Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод) - Ферри Габриэль. Страница 54

Розбуа внезапно замолчал, прибавив перед тем:

— Впрочем, я не прочь бы там окончить мою жизнь.

При последних словах Хозе сильно закашлял.

Фабиан полагал, что плохо расслышал слова канадца.

— Так жизнь в саванне потеряла для вас ту прелесть, которой вы прежде восхищались? — произнес юноша.

— Гм! — возразил Розбуа. — Это действительно была бы чудесная жизнь, если бы человек не был вынужден каждую минуту быть готовым умереть от голода, жажды, не говоря уже об опасности лишиться под ножом индейца жизни и черепа.

Кашель Хозе, казалось, усилился.

— А прежде, мне помнится, вы отзывались об этом предмете иначе, — удивился Фабиан.

— Не верьте ему! — прервал его внезапно Хозе. — Не верьте, что человек, посвятивший себя охоте на выдру и бобров, когда-либо предпочтет пребывание в городах свободной жизни в саванне! Разве вы не видите, что бедняга Розбуа старается разыграть жалкую комедию ради вас? Разве вы не догадываетесь, что он воображает, будто для молодого барина, каким вы можете сделаться в Мадриде, было бы великой жертвой посвятить себя жизни в обществе такого старика, как он?

— Хозе! — загремел гигант, вскакивая, точно дуб, внезапно выросший из земли.

— Я буду продолжать наперекор тебе! — воскликнул испанец. И обернувшись к Фабиану, Хозе заговорил: — Розбуа удалится в какой-нибудь город! Розбуа запрется в каменную клетку, прозываемую домом! Да разве это возможно? Он хочет только обмануть вас, не будучи в состоянии обмануть себя! Знаете ли вы, что ему нужно? Ему надо иметь перед собой безграничное пространство, ему надо иметь возможность передвигаться во все стороны так же свободно, как птица. Ему необходим воздух пустыни, воздух, пропитанный дикими благоуханиями, иногда тревожимый криками индейцев. Нет, нет, — заключил он наконец, — старый лев не может умереть на соломе, как какой-нибудь лошак.

— Да, это правда, правда, — шептал про себя старый охотник, вздыхая, — но, по крайней мере, его рука закрывала бы мне глаза.

Измученный сердечной тоской, старик опустил свою голову на грудь.

— Да я-то что же?! — воскликнул Хозе, глубоко тронутый видом этой искренней тоски. — Разве я не с тобою? Я, который вот уже десять лет не перестает любить тебя, как брата, который в продолжение десяти лет сражается и терпит вместе с тобою все невзгоды.

И Хозе крепко сжал руку канадца, безжизненно болтавшуюся вдоль туловища.

Фабиан быстро вскочил.

— Слушайте вы оба, — заговорил он. — Знатный господин погиб здесь жалкой кончиной, алчный бандит нашел себе могилу подле таких богатств, которых добивался. Что же остается тому и другому?

При этих словах юноши Розбуа устремил на него взор, в котором выражение нежности смешалось с радостным удивлением. Не осмеливаясь еще надеяться, старик начал уже понимать мысль Фабиана.

— Продолжай! — едва слышно произнес он дрожащим голосом.

— Богатство, — продолжил юноша, — имеет цену только для того, кто его приобрел. Какая же цена этому сокровищу? Живя с вами, я научился ценить мудрость ваших наставлений. Это золото кажется мне проклятым, потому что тут пролита кровь, чтобы воспользоваться наследием мертвых. Я не хочу касаться этого золота. Мое детство, говорите вы, было окружено роскошью. Но я забыл о том и теперь помню только трудные, грустные дни моей юности. Я один остался в моем роду и могу распоряжаться собой, как хочу. И теперь, мой друг, отец мой, я требую от вас только милости остаться при вас в саванне, чтобы разделять с вами все опасности и вместе с вами вести независимый образ жизни, которого ничто не может мне заменить. Не так ли? Говорите, Розбуа, говорите, Хозе, не прав ли я?

— Правы ли вы? — отвечал Хозе тоном, который он, для того чтобы скрыть свое смущение, старался сделать грубоватым.

— А вы, мой отец, почему вы молчите? — тихо спросил юноша.

Старый охотник действительно был нем и неподвижен. Под влиянием одолевающей его радости он едва мог говорить.

— Сын мой, Фабиан! — с трудом произнес старик, простирая свои руки.

Гигант заключил его в свои объятия.

Новая жизнь открылась для Розбуа. Только теперь возвратилось к нему навеки любимое его дитя.

Медленно подняв на руках Фабиана, как новорожденного, старик воскликнул:

— Господи, прости, но у меня нет сил отсоветовать ему.

— Вы можете впоследствии раскаяться в вашем теперешнем решении, — заметил Хозе юноше, которого Розбуа, наконец, опять опустил наземь, — обдумайте хорошенько, пока еще есть время.

— Я уже принял решение, — отвечал Фабиан. — Что стану я делать в том мире, которого вовсе не знаю? Была минута, когда мне хотелось добиться богатств и почестей не для себя, а для того, чтобы разделить их с другим. Но теперь я отказываюсь и от этого.

Розбуа и Фабиан, углубленный в свои мысли, не заметили, как Хозе, усевшийся сначала за деревьями, растущими на площадке пирамиды, начал медленно спускаться вниз.

Месяц уже почти совсем закатился, его слабые лучи еще падали в долину, усыпанную кусками золота, когда Хозе начал тихонько пробираться через зеленый забор ив и хлопчатников.

В продолжение нескольких минут испанец с вниманием наблюдал блеск золотых крупинок, вид которых сделался для него источником столь ужасных мыслей. Он никак не мог представить себе, что так легко поддался этим мыслям, хотя, в сущности, скорее был вправе гордиться тем, что преодолел их.

— Сколько бы ни взял Фабиан с собою этих богатств, все же их останется здесь столько, что много душ, которые не так крепки, как он, могут пропасть.

Хотя я не в состоянии увезти отсюда эти сокровища и скрыть их от людских глаз, однако я постараюсь скрыть следы их от тех, которых случай может сюда завлечь. Отныне путник будет проходить мимо этого золота, не замечая его присутствия. Таким образом, может быть, удастся предотвратить много преступлений, спасти много душ от гибели.

С этими словами Хозе разбросал ногой кучу золота, собранную Кучильо на его плаще, и сровнял поверхность почвы. Затем он перекинул плащ бандита через засеку; после того, вынув нож, нарезал несколько пучков травы, лиан и прутьев и прикрыл всем этим обнаженную футов на шесть россыпь.

Таким образом ничто более не обнаруживало под этим зеленым покровом местонахождения золота, последний блеск металла исчез, и в ту минуту, когда Хозе покончил свои дела, месяц, как будто сожалея, что не может уже более освещать чудес природы, спрятался за холмом.

Вернувшись на площадку, Хозе молча уселся на свое прежнее место за деревьями.

Между тем Розбуа и Фабиан продолжали прежнюю беседу.

— Ты избрал хорошую участь, сын мой! Богатство иссушает сердце, а жизнь в городах ослабляет тело человека и делает его изнеженным. Ты тоже из породы львов, Фабиан, для которых создана саванна. Укрощать диких лошадей, ловить рыбу в бурных водопадах, гоняться за дикими зверями по лесам, равнинам, где нет ни границ, ни хозяев, бороться со своим неприятелем всевозможными способами и потом вечером мечтать при свете костра под небом, усеянным звездами, прислушиваться к голосу ветра, к шелесту листьев на деревьях, к журчанию вод — вот удел, предназначенный нам Богом. Неужели, сын мой, этот удел не достоин потомка графов Медиана?

— Вы слышите, Хозе, — воскликнул юноша, — вы не имеете ничего иного предложить мне?!

— Нет, по чести сказать, не имею! — откликнулся Хозе.

— Будь уверен, Фабиан, — продолжал канадец, — что первая шкура выдры, которую ты продашь, доставит тебе больше радости, нежели целые горы золота, которое ты можешь здесь набрать. Я из тебя сделаю, так же как и из Хозе, отличного стрелка, и тогда мы трое будем самыми богатыми людьми на свете. Теперь тебе недостает только хорошей кентуккийской винтовки; ну, да найдется же какая-нибудь добрая душа, которая нам поверит и даст ее в кредит, — прибавил старик с усмешкой.

— Так отчего же нам не поспешить отсюда прочь тотчас же? — спросил Фабиан с улыбкой.

— Я захватил столько золота, что нам хватит на покупку винтовки, — произнес Хозе, показывая Фабиану кусок золота величиной в орех, — единственный кусок, который дозволил себе взять из кучи несметных богатств, после того как разметал их ногами, чтобы скрыть от человеческих глаз.