Парламент Её Величества - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 28

– Обидно Долгоруковым да Голицыным, что Верховный совет распустили, – хмыкнул Юсупов, вытаскивая из кармана огромный платок. Оттирая локоть от какой-то пакости, попавшейся на столе, князь лишь покачал головой. Делать замечания хозяину из-за нерадивости слуг было неприличным.

– Так ведь надеются они на что-то, – сказал Салтыков. – Думают, что государыня без них не обойдется. На Ваську Татищева они дюже злы. Думают, что это он во всем виноват. Дескать – Василь Никитич самолично придумал с челобитной к государыне прийти. Дворню послали, чтобы убить по дороге, да парень ему какой-то помог. Парень тот очень башковитый. Теперь вон, Василью Никитичу во всем помогает.

– Это не тот ли, кому Татищев чин коллежского регистратора исхлопотал? – вспомнил Юсупов. – Как там его? Ломоносов Михайла.

Присутствующие вежливо покивали. Но говорить о Татищеве, тем паче о каком-то мужике, ставшем коллежским регистратором и, стало быть, дворянином, было слишком мелко. Наконец Остерман начал нужный разговор:

– А как, Василий Федорович, считаешь, обойдется государыня без Долгоруковых? Ты ж, как-никак, любимый государев дядюшка.

– Так ты ж у нас канцлер, тебе виднее.

– Вице-канцлер, – уточнил барон. – Канцлером у нас покамест Гавриил Иванович пребывает.

– Ну да, ну да, – закивал Салтыков. – Головкин как канцлером стал двадцать лет назад, так и сидит.

– Так канцлерство-то у нас, не как в иных странах, – это не должность, а звание, – пожал плечами Остерман. – В Англии той же или в Швеции…

Андрей Иванович загрустил. Вроде бы добился таких вершин – голова кругом идет, но нет главного! Стать канцлером, сиречь персоной номер один по Табели о рангах, было его давней мечтой.

– Так это только по названию – вице, а так все кругом знают, что ты у нас главное лицо в государстве, – усмехнулся Салтыков.

– Василий Федорович, ты не шути так, – забеспокоился Остерман. Он даже заерзал, оглядываясь, – не слышит ли кто. – Главное лицо – государыня всероссийская, племянница твоя.

– Так кто тут спорит? – ответил Салтыков. – Конечно же, главное лицо – Анна Иоанновна. Но ведь известно, что у любого государя советники есть.

– Вот-вот, – поддакнул князь Юсупов. – И наше дело, как верных слуг государевых, – помочь императрице с такими советниками.

Остерман, выждав краткую паузу, со значимостью покивал измочаленным париком:

– И государыня наша, Анна Иоанновна, всегда себе советников толковых подбирает. В Курляндии у нее первейшим советником обер-камергер фон Бюрон был.

– Сестрица моя, покойная царица Прасковья Федоровна, зело недовольна была, что Анна с каким-то… – кашлянул генерал Салтыков и поправился, – от какого-то хера немецкого – не то булошника, не то конюха, – советы слушает. Да еще каждую ночь.

– Лучше бы она эти советы от кого-нибудь другого слушала, верно? Н-ну, скажем, от родственника твоего, князь Борис, – посмотрел Остерман на Юсупова. – Наш он по крайней мере, не немец.

Можно бы удивиться, что такие слова говорит уроженец Вестфалии, но Генрих Иоганн, давно ставший Андреем Иванычем, не воспринимался чужаком. К тому ж Юсупов был праправнуком крещеного мурзы, а Салтыковы вели свой род от какого-то пруссака [33].

– От Бобылева, что ли, от Андрюшки? – улыбнулся Юсупов. – Парень он неплохой, хоть и драчун малость.

В другое время князь Юсупов бы сказа, что Андрюшка – человек препустой, даром что родственник. Чина к тридцати годам не выслужил, а то, что было, – все прахом пустил. А поди-ка скажи теперь так про царского фаворита! Пусть он пока еще капрал, а завтра, кто знает, – не станет ли родич генералом, а то и начальником твоим?

– Наслышан, – заулыбался и Салтыков. – Два раза разжаловали. Но малый толковый, коли к царице сумел в доверие втереться и нам подсказать, чтобы мы с челобитной к государыне обратились.

– А может ли, сей Бобылев, быть недоволен, что государыня к своему прежнему фавориту вернется? Думается мне, что хочет она его сюда пригласить, – сказал Остерман.

– Откуда известно? – насторожился Салтыков.

– Вроде бы через польского посланника сей Бюрон – или Бирон – приглашен будет, – сообщил Остерман. – А уж посланник в Курляндию письмо напишет. Или, – сделал паузу барон, – уже написал.

Князь Юсупов и генерал Салтыков призадумались. Люди они были неглупыми, знали, что напрямую хитрый немец ни о чем не скажет. Если перевести его слова с дипломатического языка на нормальный, то они означали, что царица попросила польского посланника вызвать своего фаворита в Москву [34]. Письмо царицы Остерман не осмелился бы читать, а вот перлюстрировать почту иноземных дипломатов – сам Бог велел.

– А неизвестно, когда сей Бюрон в Москву соберется ехать? – поинтересовался Салтыков.

– Н-ну, пока он почту получит… – начал барон, но его перебил Юсупов:

– Андрей Иваныч, а как бы поточнее узнать?

– Есть у меня человечек в Курляндии. Ежели нужда будет, так сообщит, – хлопнул Остерман маленькими глазками.

– И сообщить нужно загодя, верно? – помотал головой Салтыков. – И капрала в известность поставить. Может, помочь чем…

Остерман и Салтыков посмотрели на Юсупова. Борис Григорьевич раздумчиво погладил локон парика и сказал:

– Не сложно сие сделать. Андрюшку я завтра же приглашу, по-родственному. Но ведь он в лейб-гвардии Преображенском полку служит. Долгоруковы с Голицыными пока не в ссылке. Да и государыня отлучку заметит.

– Так тут никакой заковыки нет, – посмотрел Остерман честными глазами. – Батюшка его, Семен Андреевич, вице-губернатор казанский, давно хотел сына-то повидать. Паспорт я Бобылеву завтра же выпишу. Благое дело – сына к отцу отпустить.

Место для засады было выбрано толково – лесная дорога, огибая болотце, делает крюк, а потом ужимается между пригорками, поросшими сплошными рядами елей. И мигом не пройдешь и не объедешь. «Охотников» надежно скрывают еловые лапы, с набухшим снегом, зато «добыча» как на ладони. Хорошее место. Словно искал не капрал гвардии, а разбойник, немало погулявший по большим дорогам.

Таких местечек, вельми удобных для татей, не так уж и много осталось на Руси великой. Где лес повырублен, а где дороги расширены, а где местный воевода с воинской командой так хорошо разбойников вывел, что можно за жизнь и мошну не бояться. Но всех лесов вдоль всех дорог не вырубить, а воевод на всех разбойников не напасешься. Остались, ох, остались на Руси великой удобные для татей места!

Теперь, нужно лишь набраться терпения и дождаться того часа, когда по дороге будут проезжать именно те, кто нужен, да и ударить сверху. А ехать они будут еще не скоро. Верный человек, отслеживающий тех самых, «нужных», людей, сказал, что заночевали они на постоялом дворе. Посему капрал лейб-гвардии Преображенского полка, со товарищем своим, князем Вадбольским, да с парой верных холопов на санях, заняли позицию еще на рассвете. Кто же их знает, когда они выспятся? Может, до сих пор дрыхнут, а может, на заре выехали? Лучше пораньше прибыть да лишний час подождать, чем опять их ловить да место выбирать.

Март месяц – не лучшее время для засады. Если бы не полушубки, прихваченные запасливыми дворовыми, замерзли бы господа гвардейцы. Сидеть на коне еще холоднее. Спешившись, офицеры нацепили коням на морды торбы с овсом – пусть жуют, пока время есть, – а сами принялись ждать. Походили кругами, попрыгали. Пока прыгали, решили, что в разбойники они не пойдут – зимой холодно, весной-осенью – сыро, а летом комары одолеют. И терпение в дьявольском деле нужно ангельское.

Попрыгав, капрал осознал, что не он первый облюбовал это местечко. Вон – сквозь подтаявший снег проглядывает кострище, какие-то тряпки и рваные мешки, словно бы что-то тут потрошили. И птицы во?роны, как-то неприметно слетевшиеся, уже сидят на ветвях, тараща глаза-бусины, всем своим видом показывая, что место им тут привычное и давно обсиженное.