Капитан Хорнблауэр - Форестер Сесил Скотт. Страница 36

— Очень плохо, сэр. Обе ноги оторваны выше колен. Гэлбрейту выпала участь, которой Хорнблауэр страшился для себя. Потрясение вернуло Хорнблауэра к его обязанностям.

— Я немедленно спущусь к раненым, — сказал он, но тут же одернул себя и внимательно посмотрел на первого лейтенанта. — Как вы сами, Буш? Вы выглядите неважно.

— Со мной все отлично, сэр, — запротестовал Буш. — Я часок отдохну, когда Джерард придет меня сменить.

— Ладно, как хотите.

Под палубой, в кубрике, было как в Дантовом «Аду». В темноте поблескивали четыре масляных лампы, красновато-желтый, пробегавший по палубным бимсам свет, казалось, лишь сгущал тени. Было нестерпимо душно. К обычным запахам застоявшейся воды и корабельных припасов добавилась вонь от тесно лежащих раненых, от коптящих ламп, едкий пороховой дым, так и не выветрившийся со вчерашнего дня.

Было невыносимо жарко: жар и вонь ударили Хорнблауэру в лицо. Через пять минут он взмок, словно его окунули в воду — такой горячий и влажный был воздух.

Таким же плотным, как воздух, был шум. Слышны были обычные корабельные звуки — скрип и стон древесины, шептание такелажа, передаваемое через руслени, гул моря за бортом, плеск переливающейся в трюме воды, монотонное лязганье помп, отдающееся в обшивке. Но все это звучало лишь аккомпаниментом к шумам кокпита, где семьдесят пять раненых стонали, рыдали, вскрикивали, ругались и блевали. Вряд ли грешники в аду находятся в условиях более ужасающих или терпят большие муки.

Хорнблауэр нашел Лаури. Тот стоял в темноте и ничего не делал.

— Славу Богу, вы пришли, сэр, — сказал он. По голосу его было ясно, что с этого момента он всю ответственность целиком и полностью перекладывает на плечи капитана.

— Сделайте обход вместе со мной и доложите, — коротко приказал Хорнблауэр. Все это было глубоко ему неприятно, однако обратиться в бегство, как подсказывал инстинкт, он не мог, хоть и был на корабле практически всемогущ. Дело надо было делать, и Хорнблауэр знал: раз Лаури доказал свою никчемность, никто лучше него самого дела этого не сделает. Он подошел к ближайшему раненому и в изумлении отпрянул. Он увидел леди Барбару: дрожащий свет фонаря освещал ее классические черты. Она стояла на коленях рядом с раненым и губкой вытирала ему лицо.

Хорнблауэр был изумлен, шокирован. Лишь много лет спустя Флоренс Найтингейл доказала, что женщины могут и должны ухаживать за ранеными. Для человека со вкусом невыносимо было даже помыслить, что женщина может работать в больнице. «Сестры милосердия» трудились там ради спасения души. Вечно пьяные старухи помогали роженицам и иногда ухаживали за больными. Но с ранеными дело имели исключительно мужчины — мало того, мужчины, ни на что иное не годные, которых принуждали к этому, как принуждали чистить уборные — ввиду их полной никчемности или в наказание. Хорнблауэра едва не стошнило, когда он увидел, что леди Барбара касается грязных тел, крови, гноя и блевотины.

— Не делайте этого! — хрипло выговорил он. — Уходите отсюда. Идите на палубу.

— Я уже начала, — сказала леди Барбара безразлично. — И не уйду, пока не закончу.

Ее тон исключал всякие возражения. Точно так же она могла бы сказать, что у нее простуда, которую придется терпеть, пока она не кончится.

— Тот джентльмен, который здесь за главного, — продолжала она, — не знает своих обязанностей.

Леди Барбара не считала, что ухаживать за ранеными благородно. Для нее это было занятие еще более низменное чем штопка или готовка (и тем и другим изредка, по необходимости, утруждала она в путешествиях свои длинные пальцы). Однако она нашла дело — дело, которое исполняется недолжным образом, дело, которое никто лучше нее сделать не может, при том, что для блага королевской службы надлежит его делать хорошо. Она приступила к этому делу с той же самоотверженностью, с тем же небрежением к своим удобствам и вниманием к мелочам, с какими один ее брат управлял Индией, а другой — сражался с маратхи.

— У этого человека, — продолжала леди Барбара, — щепка под кожей. Ее надо немедленно извлечь.

Она указала на волосатую и татуированную матросскую грудь. Под татуировкой был огромный черный синяк от грудины до правой подмышки. Подмышечные мускулы явственно выпирали под кожей. Леди Барбара положила на них пальцы, матрос застонал и задергался. Когда сражаются между собой деревянные суда, раны от щепок составляют значительную часть ранений. Зазубренные куски древесины нельзя извлечь через то же отверстие, через которое они вошли. В данном случае щепка прошла вдоль ребер, разрывая и увеча мышцы, и в конце концов оказалась под мышкой.

— Вы готовы? — спросила леди Барбара несчастного Лаури.

— Ну, мадам…

— Если вы этого не сделаете, сделаю я. Не глупите же.

— Я прослежу за этим, леди Барбара, — вмешался Хорнблауэр. Он готов был пообещать что угодно, лишь бы она ушла.

— Очень хорошо, капитан.

Леди Барбара встала с колен, но явно не собиралась удалиться, как пристало даме. Хорнблауэр и Лаури переглянулись.

— Ну, Лаури, — хрипло сказал Хорнблауэр. — Где ваши инструменты? Эй, Вилкокс, Гудзон. Принесите ему чарку. Ну, Вильямс, мы сейчас вынем из тебя эту щепку. Тебе будет больно.

Хорнблауэр с трудом сдерживал гримасу отвращения и страха. Он говорил отрывисто, чтобы скрыть дрожь в голосе. Все это было ему отвратительно. Вильяме хоть и крепился, но корчился, пока ему делали надрез. Вилкокс и Гудзон ухватили его за руки и придавили к палубе. Он протяжно заорал, когда из него вытаскивали длинный черный кусок дерева, потом обмяк и потерял сознание, и уже не стонал, когда Лаури неумело сшивал иглой края надреза.

Губы леди Барбары были плотно сжаты. Она следила, как Лаури безуспешно пытается перевязать рану, потом без единого слова шагнула вперед и взяла тряпье из его рук. Мужчины зачарованно следили, как она, одной рукой крепко держа Вильямса под спину, другой обернула бинт вокруг его тела и прочно привязала к ране быстро краснеющую ветошь.

— С ним пока все, — сказала леди Барбара, вставая. Хорнблауэр провел в духоте кокпита два часа, обходя раненых вместе с Лаури и леди Барбарой, однако часы эти были совсем не так мучительны, как могли бы быть. Едва ли не сильнее всего тяготился он собственной беспомощностью, и вот, неосознанно переложил часть ответственности на леди Барбару. Она продемонстрировала такие несомненные способности и такое бесстрашие, что явно именно ей, и никому другому, следовало поручить раненых. Когда Хорнблауэр обошел всех, и пять только что умерших вынесли наружу, он посмотрел на нее в дрожащем свете крайней в ряду лампы.

— Не знаю, как и благодарить вас, мэм, — сказал он. — Я обязан вам не меньше, чем любой из этих раненых.

— Не стоит благодарностей, — отвечала леди Барбара, пожимая тонкими плечами. — Дело должно быть сделано.

Много-много лет спустя ее брат-герцог сказал: «Королевское правительство будет и дальше исполнять свои обязанности» в точности тем же тоном. Ближайший к ним матрос махнул перевязанной рукой.

— Да здравствует ейная милость! — прохрипел он. — Гип-гип-ура!

Кое-кто из страдальцев присоединился к нему — печальный хор, слившийся со стонами и хрипами остальных. Леди Барбара неодобрительно помахала рукой и повернулась к капитану.

— Им нужен воздух, — сказала она. — Можно это устроить? Помню, брат говорил мне, что смертность в бомбейских госпиталях снизилась, когда там стали проветривать. Быть может, тех, кого можно двигать, перенести на палубу?

— Я это устрою, мэм, — сказал Хорнблауэр. Просьба леди Барбары подкреплялась тем контрастом который он ощутил, выйдя на палубу. Тихоокеанский ветер несмотря на палящее солнце, после спертой духоты кубрика освежал, как шампанское. Хорнблауэр велел немедленно спустить вниз парусиновые вентиляционные шланги, убранные на время боя.

— Кое-кого из раненых, мистер Рейнер, — сказал он затем, — лучше вынести на палубу. Найдите леди Барбару Велели и спросите, кого именно.

— Леди Барбару Велели, сэр? — удивленно и бестактно переспросил Рейнер. Он был еще не в курсе последних событий.