Берег черного дерева и слоновой кости (сборник) - Жаколио Луи. Страница 62

— Почему же не взять его оттуда обратно? Ведь он там больше не нужен?

— Это еще неизвестно. Седжвик уверен в успехе. Он приказал не собирать больше хвороста для костра. Нам остается только сторожить башню. И если к вечеру розольфсцы сюда не соберутся, то это будет доподлинно несчастьем.

Разговаривающие удалились.

«Мои планы сбываются!» — торжествующе прошептал Надод.

— Не видать помощи, — сказал Гуттор. — По правде говоря, я надеялся, что о нас скорее вспомнят. Костер больше не горит, но негодяи держат совет. Боюсь, что они замышляют что-то скверное. Если так будет продолжаться, то я даю тебе слово, что сверну Красноглазому шею и сделаю вылазку.

— Превосходно! — засмеялся Грундвиг. — Ты будешь в авангарде, я в арьергарде, а в центре будет то расстояние, — какое окажется между нами.

— Смейся, смейся… А по-моему, это просто унизительно подвергаться осаде со стороны такого сброда, у которого нет даже огнестрельного оружия.

Действительно, все бандиты были вооружены только холодным оружием, так как Надод строжайше запретил им брать с собой огнестрельное оружие, боясь, что нечаянным выстрелом они могут выдать свое присутствие.

— А у нас разве есть оно, Гуттор?.. Но это еще ничего; ты забываешь, что я не такой силач, как ты, и тебе придется одному бороться против всех…

— Поверь, я этой дубиной уложу на месте одним ударом человек шесть…

Гуттор замолчал. Вдали послышался звук рога.

— Это они! — обрадовался богатырь. — Я узнаю рог Гуттора.

Он бросился наверх и сейчас же спустился.

— Это герцог и с ним целый отряд, настоящее войско… Бандиты попрятались все до одного.

— Они не трусы, — с сомнением покачал головой Грундвиг. — Здесь кроется что-то другое.

Надод, казалось, разделял радость двух друзей, и она выражалась у него отчаянными гримасами, от которых становилось еще безобразнее его уродливое лицо.

Десять минут спустя дверь башни отворилась. Вошел герцог и с ним два его сына, Олаф и Эдмунд.

Смерть Гленноора опечалила герцога.

В глубоком раздумье стоял он над трупом старика, как вдруг его позвал чей-то голос. Обернувшись, он увидал Надода.

— Герцог Норландский, — говорил Красноглазый, — взгляни на дело твоих рук. Тот человек умер и больше не страдает, а я, по твоей милости, терплю ужасные мучения.

— Кто ты такой? — смущенно спросил Гаральд.

— Я — Надод, твой бывший крепостной. Теперь меня зовут Красноглазым. Узнаешь ли ты меня?

Все бросились к бандиту, чтобы заставить его замолчать, но Черный Герцог повелительным жестом остановил их.

— Назад, холопы! — крикнул Надод. — Не мешайте осужденному на смерть говорить со своим палачом.

— Кто тебе сказал, что ты осужден на смерть?

— Посмотри, как меня связали: веревки впились в тело.

— Развяжите его! — приказал герцог.

— Ваша светлость, не делайте этого! Остерегитесь… — умоляюще произнес Грундвиг.

Но герцог был занят собственными мыслями.

— Довольно крови… сегодняшний день должен быть днем прощения… Сегодня мне возвратили сына… — шептали его губы.

Видя, что никто не торопится исполнить его приказание, он подошел и сам развязал веревки, которыми был связан пленник.

Это неожиданное великодушие тронуло Надода, но только на минуту: злоба вспыхнула в нем с новой силой.

Вырвав листок из записной книжки, Гаральд что-то написал и отдал Красноглазому.

— Возьми это и уходи, а то я не ручаюсь за своих людей. И постарайся сделаться честным человеком.

На бумажке стояло:

Порвав на мелкие клочки бумажку, Надод бросил ее к ногам герцога и выбежал вон.

Глава XXVII

Месть Красноглазого

Стоя на террасе башни, Эдмунд любовался открывавшимся оттуда пейзажем. Озаренное заходящим солнцем, налево сверкало темно-зеленое море, а направо погружалась в сумерки зеленеющая степь. Один за другим присоединились к нему другие розольфсцы. Только Гаральд и Олаф оставались внизу. Расположившись в удобных старинных креслах, предавались они своим мечтам.

Можно ли было быть такими беспечными в виду коварного и хитрого врага?

Вот в открытых дверях мелькнула тень.

Отец и сын, занятые своими мыслями, не заметили ее. Чья-то темная фигура, согнувшись, прокралась вдоль стен. Потом одним прыжком очутилась возле герцога.

Один взмах топором — и герцог упал, даже не крикнув.

Не успел Олаф очнуться, как второй удар обрушился на его голову.

— Двое! — прорычал Надод и, бросив окровавленный топор, выскочил из башни, отвязал коня Гаральда и, вскочив на него, ускакал.

С вершины башни раздался страшный крик.

В тот же момент из всех окрестных кустов выбежали бандиты и, отвязав розольфсских лошадей, умчались на них вслед за своим атаманом.

Сбежавшие вниз остановились, пораженные ужасом, но предаваться отчаянию было некогда. Надвигалась новая опасность.

Грундвиг первый заметил ее.

Еще раньше обратил он внимание на легкие взрывы, донесшиеся из степи. Теперь оттуда надвигался неясный гул, все приближаясь и нарастая, как шум прибоя.

— Это лемминги! — воскликнул он. — Мы погибли!

— Запирайте двери!.. Запирайте двери!.. — раздались крики.

Столпившись на вышке башни, наблюдали розольфсцы приближение леммингов.

Они двигались сплошной темной массой, захватив, насколько хватал глаз, всю степь.

Это было настоящее наводнение, еще более опасное потому, что его нельзя было остановить ничем, кроме огня.

Но для этого нужно было зажечь со всех четырех сторон ског, а этого запертые в башне розольфсцы не могли сделать.

Двадцать лет уже жили спокойно лемминги в своих норах под мхом и землей, не предприняв за это время, несмотря на сильное размножение, ни одного переселения. Но достаточно было малейшего толчка, чтобы потревожить их. Таким толчком оказались мины, которые, по приказанию Надода, взорвали в степи бандиты.

Красноглазый правильно рассчитал свою месть. На этот раз розольфсцам не избегать было ее.

Заперев дверь и заткнув чем попало бойницы, они вооружились длинными шестами и приготовились отражать неприятеля.

Скоро первый живой вал докатился до башни, и маленькие зверьки сплошь покрыли стены нижнего этажа.

Их крошечные глазки блистали, как миллионы искр, и угрожающе доносилось щелканье множества маленьких челюстей.

Миновав первый и второй этажи, они добрались до третьего, и борьба началась.

Каждый удар шестом сбрасывал вниз целые ряды хищников, но их место занимали сейчас же тысячи других.

Лемминги видели перед собой упорных противников, и это ожесточало их.

Час проходил за часом, не принося никакого изменения, если не считать того, что люди окончательно выбились из сил.

Надежда на то, что друг Фриц, убежавший в замок при появлении леммингов, поднимет тревогу, была довольно слаба, и осажденные с тоской переглядывались между собой.

Отекшие, онемевшие руки отказывались повиноваться… Так продолжалось весь день.

А к вечеру маленькие злобные создания ворвались в башню…

Когда на следующий день явился Фредерик Биорн во главе своих моряков и с помощью вассалов замка зажег степь и прогнал леммингов, ему представилось страшное зрелище.

На самой вершине башни, на флагштоке, висели тела трех человек, напоминая казненных.

Это оказались Эдмунд, Грундвиг и Гуттор.

Когда богатырь увидел, что спасенья нет, он взял на свои могучие плечи Эдмунда и, взобравшись на флагшток, привязал его там. Проделав то же с Грундвигом, он сам повис рядом с ними, держась на руках.

В таком положении пробыл он до утра, показав пример необычайной силы.

Анкарстрем уехал из замка накануне этих событий, а через две недели шведский король Густав III пал от его руки на маскараде.

Сейм по первому голосованию предложил корону старшему сыну герцога Норландского.