Золотая Кастилия (сборник) - Эмар Густав. Страница 15

Но расчет герцога был неверен; он не подумал, что агенты кардинала, не зная, где встретят того, кого им велено было арестовать, будут вынуждены ехать наугад, тем более что, кроме Бульо, никто из них не знал графа лично, а тот, как нам теперь известно, хотел дать беглецу возможность убежать.

Мы рассказали выше, какое бурное объяснение произошло между тестем и зятем. Граф был в конце концов арестован, отвезен на остров Сент-Маргерит и отдан в руки майору де л'Урсьеру.

Теперь, когда мы объяснили относительное положение каждого из наших действующих лиц, будем продолжать наш рассказ с того места, на котором остановились.

VIII

Заключенный

Мы сказали, что майор де л'Урсьер, комендант крепости, велел отвести графа де Бармон-Сенектера в ту комнату, которая должна была служить ему тюрьмой до тех пор, пока кардиналу не будет угодно возвратить ему свободу. Эта комната, довольно большая и высокая, была восьмиугольной формы, с выбеленными стенами в пятнадцать футов толщиной и освещалась двумя узкими бойницами с двойной железной решеткой, внутренней и наружной, которая пропускала тусклый свет сквозь свои частые отверстия и полностью скрывала вид извне. Один угол занимал большой камин; напротив стояла деревянная кровать с узким тюфяком, когда-то выкрашенная желтой краской, но совсем побелевшая от времени. Стол, скамейка, стул, ночной столик, железный подсвечник дополняли более чем скромную меблировку. Комната эта находилась на самом верхнем этаже башни, плоская крыша которой, где день и ночь прохаживался часовой, служила ей потолком. Солдат отпер запоры и замки двери, обитой железом, и граф твердым шагом вошел в комнату. Бросив взгляд на эти холодные и печальные стены, в которых ему предстояло жить, он сел на стул, скрестил руки на груди, опустил голову и погрузился в размышления.

Солдат — или, лучше сказать, тюремщик — ушел и, вернувшись через час, нашел графа в том же положении. Человек этот принес простыню, одеяло, немного дров; два солдата, следовавшие за ним, несли чемодан с одеждой и бельем заключенного, который они поставили в углу комнаты и ушли. Тюремщик тотчас застелил постель, потом вымел комнату и затопил камин. Исполнив все это, он подошел к заключенному.

— Ваше сиятельство, — вежливо сказал он.

— Что вам угодно, друг мой? — спросил граф, приподнимая голову и смотря на него с кротостью.

— Комендант хочет поговорить с вами. Он должен сообщить вам нечто важное.

— Як услугам господина коменданта, — лаконично отвечал граф.

Тюремщик поклонился и вышел.

— Чего хочет от меня этот человек? — прошептал граф, оставшись один.

Ожидание его было непродолжительным; дверь снова отворилась, и появился комендант. Заключенный поднялся, чтобы встретить его, поклонился и молча ждал, когда тот заговорит. Комендант сделал тюремщику знак уйти, потом, после нового поклона, сказал с холодной вежливостью:

— Граф, дворяне должны оказывать друг другу внимание. Хотя приказания, полученные мной от кардинала, очень строги, я желаю, однако, облегчить ваше пребывание в этих стенах, насколько мне позволяют мои обязанности; я пришел прямо сюда, чтобы поговорить с вами об этом.

Граф угадал, куда клонит комендант, но не высказал этого и отвечал:

— Господин комендант, я должен быть признателен за такой шаг с вашей стороны; будьте же добры, объясните мне, в чем состоят полученные вами приказания и каким образом возможно вам смягчить их. Но прежде всего, так как я нахожусь здесь у себя, — прибавил он с меланхолической улыбкой, — сделайте мне одолжение и сядьте.

Майор поклонился, но не сел.

— Это ни к чему, граф, — сказал он, — то, что я должен вам сказать, очень коротко. Прежде всего прошу вас оценить мою деликатность: я распорядился прислать сюда чемодан с вашими вещами, не осмотрев его, хотя имел на то право.

— Вижу и очень вам благодарен. Майор поклонился.

— Вы сами военный, граф, — сказал он, — и знаете, что его преосвященство монсеньор кардинал хоть и великий человек, но не очень щедр к офицерам, которых старость или раны вынуждают выйти в отставку.

— Это правда, — заметил граф.

— В особенности это касается комендантов крепостей; хоть они и назначены королем, но вынуждены покупать за наличные деньги места своих предшественников и находятся в полнейшей нищете, если не накопят денег заранее.

— Я этого не знал; я думал, что начальство над крепостью служит наградой.

— Так оно и есть, граф; покупается место только в таких крепостях, которые, как эта, служат государственной тюрьмой.

— А! Очень хорошо.

— Вы понимаете, что это делается по причине тех выгод, которые комендант имеет право извлекать из общения с вверенными ему заключенными.

— Понимаю как нельзя лучше. Много ли содержится несчастных в этом замке, подвергшихся немилости его преосвященства?

— Увы! Вы один. Вот по какой причине желал бы я мирно договориться с вами.

— Поверьте, что я сам очень этого желаю.

— Я в этом убежден и потому приступлю прямо к делу.

— Приступайте, приступайте; я слушаю вас с самым серьезным вниманием.

— Мне приказано не позволять вам общаться ни с кем, кроме вашего тюремщика, не давать вам ни книг, ни бумаги, ни перьев, ни чернил, никогда не позволять вам выходить из этой комнаты; кажется, очень опасаются, что вы убежите отсюда, а его преосвященство, должно быть, хочет вас удержать.

— Я очень признателен его преосвященству, но, к счастью для меня, — улыбаясь отвечал граф, — вместо того, чтобы иметь дело с тюремщиком, я завишу от храброго воина, который, строго исполняя свои обязанности, считает бесполезным мучить заключенного, уже и без того несчастного, так как он заслужил немилость короля и всесильного кардинала.

— Суждение ваше обо мне верно, граф; как ни строги эти приказания, я один распоряжаюсь в этой крепости, где мне нечего опасаться контроля, и надеюсь, что буду в состоянии смягчить предписанную в отношении вас строгость.

— Каковы бы ни были ваши намерения на этот счет, позвольте мне в свою очередь поговорить с вами откровенно, как подобает честному офицеру. Так как, без сомнения, я останусь в заключении очень долго, деньги для меня совершенно бесполезны; не будучи богат, я пользуюсь, однако, некоторым достатком и очень этому рад, потому что этот достаток позволяет выразить вам признательность за то снисхождение, которое вы оказываете мне. Услуга за услугу, милостивый государь; я буду давать вам десять тысяч в год вперед, а вы, с вашей стороны, позволите мне иметь, разумеется за мой счет, все вещи, которые могут скрасить тяготы моего заключения.

У майора закружилась голова: старый офицер за всю свою жизнь не имел такой большой суммы.

Граф продолжал, не показывая, что заметил, какое действие произвели его слова на коменданта:

— Итак, решено. К той сумме, которую король назначил вам для моего содержания, мы будем прибавлять двести ливров в месяц, то есть две тысячи четыреста в год на бумагу, перья, книги и прочее… даже положим для круглой цифры три тысячи; вы согласны?

— Ах! Этого много, даже слишком много.

— Нет, потому что я помогаю благородному человеку, который останется мне признателен.

— Ах! Я останусь вам признателен вечно! Прошу вас не сердиться на меня за мою откровенность, но вы заставите меня желать, чтобы вы оставались здесь как можно дольше.

— Как знать, майор, может быть, мой отъезд будет для вас выгоднее моего пребывания здесь, — сказал граф с лукавой улыбкой. — Позвольте мне вашу записную книжку.

Майор передал. Граф вырвал листок, написал несколько слов карандашом и подал майору, говоря:

— Вот чек на тысячу шестьсот ливров, которые вы можете получить из банка Дюбуа, Лусталь и К° в Тулоне.

Комендант с радостным трепетом схватил бумагу.

— Но мне кажется, что на этой бумаге написано на восемьсот ливров больше той суммы, о которой мы условились.