака.

Зимовье поставили на левом берегу Енисея, прямо напротив устья Подкаменной Тунгуски. Берег высокий и ровный. Сплошь заросший мощными сосновыми и кедровыми борами. Место выбрали для сбережения зимовья. Тунгусы войной приходят по Подкаменной, то их земля, и селиться на ней опасно. Другое дело – левый берег Енисея. Дозорный всегда увидит приближение ворога. Ведь надо пересечь Енисей, а он здесь широк, версты три, а то и более будет. Но промысел больше ведется по реке Подкаменной. Здесь в изобилии водятся соболь, горностай, норка, бурая лисица, да и другого зверья хватает.

Чуть ниже по Енисею стоит Дубченская слобода, целое поселение, за старшего там первый поселенец Иван Ворогов. Человек решительный и упрямый. Он искал земли не только для пушного промысла, но и для устройства крестьянского хозяйства. Сотни десятин земли поднял поселенец. Никакие трудности, а их было немало, не остановили крестьянскую душу. Амбары в слободе были полны овсом, подвалы репой и тыквой, а ледники рыбой и мясом. Вот уже третий год, как сплавляется он в Туруханск, на торги. Хороший куш имеет, цены на продовольствие там очень высоки, особенно на зерно. Никита Ревякин пришелся Ворогову по душе. При строительстве нового зимовья принимали участие и жители слободы. Да и как иначе. Соседу помочь в таком деле в обычае у русских людей. Теперь им рядом жить. Беду вместе встретить и пережить всегда легче, да и радостью есть с кем поделиться.