След Заур-Бека - Дружинин Владимир Николаевич. Страница 9
— Так или иначе, погиб он, как солдат, — сказал Лухманов, глядя в костёр. — С оружием в руках.
— С оружием? — воскликнул я.
— Да. Я дал ему оружие, когда мы въехали на берег. Он заслужил это.
— Мне вы не дали оружия, — Вздохнув, произнёс Алиев. — Вы обидели меня.
Лухманов улыбнулся.
— Вы ещё так слабы…
— Очень, очень обидели, — повторил Алиев.
Что-то хрустнуло в этот момент. Нет, не ветка в огне. Позади. Я инстинктивно обернулся. Из ельника, в немногих шагах от нас, высунулась чья-то голова, блеснула сталь.
Не раздумывая, я выхватил из костра горящую еловую ветвь, с размаху швырнул её в незнакомца и вскочил. Он не успел выстрелить. Я разрядил всю обойму, не попал и увидел, что бандит медленно, как бы нехотя, поднимает руки. Бойцы наставили на него автоматы. Срывающимся голосом бандит проговорил:
— Я— я не узнал вас.
Отблеск костра упал на его лицо, и я вздрогнул от неожиданности.
— Астахов! — крикнул я.
— Нет, не Астахов, — тихо сказал Алиев. — Здравствуй, Заур-бек.
* * *
— Не огорчайтесь, студент, — сказал мне на другой день Лухманов… — Из вас выйдет разведчик. Главное — ищите лакмусовую бумажку. Учитесь распознавать человека из чужого мира. Я не сказал вам, что я заметил, когда показывал Заур-беку алмаз, я вообще не хотел отпугивать его. Он притворился, будто не знает настоящей стоимости камня. Но глаза у него загорелись. Играл роль хорошо, ничего не скажешь, даже голодать пытался, а как подержал на ладони целое состояние, не выдержал. Прорвалась всё-таки, стяжательская душонка. Нет, это не бывший пограничник Астахов, подумалось мне. Стал проверять. Словом, я принял гипотезу— если Астахов — враг, то враг не простой, изобретательный. Оставалось выяснить самое существенное — для чего понадобилось Заур-беку втираться к нам в доверие? Ведь он рисковал, когда явился со своими двумя мундштуками.
Конечно, первой заботой его было отвести от себя угрозу тогда, в самом начале, когда к нему явился наш товарищ, выслеживавший спекулянтов. Их следы вели к дому на Стремянной, спекулянты бывали у мнимого Астахова и его — матёрого волка — охватил двойной ужас и досада. Засыпаться, да ещё из-за небольшой сделки со скупщиками! А у него были широкие планы. И вот тогда-то, очевидно, ему и пришло в голову навязаться к нам в помощники. Он выложил нашему товарищу историю с мундштуками, тот доложил мне, я велел пригласить Астахова и, как вы видели, не стал отпугивать его недоверием и, больше того, — приставил к нему самого юного работника, то есть вас, Саблуков. Не обижайтесь. И враг, без того уверенный в скорой победе фашистов, в конец распоясался. Он решил завлечь нас в ловушку. Он тонко делал это. Он следил за вами. Он подсунул в полушубок своего помощника — Лесника записку с номером машины и помог Леснику удрать. Заур-бек хотел заманить нас в лес, выведать у нас под пытками, где укрыты ценности Эрмитажа, Русского музея, убить нас, а затем — с этими сведениями и с грузом награбленного золота и бриллиантов — перейти линию фронта, завершить свою шпионскую карьеру, купить землю… Да, негодяй мечтал завести усадьбу и разводить тюльпаны! На помощь ему был спущен парашютный десант.
У Заур-бека была своя логика. Жаль, вы не присутствовали на допросе. С ним вместе — семеро, с нашей стороны, по его мнению, должно было быть двое. Вы и я. Шофёра он считал своим союзником. Понятно, он не ожидал увидеть ни автоматчиков, ни Алиева. Людей наших враг не знал. Не раз шпионил против нас, а не знал. Не в силах был понять их. Не мог вообразить, что шофёр Петров повернёт против него. Что найдётся в голодном, мёрзнущем городе обличитель Алиев. Где же Заур-беку, человеку без родины, не знающему любви к своему народу, понять всё это? Думал, что уйдёт безнаказанным и с добычей. Самонадеянный негодяй. В последний момент попытался разделаться с нами автоматной очередью.
— Так Алиев, значит, — начал я.
— Алиева разыскал я, — сказал Лухманов. — Я застал его почти умирающим, но вы бы видели, как он оживился, когда узнал, что я хочу от него. Мы поместили его, под видом переселенца из разбомблённого дома, в квартиру рядом с астаховской. Заур-бек не мог его узнать, но пограничник Алиев запомнил, узнал старого врага.
— А где Лесник?
— Лесника он выдал на допросе.
Лухманов отхлебнул кипятку из кружки, погрыз сухарь и поманил меня пальцем:
— Смотрите, я записал его слова «Операцию было предложено закончить в январе, так как в феврале возможен штурм города…» Они не оставили мысли о штурме. Ну, рассказывайте, что нашли на квартире у Заур-бека.
Я положил на стол список изъятых предметов — два револьвера с патронами, радиопередатчик, вмонтированный в плиту на кухне, килограммов восемь разных продуктов. Лухманов улыбнулся и спросил:
— Больше ничего?
— Ничего.
— Никаких сувениров у вас не осталось от Заур-бека? Вспомните-ка.
Я вспомнил и густо покраснел. Чёрт, как я мог забыть? Смутившись, я стал выкладывать из кармана мелкие, блестящие камешки. Нащупав там же батарейку от электрического фонаря, я зачем-то извлёк и её и положил на стол, поверх кучки бриллиантов.
— Честное слово, вылетело из головы, товарищ майор, — пробормотал я.
— Верю, верю, Саблуков, — засмеялся он. — Таскать с собой целое богатство и не вспомнить о нём. Это похоже на вас, товарищ Саблуков. Хотя, позвольте, позвольте. Посмотрим, велик ли в них прок, — и он поднёс к камням лупу. — Так и есть, — закончил он и смахнул камни в корзину.
— Товарищ майор…
— Они фальшивые, — сказал Лухманов. — Они не дороже стекла. Иначе, дорогой мой, Заур-бек вряд ли оставил бы их у вас.
КЛЮЧ
1
Я, Саблуков Андрей Платонович, родился в 1920 г., в Гатчине, под Ленинградом. В 1938 году, после окончания средней школы, поступил в Академию Художеств. В июле 1941 г. ушёл на фронт и приобрёл специальность разведчика. Потом был ранен…
Впрочем, — к чему вам моя автобиография. Никакого интереса она не представляет. И не потому я начал так, что хотел выпятить свою личность. Просто — не привык я рассказывать о нашей работе.
Назвать-то следовало прежде всего полковника Лухманова. Вот кому принадлежит главная заслуга в этом деле! Что же касается моей роли, то она более чем скромная. Именно Лухманов дал первый толчок поиску, — в тот день, когда я вернулся из командировки в Алуксне. Он обратил моё внимание на детали…
Но теперь я, кажется, рискую завязнуть в длинном предисловии. Перейду к сути. Вот здесь под рукой у меня старый альбом с зарисовками, — он поможет мне собраться с мыслями и изложить всё по порядку. Некоторые зарисовки сделаны во время той, первой командировки. Как и всякого приезжающего, в Алуксне меня потрясла красота бухты, красота спокойная, северная. Она не сразу открывается вам. Мой набросок, разумеется, не даст вам надлежащего представления. Побывайте там сами, полюбуйтесь на гигантские дюны — золотые в солнечный день, на сосны — такие сочнозелёные на фоне песка. С дюн, как на карте, видна вся бухта — полукруглая, словно вычерченная циркулем.
Не скажу, что в Алуксне у меня было много лишнего времени. Но всё-таки до отхода обратного поезда часа полтора нашлось, и я попытался запечатлеть пейзаж на бумаге. Заметьте, — почти на самой середине бухты из воды торчит мачта. Когда ветер дует с суши и гонит воду из бухты в открытое море, показывается и труба затонувшего парохода.
Это — «Меридиан». Некогда он носил на себе людей, занятых обновлением карт и лоций. Судя по тому, как меняется в этих местах фарватер, как быстро исчезают и наращиваются банки, «Меридиану» немало пришлось поплавать. В начале войны на его бортах и крыше мостика появились яркокрасные кресты. Гидрографическое судно сделалось госпитальным. Это не спасло его от фашистских бомб. Вместе с «Меридианом» ушли на дно три десятка раненых советских моряков.
После войны были здесь водолазы, осмотрели судно и нашли, что восстановить его нельзя. Разве только на лом годится изуродованный корпус. Так и остался здесь «Меридиан» — напоминанием о тяжёлой године, надгробием для матросов и офицеров, погибших на нём.