Золотая Кастилия (сборник) - Эмар Густав. Страница 52

— Ого! — сказал Польтэ, прихлебывая водку и передавая горлянку Олоне. — Что это значит?

— Это, верно, какой-нибудь путешественник, — беззаботно отвечал Олоне.

— В такое время? — с сомнением произнес буканьер, подняв глаза к небу и смотря на звезды. — Как, черт побери! Уже больше девяти часов.

— Не знаю, что это может быть, но, если я не ошибаюсь, мне слышится лошадиный галоп.

— Это правда, сын мой, ты не ошибаешься, это действительно лошадиный топот… Ну вы, молчите! — закричал он на собак, которые залаяли еще громче и готовы были броситься вперед. — Лежать, черт побери!

Собаки, давно привыкшие беспрекословно повиноваться повелительному тону этого голоса, немедленно уселись на свое место, перестали лаять, но продолжали глухо ворчать.

Между тем лошадиный галоп, который собаки услышали издалека, быстро приближался, скоро он стал совсем отчетлив, и наконец через несколько минут из леса выехал всадник, хотя из-за ночной темноты нельзя было узнать, кто он. Выехав на равнину, он остановил свою лошадь, несколько минут осматривался вокруг с нерешительным видом, потом снова пришпорил лошадь и крупной рысью направился к букану. Доехав до двух буканьеров, спокойно продолжавших ужинать, он поклонился и заговорил с ними по-испански.

— Добрые люди, — сказал он, — кто бы вы ни были, я прошу вас именем нашего Спасителя Иисуса Христа дать на эту ночь гостеприимство заблудившемуся путешественнику.

— Вот костер, вот говядина, — коротко ответил буканьер на том же языке, на котором говорил незнакомец. — Отдохните и закусите.

— Благодарю вас, — отвечал приезжий.

Он сошел с лошади, при этом движении плащ его раскрылся, и буканьеры заметили, что на этом человеке монашеская ряса. Открытие удивило их, но они не обнаружили своего удивления. Незнакомец в свою очередь вздрогнул от испуга, — впрочем, тотчас взяв себя в руки, — когда узнал, что, торопясь отыскать приют на ночь, наткнулся на букан французских авантюристов.

Между тем буканьеры дали ему место подле себя, и пока он надевал путы на лошадь и снимал с нее узду, чтобы она могла есть высокую сухую траву, росшую на равнине, они приготовили ему достаточную часть говядины, чтобы утолить аппетит человека, уже двадцать четыре часа не имевшего во рту ни крошки. Несколько успокоенный дружелюбным обращением авантюристов и от невозможности поступить иначе, приезжий храбро покорился тому неприятному положению, в которое поставила его опрометчивая поспешность, и, сев между своими хозяевами, принялся есть, размышляя про себя, каким образом ему выбраться из опасности, в которой, по его мнению, он находился.

Между тем авантюристы, которые перед его приездом уже почти закончили свой ужин, дали поесть собакам, чего те ждали с нетерпением, после чего разожгли трубки и начали курить, ничуть не интересуясь своим гостем. Наконец приезжий вытер рот и, чтобы доказать своим хозяевам, что он так же спокоен, как и они, взял сигару и закурил, стараясь держаться так же беззаботно, как и буканьеры.

— Благодарю вас за ваше великодушное гостеприимство, сеньоры, — сказал он через минуту, понимая, что более продолжительное молчание может быть истолковано не в его пользу. — Мне было необходимо собраться с силами — я с самого утра ничего не ел.

— Это большая неосторожность, сеньор, — отвечал Польтэ, — отправляться без сухарей, как выражаемся мы, матросы; степи похожи на море: знаешь, когда пустишься в плавание по ним, но никогда не знаешь, когда пристанешь к берегу.

— Ваши слова абсолютно справедливы, сеньор; без вас мне пришлось бы провести очень неприятную ночь.

— Ба-а! Не говорите об этом, сеньор, мы уверены, что в подобных обстоятельствах вы поступили бы точно так же. Гостеприимство — священный долг, от которого никто не имеет права отказываться, и ваш случай служит тому доказательством.

— Я не совсем вас понимаю…

— Вы испанец, если я не ошибаюсь, а мы, напротив, французы; мы забыли на время нашу ненависть к вашему народу и приняли вас, как имеет право быть принят всякий посланный Богом гость.

— Это правда, сеньор, и верьте, что я благодарен вам за это вдвойне.

— О Боже мой! — ответил буканьер. — Уверяю вас, что вы напрасно так настаиваете на этом. То, что мы делаем в эту минуту, мы делаем столько же для вас, сколько и для нашей чести; поэтому, сеньор, прошу вас не говорить об этом более, — право, не стоит труда.

— Может быть, вы не подозреваете, сеньор, — смеясь, заметил Олоне, — но мы с вами знакомы.

— Старые знакомые?! — вскричал незнакомец с удивлением. — Я вас не понимаю, сеньор!

— Однако я выразился довольно ясно.

— Если вы соизволите объясниться, может быть, и я пойму, что доставит мне большое удовольствие.

— Буду очень рад объяснить вам все, сеньор, — насмешливо сказал Олоне. — Во-первых, позвольте мне заметить, что как бы вы ни закутывались в ваш плащ, а все-таки видно ваше одеяние францисканца.

— Я и в самом деле монах этого ордена, — отвечал приезжий, смутившись, — но это не доказательство того, что вы меня знаете.

— Действительно, но я уверен, что одним словом оживлю ваши воспоминания.

— Мне кажется, вы ошибаетесь, любезный сеньор, мы с вами никогда не виделись.

— Вы так уверены в этом?

— Вы знаете, что человек никогда не может быть полностью уверен ни в чем; однако мне кажется…

— Однако мы с вами встречались не очень давно. Правда, вы, может быть, не обратили на меня особого внимания.

— Клянусь честью, я не понимаю, о чем вы, — решительно произнес монах, минуты две внимательно рассматривавший Олоне.

— Мне очень жаль, что вы меня так и не вспомнили, — смеясь, сказал Олоне, — и я, как обещал вам, одним словом рассею все ваши сомнения… Мы виделись на острове Невис; теперь вспомнили?

При этих словах монах побледнел, смутился и некоторое время оставался стоять как вкопанный. Однако ему ни на секунду не пришло в голову опровергать справедливость этого уверения.

— Где у вас состоялся продолжительный разговор с Монбаром, — продолжал Олоне.

— Однако, — сказал монах с нерешительностью, не лишенной страха, — я не понимаю…

— Каким образом я знаю все это? — с усмешкой перебил Олоне. — Но это еще не все.

— Не все?…

— Неужели вы думаете, сеньор падре, что я трудился бы возбуждать ваше любопытство по поводу такой безделицы? Я знаю еще кое-что!

— Как! Вы знаете еще кое-что? — спросил монах, инстинктивно отодвигаясь от этого человека, которого готов был принять за колдуна, тем более что он был француз и его душа принадлежала дьяволу, если только у него была душа, в чем достойный монах очень сомневался.

— Неужели вы предполагаете, — продолжал Олоне, — что я не знаю причину вашего путешествия, — откуда вы едете, куда и даже к кому?

— О, это невозможно! — испуганно пролепетал монах. Польтэ в душе искренне смеялся над испугом испанца.

— Берегитесь, отец мой, — таинственно шепнул он на ухо фрею Арсенио, — человек этот знает все. Между нами, я думаю, что в нем сидит демон.

— О! — вскричал монах, подскочив и перекрестившись, что еще больше рассмешило авантюристов.

— Полно, сядьте на место и выслушайте меня, — продолжал Олоне, схватив монаха за руку и заставляя его сесть. — Это всего лишь шутка и ничего более.

— Извините меня, благородные кабальерос, — пролепетал монах, — я очень тороплюсь, я должен сейчас же оставить вас.

— Ба! Куда вы поедете в такое время? Вы упадете в какую-нибудь канаву.

Эта не самая приятная перспектива заставила задуматься монаха, но страх взял верх.

— Все равно, я должен ехать, — сказал он.

— Да полно вам, в таких потемках вы никогда не найдете дорогу к дель-Ринкону.

На этот раз монах был сражен. Эти слова буквально связали его по рукам и ногам; он считал себя жертвой какого-то страшного кошмара и даже не старался продолжать бесполезную борьбу.

— Вот вы теперь становитесь рассудительны, — продолжал Олоне. — Отдохните, я больше не стану вас мучить, и чтобы доказать вам, что я не так страшен, как вы предполагаете, я берусь найти вам проводника.