Капитан Хорнблауэр - Форестер Сесил Скотт. Страница 15

— Кто тут штурман? — спросил Креспо.

— Я — штурман, — пролепетал один из испанцев.

— А это ваши помощники? — мрачным голосом произнес Креспо и получил утвердительный кивок.

С лица Креспо исчез всякий налет добродушия. Казалось, оно излучает гнев.

— Ты, — сказал он, указывая на самого младшего. — Сейчас ты поднимешь руку и провозгласишь свою веру в нашего повелителя Эль Супремо. Подними руку.

Мальчик повиновался, как зачарованный.

— Повторяй за мной. Я клянусь… Мальчишеское лицо побелело. Он пытался оглянуться на старших, но взор его был прикован к свирепым очам Креспо.

— Я клянусь, — повторил Креспо еще более угрожающе. Мальчик открыл рот и без единого звука его закрыл. Потом он судорожно сбросил с себя гипнотическое оцепенение. Его рука вздрогнула и опустилась, он отвернулся от указующего перста Креспо. В тот же миг левая рука Креспо метнулась; движение было столь молниеносно, что все не сразу заметили в ней пистолет. Прогремел выстрел, и мальчик, с пулей в животе, в судорогах повалился на палубу. Не обращая внимания на его извивающееся тело, Креспо повернулся к следующему.

— Теперь клянись ты, — сказал он.

Тот поклялся сразу же, дрожащим голосом повторяя за Креспо слова. Пяток фраз был примерно на одну тему: в них провозглашалось всемогущество Эль Супремо, утверждалась вера говорившего, и в одной кощунственной фразе отвергалось существование Бога и девственность Божьей Матери. Остальные последовали его примеру. Один за другим повторили они слова клятвы, не обращая внимания на умирающего у их ног мальчика. Креспо снизошел до того, чтоб его заметить, только когда церемония закончилась.

— Выбросьте его за борт, — сказал он коротко.

Офицеры лишь мгновение колебались под его взглядом, потом один поднял мальчика за плечи, другой за ноги, и перебросили еще живое тело через борт.

Креспо подождал всплеска, потом подошел к облупившимся, некогда позолоченным шканцевым поручням. Толпа на шкафуте тупо слушала его зычный голос. Хорнблауэр, всматриваясь в матросов, понял, что проповеднические усилия Креспо едва ли встретят сопротивление. В команде не было ни единого европейца. Вероятно, за долгую службу «Нативидада» в Тихом океане первоначальная команда полностью вымерла. Только офицеров присылали из Испании; матросов набирали из туземцев. Меж ними были и китайцы, и негры, и люди с незнакомой Хорнблауэру наружностью — филиппинцы.

Своей пятиминутной речью Креспо покорил их всех. Он не разъяснял им божественность Эль Супремо, только упомянул его имя. Эль Супремо, сказал он, возглавляет движение, поставившее своей целью свергнуть испанское владычество в Америке. Через год весь Новый Свет от Мехико до Перу будет у его ног. Придет конец притеснениям, жестокостям, рабству на рудниках и в полях. Всем дадут землю, свободу и счастье под милосердным правлением Эль Супремо. Кто пойдет за ним?

Похоже было, что все. В конце речи слушатели разразились приветственными криками. Креспо подошел к Хорнблауэру.

— Спасибо, капитан, — сказал он. — Я думаю, теперь присутствие вашей призовой команды излишне. Я и мои офицеры разберемся с попытками неподчинения, ежели таковые возникнут.

— Думаю, так, — сказал Хорнблауэр немного горько.

— Кое-кто из них может не так легко принять просвещение, когда до этого дойдет, — сказал Креспо с ухмылкой.

Возвращаясь на «Лидию» Хорнблауэр с горечью вспоминал об убийстве штурманского помощника. Это преступление он обязан был предотвратить — он поднялся на борт «Нативидада» в значительной степени для того, чтоб не допустить зверств, и это ему не удалось. И все же он сознавал, что такого рода жестокость не скажется дурно на его матросах, как было бы в случае хладнокровной расправы над офицерами. Команду «Нативидада» против воли принудили служить новому хозяину — но то же самое сделали вербовщики с тремя четвертями команды «Лидии». Порка или смерть ожидали англичанина, если тот откажется подчиниться офицеру, узурпировавшему над ним власть — английские моряки вряд ли будут негодовать на даго в сходной ситуации, хотя со свойственным английскому простонародью отсутствием логики возмутились бы, если б Креспо с соблюдением всех формальностей повесил офицеров.

Мысли Хорнблауэра неожиданно прервал пушечный выстрел с «Нативидада», тут же подхваченный «Лидией». Он едва не подпрыгнул на кормовом сиденье барказа, но глянул через плечо и успокоился. Новый флаг развевался теперь на флагштоке «Нативидада», синий с желтой звездой посередине. Грохот пушек раскатился по всему заливу; когда Хорнблауэр поднялся на борт «Лидии», салют еще не смолк. Мистер Марш, артиллерист, расхаживал по палубе полубака, бормоча себе под нос — Хорнблауэр распознал профессиональную присказку.

— Не будь я круглым дураком, ноги б моей не было здесь. Огонь, семь. Я оставил жену, я оставил детей, увижу ли их, Бог весть. Огонь, восемь.

Через полчаса Хорнблауэр на берегу встречал Эль Супремо. Тот прискакал пунктуально, минута в минуту. За ним тянулась оборванная свита. Эль Супремо не потрудился представить капитану своих приближенных, только поклонился и сразу шагнул в барказ. Те, по очереди подходя к Хорнблауэру, сами называли свои ничего не говорящие ему имена. Все они были чистокровные индейцы, все — генералы, исключая двух полковников, и все очевидно преклонялись перед своим повелителем. Их манера держаться, всякий их шаг выдавали не просто страх — в них было восхищение, можно даже сказать — обожание.

На переходном мостике фалрепные, боцманматы и пехотинцы приготовились встречать Эль Супремо пышными воинскими почестями, но тот, поднимаясь по трапу, вновь изумил Хорнблауэра, когда мимоходом бросил:

— Меня полагается приветствовать двадцатью тремя выстрелами, капитан.

Это — на два выстрела больше, чем причиталось бы Его Величеству королю Георгу, если б тот поднялся на борт «Лидии». Хорнблауэр минуту смотрел прямо перед собой, судорожно придумывая, как бы отказать, и наконец успокоил свою совесть, сочтя, что такое количество выстрелов будет лишено всякого смысла. Он поспешно отправил посыльного к мистеру Маршу с приказом сделать двадцать три выстрела — странно, как юнга в точности воспроизвел реакцию Хорнблауэра: сперва уставился на него, потом взял себя в руки и поспешил прочь, успокоенный мыслью, что отвечает не он, а капитан. Хорнблауэр с трудом подавил улыбку, представив изумление Марша и раздражение в его голосе, когда он дойдет до «Не будь я круглым дураком, ноги б моей не было здесь. Огонь, двадцать три».

Эль Супремо вступил на шканцы и рассматривал их с пристальным любопытством, но стоило ему заметить на себе взгляд капитана, как интерес исчез с его лица, уступив место прежнему отвлеченному безразличию. Он казалось, слушал, но смотрел поверх голов Буша, Джерарда и прочих, пока Хорнблауэр их представлял. Когда Хорнблауэр спросил, не желает ли Эль Супремо осмотреть корабль, тот молча покачал головой. Наступило неловкое молчание, которое прервал Буш, обратившись к своему капитану:

— «Нативидад» поднял еще один флаг на ноке рея, сэр. Нет, это не флаг, это…

Это было человеческое тело. Черное на фоне голубого неба, оно медленно поднималось, дергаясь и крутясь в воздухе. Через мгновение второе тело подтянули к другому ноку рея. Все глаза неосознанно устремились на Эль Супремо. Он по-прежнему смотрел вдаль, ни на чем не фокусируя взгляда, но все знали, что он видел. Английские офицеры в поисках указаний поспешно взглянули на капитана и, подчиняясь его примеру, неловко притворились, будто ничего не заметили. Дисциплинарные меры на корабле иной нации — не их ума дело.

— Обед будет вскоре подан, Супремо, — сказал Хорнблауэр, сглотнув. — Соблаговолите пройти вниз?

Все так же молча Эль Супремо спустился по трапу. Внизу его малый рост стал еще заметнее — ему не приходилось нагибаться. Голова его слегка касалась палубных бимсов, но их близость не заставляла его пригнуться. Хорнблауэр поймал себя на глупом чувстве — он подумал, что Эль Супремо и не пришлось бы нагибаться, что палубные бимсы скорее поднялись бы, чем святотатственно ударили его по голове — так действовало на него молчаливое достоинство Эль Супремо.