Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод) - Ферри Габриэль. Страница 22

Произнося эти слова, канадец несколько раз ударил себя в грудь с такой силой, что всякая другая грудь проломилась бы от этих ударов.

Между тем совещание индейцев по поводу судьбы их пленника кончилось, и в знак одобрения кары они издали радостные крики. Однако следовало обождать согласия предводителя, который был некто иной, как уже знакомый нам Черная Птица.

Он продолжал свои изыскания на берегу реки: дошел вверх по реке Гила до того места, где охотники свернули с берега в реку, чтобы пробраться на островок, служивший им засадой. Следы подтвердили полученные им сведения от индейских разъездов, и он решился проверить их досконально.

Убедившись в присутствии трех белых воинов, Черная Птица направился мерными шагами к своим воинам. Выслушав их и ответив несколькими отрывистыми словами, индеец подал характерный знак, чтобы они повременили, потом, отдав тихим голосом какое-то приказание пяти всадникам, Черная Птица мерным шагом повернул к берегу реки. Всадники, получившие приказание, тотчас же поскакали куда-то влево.

Индеец, подойдя к берегу, приложил свои руки ко рту в виде рупора и громко крикнул на полуиндейском и полуиспанском наречии:

— Белые воины, пришедшие от полуночи, могут показаться. Черная Птица их друг, так же как и воины, которыми он предводительствует!

При этих словах, которые ветер донес до слуха канадца и его обоих товарищей, старик крепко стиснул испанца за руку. Он и Хозе поняли смешанный диалект дикаря.

— Что нам отвечать этой собаке? — спросил Розбуа.

— Ничего, — возразил лаконически Хозе.

Ветер, шумевший в камыше реки, был единственным ответом на предложение индейского предводителя; несмотря на это, он продолжал:

— Орел может скрыть от глаз апаха свои следы в поднебесье, а лосось, поднимающийся вверх по реке, не оставляет в воде никаких борозд; но белый, пробирающийся через пустыню, не орел и не лосось.

— И не гусь, — пробормотал Хозе. — Ибо только глупый гусь может выдать себя неуместным криком.

Индеец пытался было прислушаться, однако слова Хазе были произнесены так тихо, что звук этот не мог дойти до него.

— Белых воинов, — начал опять Черная Птица, — только трое числом. Белых воинов трое против двадцати красных, и красные воины дают белым честное слово, что будут им друзьями и союзниками.

— Что это такое? — шепотом спросил старик у Хозе. — Какой коварный замысел у этого индейца?

— Пусть его продолжает, тогда мы увидим, — отвечал Хозе, — он еще не совсем кончил, как мне кажется.

— Когда белые воины узнают намерения Черной Птицы, тогда они выйдут из своей засады, — продолжал предводитель апахов, — так пусть же они их узнают. Белые люди полудня, их язык, их боги не те, что у белых людей полуночи. Апахи захватили целый лагерь белых людей полудня.

— Тех золотоискателей, вероятно, постигло несчастье, — сказал Розбуа.

— Если воины полуночи захотят присоединить свои длинные карабины с нарезными стволами к оружию красных людей, то они разделят с ними черепа, богатство и коней воинов полудня, и тогда индейцы и белые будут вместе плясать вокруг останков своих врагов.

Розбуа и Хозе с удивлением посмотрели друг на друга.

— Слышите ли вы, что предлагает этот нечестивый?! — воскликнул с яростью Розбуа. — Ха! — прибавил он. — Не будь здесь Фабиана, я бы ответил на его слова моим карабином.

Впрочем, молчание наших охотников не обмануло индейского военачальника; он был твердо убежден в их присутствии на островке.

— За буйволом степей, — начал он опять, — не легче следить, чем за белым человеком. За камышом плавающего островка должен скрываться человек такой же сильный, как буйвол, и гораздо выше, нежели самый длинный карабин; при нем находится воин, который принадлежит частью полудню и частью полуночи, и молодой воин из чистого племени полудня; но союз последних с первым доказывает, что воины полуночи враги белых полудня, потому что более слабые всегда ищут дружбы более сильных и держат их сторону.

— Какая удивительная догадливость у этих собачьих детей! — заметил Розбуа, обращаясь к Хозе.

— Я ожидаю ответа белых, — продолжал Черная Птица, прислушиваясь, — я слышу, — начал он опять, только шумящий поток и ветер, говорящий: «Белые воображают себе множество вещей, которые неверны: они думают, что у индейца глаза позади головы, что следы буйвола невидимы и камыш непроницаем для пуль». Черной Птице смешон этот ответ ветра.

— Вот теперь видишь, — произнес Хозе, — как индеец заговорил о том, что близко его сердцу; это настоящий язык. С его стороны не так уж глупо видеть в нас своих союзников, ибо карабинов у них мало.

— Га! — вскричал с отчаянием Розбуа. — Почему мы не спустились в реку двумя милями выше?

— Отверженный друг, — произнес наконец индеец, — может превратиться в страшного врага.

При этих словах Черная Птица знаком дал понять пленному, чтобы он подошел к нему. Пленник повиновался. Указав ему пальцем на островок, индеец обратил его внимание на поляну, остававшуюся свободной между двух кустов камыша.

— Может ли карабин бледнолицего человека метнуть пулю в свободный промежуток, отделяющий вон там высокую траву?

Но пленник, который понял из того, что объяснил ему индеец на своем смешанном диалекте, очень немного, посему оставался нем и недвижен. Тогда Черная Птица обратился с несколькими словами к одному из своих подчиненных. Последний сунул белому в руки карабин, который захватил у него; с помощью жестов удалось объяснить пленному, чего от него хотят. Несчастный приложился, но он так дрожал от страха, что оружие, бывшее в его руках, ходило во все стороны.

— Бедный, не сумеет попасть даже в островок, — заметил Хозе беспечно, — и если индеец не имеет другого средства, чтобы заставить нас говорить, то пусть он дожидается завтрашнего дня, чтобы услышать от меня хоть одно слово.

Пленник выстрелил. От сильного дрожания карабина в его руках пуля, не попав в цель, со свистом ударилась о воду вблизи островка.

Черная Птица презрительно хмыкнул и обернулся назад, как бы ища что-то.

— Эх! — пробормотал Хозе. — Ищи-ка, брат, пороха и пуль между твоими пиками и лассо.

В это самое время пять всадников, которые отделились было по приказанию своего предводителя от прочих товарищей, вернулись на своих лошадях, вооруженные карабинами и колчанами со стрелами; это было их оружие, которое они сложили с себя, чтобы легче было преследовать диких лошадей. Вместо них от толпы апахов отделилось пять других всадников.

— Дело начинает принимать серьезный оборот, — тоскливо выговорил Розбуа.

— А не ударить ли нам, пока их только пятнадцать человек? — спросил Хозе.

— Нет, — возразил старый охотник, — нам надо оставаться спокойными и не подавать виду. Индейцы еще не вполне уверены, здесь ли мы?

— Ну, как знаешь.

И Хозе продолжал наблюдать из-за дерева.

Черная Птица сам схватил карабин и снова подошел к берегу.

— Руки индейского предводителя не трясутся, как трава, увядшая от ветра, — произнес он, поднимая карабин и направляя дуло к острову. — Но прежде чем я сделаю выстрел, — продолжал он, — я хочу подождать ответа белых, скрывающихся на острове; я буду считать до ста.

— Фабиан, стань позади меня! — распорядился холодно Розбуа.

— Нет, я останусь на своем месте, — отвечал решительно Фабиан, — я моложе тебя, и потому мне следует первому встретить опасность и прикрыть тебя.

— Дитя! — воскликнул старик. — Разве ты не видишь, что я несравненно шире и выше тебя. Если бы я вздумал тебя послушаться, то мы противопоставили бы пуле индейца двойную цель.

С этими словами Розбуа прополз вперед, не задев ни одной тростинки из растущего вокруг камыша, и прилег на колени впереди Фабиана.

— Не перечьте ему, дон Фабиан, — спокойно сказал Хозе, — его благородное сердце бьется только ради вас.

Индеец с карабином в руках продолжал считать до ста, но вместе с тем внимательно прислушивался; однако за исключением журчания воды, омывающей островок, и шума ветра, шевелившего листья деревьев, кругом стояла глубокая тишина.