Рубин из короны Витовта - Дмитриев Николай Николаевич. Страница 4

Под действием гашиша Гасан-бей всё глубже погружался в нирвану и, предчувствуя горячие ласки одалиски Фатимы, постепенно возбуждался. Но вдруг снаружи долетел нестройный гомон, непонятные вскрики, а потом и лязг клинков в сопровождении отчаянной ругани. Походило на то, что янычары, не поделив что-то со спаги, затеяли драку. Такое уже случалось, и зурна продолжала играть, а несравненная Фатима изогнулась в ещё более соблазнительной позе.

Однако это была не обычная потасовка, так как внезапно завеса шатра откинулась и внутрь ворвался неизвестный воин в панцире и железном шлеме. В руке он держал длинную саблю, а глаза его горели боевым задором. Мелодия мгновенно прервалась, и мальчик-музыкант, который до этого сидел у светильника, кинув зурну, с перепугу ткнулся лицом в ковёр.

Фатима, сначала не поняв, в чём дело, ещё какое-то время двигалась в том же ритме, а потом от испуга тоже замерла посреди шатра в своих полупрозрачных шальварах, и только медно-блестящие чашечки, прикрывавшие её груди, продолжали вздрагивать.

При виде такой соблазнительной картины молодой воин встал как вкопанный, неотрывно глядя на очаровательную одалиску. И тут Гасан-бей опомнился. Пытаясь стряхнуть действие гашиша, он ухватился за ятаган, но воин опередил его. Он молниеносно взмахнул саблей и ударил прямо по тюрбану, угодив в заколку с алмазным пером. От этого удара рубин вылетел из заколки и откатился на ковёр, а Гасан-бей, выпустив ятаган, схватился за залитое кровью лицо и повалился навзничь.

В ужасе от увиденного Фатима, неотрывно глядя широко раскрытыми глазами на грозного молодца, стала пятиться, а потом и вообще спряталась за светильник в напрасной надежде, что медный столбик может её защитить. Однако воин не торопился. Наоборот, он опустил саблю, снял шлем и, откинув на плечи белокурые волосы, неожиданно улыбнулся девушке.

И тут в шатёр ворвались ещё какие-то воины и, едва углядев Фатиму, кинулись к ней. Девушка отшатнулась в дальний угол, но это вряд бы помогло ей, если бы светловолосый молодец не преградил путь товарищам и, откровенно грозя им саблей, не гаркнул:

– Отойти!.. Моя добыча!!!

Сначала ворвавшиеся, явно не ожидавшие такого отпора, замерли, потом кое-кто попробовал было напасть на молодца, но у того был такой грозный вид, что они отступили, столпившись у входа. И тогда вперёд вышел осанистый седоусый воин. Уже не грозя оружием, он обратился к воину.

– Ты не прав, Франтишек, это наша общая добыча.

– Нет, только моя! – запальчиво возразил тот.

– Нет, общая, – продолжал настаивать седоусый.

– Я не согласен! – решительно отказался Франтишек.

– Тогда… – седоусый недобро посмотрел на воина. – Тебе придётся это доказать перед всеми.

– И докажу! – пообещал воин, опуская саблю.

Остальные, всё ещё толпясь у входа, недовольно забубнили, но, подчиняясь приказу своего главаря, покинули шатёр. А Франтишек, снова надев шлем, неожиданно весело подмигнул Фатиме и вышел вслед за товарищами…

Бывший таборит Франтишек Гайда лежал на своём возу и, глядя вверх, наблюдал, как высоко в небе шли чередой белые облачка. Неказистый воз всё время качало, колёса прыгали по выбоинам плохо наезженного просёлка, и от непрерывных толчков рана на левой руке Франтишека, которая только-только начала подживать, ныла всё сильнее.

Франтишек обессиленно прикрыл глаза. Потом попытался примоститься удобнее и, как только боль чуть отступила, перед его внутренним взором в который раз возникли события позавчерашней ночи. Тогда багровые отблески пламени огромного костра, разожжённого посреди поляны, высвечивали перепуганные лица пленных и радостно ухмыляющиеся рты товарищей Гайды. По лесу разносилось не слаженное пение, а скорее общий рёв торжествующих победителей.

И каждый раз, когда Франтишек прикрывал веки, на фоне этого дикого гармидера возникало лицо сивоусого главаря, который остервенело нападал, а бывший таборит Гайда отчаянно отбивался. И ещё счастье, что раньше Франтишек побывал в настоящих сечах и потому приобретённые навыки дали ему возможность уцелеть в поединке с таким опытным бойцом…

Сама стычка возникла из-за нежелания Франтишека отдать на общую потеху захваченную им Фатиму. И то же самое упрямство привело к тому, что Гайда был лишён полагавшейся ему части добычи, получил весьма неприятное ранение в левую руку, но зато отвоевал право покинуть табор на собственном возу да ещё и в сопровождении приглянувшейся одалиски.

Надо отметить, что Франтишек был отпрыском вконец обедневшей, но всё-таки шляхетной семьи и потому имел право считать себя рыцарем. Из-за этого таборитские стремления к ликвидации собственности на землю и отказ от королевской власти Франтишек воспринял отрицательно. Ещё хорошо, что Жижка прогнал этих одержимых, однако такое развитие событий заставило Гайду основательно задуматься.

Вообще-то сам Гайда был убеждён, что без короля никакого порядка быть не может, а потому взгляды тех самых таборитов, изгнанных Жижкой, напугали Франтишека. Конечно, можно было податься к чашникам, но сделать это Гайда не торопился. В меру того как он всё больше и больше влезал в боевые дела, где-то в глубине души у него возникало совсем другое настроение.

Понемногу Франтишек сообразил, что воевать всю жизнь не стоит, и больше того, он начал понимать: такая драка просто не для него. В конце концов, Гайда пришёл к мысли, что неплохо было бы осесть в каком-нибудь тихом местечке. Впрочем, поблизости такого не оказалось, и к тому же – мечтай не мечтай, – а на всё это нужны немалые деньги.

В итоге, после долгих колебаний и сомнений, Гайда покинул войско и с несколькими товарищами пристал к сивоусому, оказавшемуся главарём одной из многочисленных разбойничьих шаек, которые сновали по приграничью в поисках наживы. Впрочем, больших денег не нашлось и тут, а последние события подтолкнули Гайду принять иное решение.

Во-первых, он сразу сообразил, что нападение на, как оказалось, не совсем простого турка вылезет им боком и надо как можно быстрее удирать подальше. А во-вторых, неожиданная встреча с одалиской и вызванная ею стычка с сивоусым выбила Франтишека из колеи, и теперь, едва не потеряв голову в прямом понимании и, похоже, утратив в переносном, он безрезультатно сушил мозги, решая, как быть дальше.

И надо же, именно в этот момент заднее колесо влетело в очередную промоину, воз перекосило, и Франтишек, не удержавшись, перевалился на левый бок. Рана на руке мгновенно напомнила о себе резкой болью, отчего Гайда, не сдержавшись, застонал и выругался сквозь зубы.

Услыхав это, Фатима, которая в мужском платье правила за возницу, сразу остановила коней и обратилась к раненому:

– Что, боля?..

Вообще-то общаться им приходилось больше при помощи жестов, но в случае крайней необходимости они разговаривали на забавной мешанине сразу нескольких языков. Вот и сейчас Франтишек сначала кивнул, а уже потом добавил:

– Само собой…

Фатима перелезла с сиденья на середину воза и наклонилась к раненому. От резкого движения шапка, явно великоватая для девушки, свалилась с её головы, и роскошные волосы, перед этим наскоро собранные в узел, рассыпались по плечам. Спешно приводя их в порядок, Фатима подняла обе руки вверх, и Франтишек, который неотрывно следил за каждым её движением, залюбовался девушкой.

Тем временем она справилась с волосами и как можно плотнее натянула шапку. После чего вытащила из-под соломы, битком набитой в воз, свой узелок и достала оттуда какую-то склянку. Потом осторожно сняла с руки Франтишека повязку, заскорузлую от крови, и, тщательно обтерев рану, принялась натирать её бальзамом из склянки.

Внимательно следя за движениями Фатимы, Франтишек вдруг поймал себя на мысли, что, кроме этой девушки, сейчас позаботиться о нём некому. Почему-то припомнив и всё случившееся раньше, Гайда обрадовался, что теперь Фатима рядом, и неожиданно для себя самого спросил:

– А ты меня не бросишь?