Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод) - Ферри Габриэль. Страница 46

— Кучильо? — повторил с удивлением Барайя. — Какого же черта он лежит?

— Не знаю.

— Так угостите-ка его пулей, которую он заслужил по всей справедливости.

— Да, — возразил Ороче. — Вы забыли, что выстрел даст знать канадцу, где мы находимся.

Вскоре ветер опять нагнал облако тумана, а когда он немного рассеялся, Кучильо исчез с тропы.

Ороче быстро подъехал к тому месту, где лежал Кучильо.

В этом месте тропинка настолько расширялась, что всадник мог даже сойти с лошади. Поэтому Ороче и Барайя тотчас спешились.

— Что вы намереваетесь делать? — спросил Ороче.

— Вы, верно, знаете сами, если последовали моему примеру! — отвечал Барайя. — Я намереваюсь вызнать, не удастся ли мне увидеть, что именно Кучильо разглядывал с таким вниманием. Если не ошибаюсь, то это, должно быть, весьма интересно.

— Будьте осторожны, эти утесы чертовски скользки.

— Не бойтесь и следуйте моему примеру, вам нет надобности стесняться.

При этих словах Барайя наклонился, чтобы посмотреть в пропасть. В шести шагах от них водопад вырывался из какой-то трещины, между тем как тропинка, вьющаяся над этой пучиной, представляла род естественного моста.

Взяв свою лошадь под узду, Ороче провел ее через каменный мост в форме арки, перекинутой через водопад.

Несколько минут спустя, вытянувшись по примеру Кучильо на живот и вытянув голову вперед, Ороче впился жадным взором в зиявшую под ним пропасть.

Вид, который представился внезапно его глазам, произвел такое впечатление, что в первую минуту помутилось в глазах. То был золотой самородок, вид которого исторг из Груди Кучильо крик дикого восторга. Но самородок этот лежал в таком положении, что подступить к нему не было почти никакой возможности.

От постоянной сырости крутые, обрывистые стены утесов покрылись слоем зеленого мха, но из-под самородка выдавался вперед небольшой выступ с весьма скользкой, мокрой поверхностью. Один человек ни за что не смог бы его достать, ибо слишком рискованно было пуститься на подобное предприятие.

Это обстоятельство и принудило Кучильо удалиться несолоно хлебавши, когда он при приближении авантюристов упивался блеском бесценного самородка.

Барайя первый пришел в себя; сердце его болезненно сжалось в груди при одной мысли, что самородок мог в любую минуту скатиться в пропасть.

Но вскоре те же мысли овладели и его спутником, и оба почти в одну и ту же минуту вскочили на ноги, подозрительно смотря друг на друга и не зная, что делать.

— Ну, вы видели? — спросил Ороче.

— А вы? — спросил Барайя.

— Бездонную пропасть.

— Густые испарения, поднимающиеся из пропасти.

— Как? — сказал Ороче, представляясь непонимающим, в чем дело.

— Проклятие! — воскликнул Барайя. — Я подразумеваю золотой самородок, который вы видели так же хорошо, как и я.

— Но как его добыть? — спросил Ороче.

— Постараемся связать оба наших лассо, и пусть один из нас с помощью них спустится вниз и достанет из пропасти этот клад, — воскликнул Барайя со сверкающими глазами.

— Кто же из нас должен принять этот риск на себя?

— Пусть решит жребий, и если он выпадет вам…

— Если жребий выпадет мне, то вы бросите меня в пропасть и я размозжу себе череп.

Барайя пожал плечами.

— Вы простак, с позволения сказать, почтеннейший Ороче. Разве можно бросить своего приятеля, да еще такое сокровище вместе с ним? Что касается приятеля… то, пожалуй, еще можно было бы меня заставить пожертвовать… Но что касается самородка, то я ни за что на свете не решусь потерять его.

— Любезнейший Барайя, вы делаете самые священные вещи, даже нашу дружбу, предметом насмешек, — отвечал Ороче с таким выражением скорби, что Барайя более чем когда-либо убедился в его лицемерии.

Однако авантюристы вскоре перестали соперничать друг с другом в хитрости, решив соединить обоюдные усилия и достать золотой самородок.

Барайя вытащил из кармана колоду карт. Было решено, что тот, кто вытянет старшую карту, будет иметь право выбрать роль, которой отдаст предпочтение. Ороче вытянул старшую карту, решение зависело от него.

Вопреки ожиданию Барайи, Ороче избрал наиболее опасную часть, именно — спуститься при помощи лассо в пропасть.

Согласно предложению Барайи, лассо, без которых не обходится ни один мексиканский всадник и которые обыкновенно прикрепляются к луке седла, были немедленно связаны.

Обе веревки сплели вместе концами так, что они могли держать несравненно большую тяжесть, нежели вес человека. Один конец Ороче обмотал вокруг себя, между тем как другой был обвит несколько раз вокруг молодого дуба, корень которого прорастал сквозь трещины в скале; кроме того, конец этот придерживал еще Барайя.

Без помощи тщедушного деревца роль Барайи могла стать столь же опасной, как и роль Ороче, так как тяжесть последнего могла легко увлечь его в бездну.

Удостоверившись, что веревка хорошо прикреплена, Ороче стал понемногу спускаться вниз, цепляясь за каменные уступы и стараясь ставить ноги в расселины скал. Спустя несколько минут он достиг, наконец, желанной цели. Сперва его ноги, а затем и руки коснулись золотого самородка.

Судорожно сжатыми пальцами схватил гамбузино самородок, но тот не поддавался его усилиям. Однако Ороче удалось оторвать его от породы. Он был столь велик, что даже двумя руками едва можно было обхватить его; от одного неловкого движения самородок, сдвинутый со своего основания, мог скатиться в бездну.

Ороче едва перевел дух, так же, как и нагнувшийся над ним Барайя.

Эхо повторило в пропасти два крика — крик торжества Ороче и его товарища: золотой слиток засверкал в руках гамбузино.

— Ради Бога, тащите меня скорее наверх! — закричал Ороче дрожащим голосом. — У меня в руках до шестидесяти фунтов тяжести. Уф! Я вовсе не думал, что у меня достанет на это сил!

Барайя сначала потянул веревку с судорожной быстротой, но потом усилия его ослабели, пока наконец он не перестал тащить вовсе.

Руки Ороче еще не могли ухватить край скалы.

— Эй, Барайя, подтяните меня еще немного! — воскликнул Ороче. — Натяните веревку потуже.

Но Барайя не шевелился.

Дьявольская мысль промелькнула у него в голове.

— Передайте мне этот кусок золота, — произнес он, — он отнимает у вас силы, а я совсем изнемогаю.

— Нет, нет, тысячу раз нет, — крикнул гамбузино, у которого от страха выступил холодный пот, — скорее я отдам вам мою душу, — продолжал он, крепко прижимая самородок к груди. — Вы непременно бросите веревку.

— А кто вам сказал, что я ее не брошу сейчас? — произнес глухо Барайя.

— Ваша собственная выгода! — отвечал Ороче, голос которого дрожал от изнеможения.

— Хорошо, я не опущу веревки, но с одним условием: я должен получить этот самородок один… только один, понимаете ли вы меня? Отдайте мне его… а то я вас сброшу в пропасть.

Трепет ужаса, пробежавший по всему телу Ороче, проник до самых его костей. Была минута, когда несчастный проклинал свою безумную доверчивость при взгляде на бледное лицо Барайи. Он сделал попытку подняться на край скалы, но тяжесть, находившаяся у него в руках, парализовала силы.

Наконец Ороче обессиленно сник.

— Я должен иметь золото, понимаете ли вы меня? — сказал опять Барайя. — Я хочу его иметь, не то я опущу веревку… или перережу ее.

И он вынул из ножен длинный, острый нож.

— Скорее я умру, — воскликнул Ороче, — пусть скорее пропасть поглотит меня и этот кусок!

— Вы можете выбирать, — повторил злодей, — или золото, или ваша жизнь.

— Га! Вы меня убьете и в том случае, если я вам его отдам.

— Очень возможно, — объявил Барайя, принимаясь медленно разрезать один за другим пряди лассо, на котором держался гамбузино, и каждый раз крича ему притом, что еще есть время одуматься.

Глава XXIV

Но возвратимся к тому месту, где мы оставили наших главных героев.

Диац скоро стряхнул с себя тягостное уныние, овладевшее им после поражения.