Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод) - Ферри Габриэль. Страница 30

— Все вокруг нас погружено в сон, — молвил он, — не только индейцы, но и все живущее в лесу и в степи. Не благоприятна ли эта минута, чтобы попытаться пробраться на какой-нибудь берег?

— Вы думаете, дон Фабиан, что индейцы спят? — проронил с горечью Хозе. — Да, они спят, как вот эта река, которая, кажется неподвижной, во которая, однако же, катит свои волны до самого океана. Вы не успеете сделать трех шагов, как индейцы тотчас бросятся за вами в погоню. Не предложишь ли ты чего-нибудь получше, Розбуа?

— Ничего не могу придумать, — отвечал отрывисто канадец, схватив одной рукой Фабиана, а другою указывая на раненого, который продолжал вертеться на своем ложе не просыпаясь.

Это движение служило ответом на все возражения со стороны Фабиана.

— Если нам не предстоит никакого другого выбора, — отвечал последний, — то все же нам остается возможность умереть с честью, друг подле друга, сообразно нашему христианскому желанию. Если нам удастся победить, то мы будем еще в состоянии пособить этому несчастному, у которого нет других защитников, кроме нас; если же мы погибнем, то, по крайней мере, перед судилищем Всевышнего нас не будут мучить упреки, что мы пожертвовали жизнью человека, доверенного Господом нашей защите.

— Конечно, нет, — отвечал Розбуа. — Итак, возложим нашу надежду на одно провидение, сведшее нас опять вместе столь чудесным образом. Что не случилось сегодня, может случиться завтра, наши съестные припасы еще не так скоро кончатся. Что касаемо возможности дерзнуть переплыть где-то реку, то это значило бы идти на верную смерть, так как число индейцев теперь, вероятно, уже утроилось. Смерть сама по себе пустяки! Но может случиться, что мы попадем в плен, и тогда… я ужасаюсь при одной мысли о страшных муках, которые нас ждут. Единственным утешением для меня в настоящую минуту служит мысль, что я могу еще провести несколько дней вместе с тобой, любезный Фабиан, прежде чем наступит вечная разлука.

Среди приунывших охотников опять водворилось мрачное молчание. Мысль провести еще несколько часов подле своего любезного Фабиана была для старого охотника то же, что отсрочка для осужденного на смертную казнь. Но вскоре гнев до такой степени овладел канадцем, что он судорожно схватился за одно из деревьев, находящихся подле него. Под напором его могучих рук островок задрожал, как будто его основание готово было отделиться от дна реки.

— Ах, собаки! Ах, черти! — воскликнул в эту минуту испанец, не будучи в состоянии удержать крик ярости. — Посмотрите-ка, что за трюк они выкинули!

Сквозь пелену тумана начал постепенно проникать красноватый свет, подобный отражению распространяющегося пожара, приближавшегося, по-видимому, к островку. Огонь этот, казалось, скользил каким-то чудом по воде.

Несмотря на то, что поднимавшийся над рекою туман был до того густ, что его почти можно было хватать рукой, он расступался перед плывшей по воде огненной массой подобно тому, как темнота исчезает перед появлением солнца.

Не успели еще трое охотников оправиться от удивления насчет появления этого внезапного света, как причина этого явления им стала ясна.

Продолжительная жизнь в саванне и связанные с ней частые опасности выработали у канадца твердость характера, чего нельзя было сказать о Хозе, который не успел еще приобрести твердости духа. Вместо того чтобы предаваться гневу, подобно Хозе, Розбуа не изменил своему обыкновенному спокойствию.

Он понимал, что опасность, встреченная с надлежащим спокойствием, может считаться наполовину преодоленной, как бы она ни была страшна, и поэтому при приближении опасности всегда старался быть еще более хладнокровным.

— Да, — объяснил он в ответ на восклицание Хозе, — я вижу, что это такое, и вижу так же ясно, как если бы индейцы объяснили мне это заранее. Ты только что говорил о лисицах, которых выгоняют дымом из их нор; ну, так разбойники затевают с нами кое-что в этом роде: они хотят нас сжечь.

Огненная масса, приближавшаяся к острову, увеличивалась с необыкновенной быстротой. Уже камыш и молодой ивняк, образовавшие окраину островка, были освещены светом горящего топляка.

— Разбойники соорудили брандер, чтобы сжечь наш остров! — воскликнул Хозе.

— Все же лучше бороться с огнем, — произнес Фабиан, — нежели ожидать верной смерти без всякой борьбы.

— Ты прав, — заметил Розбуа, — но как бы нам не изжариться, прежде чем иссякнут наши силы и гнев. Вот если бы можно было пустить им встречный огонь, но, к сожалению, мы находимся не в степи, и все преимущества теперь на стороне индейцев.

Старый охотник подразумевал здесь военную хитрость, часто употребляемую индейцами в степях против неприятелей.

В необозримых степях Америки, где от действия ветра высокая трава колышется, подобно волнам океана, пламя распространяется с быстротою пороха. Но в таких случаях опытный человек, которому грозит подобный пожар, противопоставляет ему другой огонь, спеша со своей стороны зажечь длинную полосу сухой травы, и когда пущенное его рукою пламя истребит вокруг него все доступное горению, тогда первый огонь, дойдя до выгоревшего уже пространства, потухает сам собою за неимением что пожирать.

Но в настоящем случае осажденные не могли противопоставить приближающемуся пламени другой огонь, и поэтому им не оставалось иного средства к спасению, как броситься в воду с островка, которому брандер угрожал сожжением, но тогда индейцам нетрудно было всех их перестрелять или захватить живьем в плен.

На это именно и рассчитывал апах, предложивший Черной Птице одолеть охотников. По его указанию индейцы нарубили сухих сучьев смолистой сосны и, положив их на цельное ветвистое дерево, зажгли всю эту массу и пустили вниз по течению к самому островку.

Хозе, чья мстительность возрастала с увеличением опасности, с тревогой поглядел на своих спутников, но встретил спокойные и веселые лица Розбуа и Фабиана.

Треск горевшего на воде смолистого дерева производил неприятное впечатление. Под балдахином черного дыма, смешавшегося с туманом, берега реки и островка были освещены столь ярко, как если бы взошло солнце. Тем не менее люди на плоту оставались невидимыми, будучи скрыты широколиственными ветвями и камышом. Лишь время от времени показывалось красное лицо индейского часового. Увидев его, Хозе не мог удержаться от внезапного искушения.

— Постой же ты, адский сын! — пробормотал он. — Ты, по крайней мере, не будешь рассказывать своим родным о последних минутах христианской души.

При этих словах можно было заметить высунувшийся сквозь камыш кончик дула пылкого испанца. И в ту минуту, как гром ружейного выстрела нарушил господствовавшую вокруг тишину, пук перьев, украшавший голову одного индейского воина, медленно скатился наземь.

Апахи словно не придавали никакого значения выстрелам своих побежденных врагов, берега реки оставались по-прежнему погруженными в мрачное спокойствие. Вопреки обычаю, ни одно восклицание не сопровождало последний вздох павшего воина.

Пламя зажженной массы, уже приближавшейся к самому островку, ярко освещало искаженное яростью лицо испанца.

— Черти! — кричал он, неистово топая ногой. — Чем больше я отправлю на тот свет этих краснокожих чертей, тем спокойнее умру.

И не успев еще вновь зарядить ружья, он уже искал глазами на берегу новую жертву для утоления своей мести.

Между тем Розбуа совершенно хладнокровно наблюдал за огненной массой, которая вот-вот должна была зажечь сухие стволы, покрывавшие островок.

— Ну что, довольно ли ты нагляделся на эту штуку? — кричал вне себя от бешенства Хозе. — Придумал ли ты хоть какое-нибудь средство, чтобы отогнать этот плавучий костер, который сделает из нас жаркое.

— Возможно, — отрывисто ответил канадец, продолжая наблюдать за плавучим костром.

Хозе принялся с нарочитым видом свистеть сквозь зубы.

— Посмотрите-ка, — начал опять Розбуа, — вон кое-что, что свидетельствует о необыкновенной догадливости этих индейцев. Бели бы я не опасался, что через минуту или две на нас посыплется град нуль и стрел, чтобы заставить нас спрятаться, когда брандер зажжет наш островок и не допустит нас отогнать пылающую массу, то я не стал бы нисколько беспокоиться о всей этой истории.