Рубин из короны Витовта - Дмитриев Николай Николаевич. Страница 11

– Что до руських княжеств, князь Витовт ведёт правильную политику и, – король Владислав вздохнул, – надеюсь, все договорённости Кревской унии всё-таки будут выполнены…

– А вот у нас есть сомнения! – князь Сапега, не вставая с места, негромко возразил королю и, помолчав, добавил: – Нам нужно приложить ещё много усилий, чтобы уния утвердилась навсегда.

Король Владислав тяжёлым взглядом обвёл высокое собрание. Он хорошо понимал стремление вельможных магнатов обогатиться за счёт русских княжеств, но в то же время отдавал себе отчёт, что тогда они станут ещё могущественнее, а это уже станет помехой его королевской власти. Однако чтобы не выдать собственных мыслей, ничего говорить не стал, и в зале на короткое время воцарилась относительная тишина.

Впрочем, вскоре она была прервана негромким заявлением Лянцкоронского, который рассудительно, по очереди глядя на членов королевской рады, высказался:

– Думаю, и Кревская, и Городельская унии утратят смысл, и побаиваюсь, такое может случиться в самое ближайшее время…

– А почему ясновельможный пан в этом так уверен? – не скрывая некоего пренебрежения, громко спросил гетман и, наконец-то сняв руку с эфеса сабли, уселся в кресло.

– А потому, – тихо и убедительно ответил Лянцкоронский, – что великий князь Литовский Витовт сам стремится стать независимым владетелем.

Такое утверждение не могло остаться без внимания, и король Владислав поспешил вмешаться:

– Прошу не забывать, что мой брат Витовт сидит на двух стульях, и князья руськи, которые, как я согласен, в определённой мере мешают уничтожению схизмы, также не стремятся оставаться только вассалами [34]. И если тут вспомнили князя Свидригайла, то мне хорошо известно, что он только ждёт удобного момента. К тому же, я уверен, если произойдёт раскол Литвы, то он только усилит и унию, и наши позиции.

– То так, Ваше Величество, – согласился с королём Лянцкоронский, – но не надо забывать и про схизматиков, и ещё неизвестно, останутся ли князья руськи вассалами Витовта, или, вследствие бунта Свидригайла, захотят вообще стать независимыми и отделиться…

– Да, мы учитываем это, – кивнул головой Владислав. – Однако уверен, сам князь Свидригайло на это никогда не пойдёт. К тому же следует помнить, что князь Литовский Витовт и князь московский Василий – родственники и потому, надеюсь, такое положение продлится долго.

– Панове, позвольте высказаться и мне… – Сановный бискуп, одетый в шёлковую сутану, который до сих пор сидел молча, поднялся и, механически перебирая чётки, заговорил: – То, что тут было высказано, я верю, ведёт к усилению нашей державы и нашей веры. Однако хочу предостеречь панство от любой розни в ближайшее время. И соответственно, теперь мы должны действовать иным, более гибким способом.

– Чего это ради мы должны отказываться от своих действий? – громко возмутился коронный гетман.

– А того, – бискуп укоризненно посмотрел на него, – что у меня есть сведения о возможной подготовке нового крестового похода.

– На искоренение чеськой ереси? – задиристо кинул неугомонный Конецпольский.

– То было б неплохо, – согласился бискуп и неожиданно объявил: – Однако, похоже, турки снова собираются в поход на христиан, и потому я снова напоминаю: любой открытый розбрат, тем более в нашей объединённой державе, сейчас просто недопустим.

Слова бискупа заставили членов рады, обдумывая услышанное, замолчать, и только король Владислав старательно прятал довольную усмешку. Очередная попытка ясновельможного панства пока что не удалась, и рада, сама того не желая, значительно усилила его власть…

Странствующий монах Паоло Скаретти бежал из последних сил, но удрать от всадников не было никакой надежды. И всё равно, Паоло отчаянно метался между деревьями, поскольку его пока что, как ни удивительно, спасала тёмная ряса, которую было трудно заметить среди таких же тёмных стволов и кустарника в сумерках, спускавшихся на опушку.

Считанные минуты назад Паоло упрямо шёл битым шляхом, при каждом шаге выбрасывая далеко вперёд свой длинный посох, а злодеи, которых в связи с бесконечными войнами кругом было предостаточно, выскочили из засады внезапно.

До сих пор Паоло удавалось договориться с нападавшими на него разбойниками, но эти повели себя иначе. Бедного монаха сразу окружили с десяток всадников, и один из них, ухватив Паоло сверху за капюшон рясы, основательно тряхнул и рявкнул:

– Ну ты, крыса, багато грошей насбирал?

У Паоло и впрямь была немалая сумма, так как за время странствий он, как и все его собратья, торговал индульгенциями. Походило на то, что в этот раз придётся расстаться с деньгами, но монах был тёртый калач. Он прежде всего сложил руки, будто собираясь помолиться, забормотав при этом что-то маловразумительное.

Стараясь понять, что там несёт пойманный монах, разбойник разжал руку и наклонился ниже, прислушиваясь к малопонятному бормотанию. А это было именно то, чего и хотел Паоло. Неожиданно для всех, кто его окружал и был уверен, что монаху некуда деться, он нырнул под конское брюхо и изо всех сил метнулся к недалёкому лесу.

От такого нахальства разбойники на какой-то момент остолбенели, и это дало Паоло, мчавшемуся быстрей оленя, отбежать к опушке. Но дальше всё начало складываться паршиво. Обозлённые разбойники опомнились и галопом понеслись в погоню. Только тогда Паоло уразумел окончательно, что от конников в лесу не уйти и его вот-вот схватят.

С перепугу он метнулся к росшим чуть в стороне кустам и, не заметив в сумерках рытвины, с размаху треснулся об землю. От удара монах на мгновение потерял сознание, а когда пришёл в себя, с ужасом понял, что больше бежать не может. И тогда он принял единственно правильное решение: как можно глубже втиснуться в рытвину и накрыться рясой.

Вскорости угрожающий конский топот потихоньку утих. Паоло осторожно выглянул из-под капюшона и заметил, как на фоне тёмного неба чётко выделяются силуэты всадников, которые никуда не уехали, а собрались на шляху и, наверняка присматриваясь и прислушиваясь, решают, куда именно подевался беглец.

Завозившись в своём укрытии, Паоло почувствовал, как в бок ему упёрся твёрдый комок грунта. Монах вытянул его из-под себя, осторожно освободил руку и с широким замахом швырнул комок в кусты подальше от себя. Наверное, опасность придала Паоло сил, так как комок, пролетев локтей тридцать, с шорохом влетел в самую гущу кустарника.

Услыхав этот довольно громкий звук, всадники, конечно, решили, что монах прячется там, и все разом сорвались с места. Один из них проскочил настолько близко, что Паоло уловил запах его коня, однако сам всадник, стремясь вперёд, ни на что не обращал внимания, а тёмной рясы монаха, который ещё плотнее втиснулся в рытвину, на фоне такого же тёмного грунта просто не заметил.

Какое-то время было слышно, как всадники шарят в зарослях, и тогда, воспользовавшись моментом, Паоло вылез из своего укрытия, отползая подальше от опушки. Добравшись до шляха, он на четвереньках перелез через колеи, а там, отыскав ещё одну водомоину, спрятался в ней. Затаившись, Паоло чутко вслушивался в то, что происходило на опушке, откуда всё ещё доносились голоса разбойников.

Сидеть в водомоине пришлось долго. Вероятно, озлоблённые побегом уже пойманного монаха, разбойники, никак не желая упускать добычу, тщательно шарили по кустам, но в конце концов убрались назад в лес. Скорчившись в своей водомоине, Паоло долго не решался вылезти, но здравый смысл подсказывал: надо бежать, и монах, сначала шагом, пригибаясь, осторожно пробирался вдоль шляха а потом, убедившись, что разбойников больше не слыхать, припустился бегом.

До городских ворот бедолага Паоло, который от усталости едва волочил ноги, добрался только к полуночи. Он долго стучал посохом в закрытые створки, прежде чем заспанная стража, сидевшая во въездной башне, удосужилась удостовериться, что перед ними всего-навсего странствующий монах.