Набег - Витаков Алексей. Страница 29

– Ладно, казачки! – Лагута посмотрел на солнце. – Скоро закат. Пора заканчивать, а то услышит басурман.

Они лежали на земле, больше не говоря ни слова. Лагута и Зачепа на спине, раскинув руки, глядя в небо, напоминавшее чернику с молоком. Буцко на боку с окаменелым взглядом. Кородым на животе, опустив голову на скрещенные руки. Каждый думал о чем-то своем. Но ни один не жалел своей молодости. Это странно, но только на первый взгляд. Где-то глубоко в крови каждого из них уже жило знание, что казак или просто мужик, живущий на границе, рождается для того, чтобы рано или поздно встретить свою смерть на поле брани. Умереть можно в первом же бою. Какая разница? Но к этому одному, пусть даже единственному бою нужно готовить себя всё время. Они думали, конечно же, сразу о многом. Мысли, воспоминания, чаяния, проносились в их головах. И может, чуть дольше задерживались, только когда возникали образы красавиц, которые когда-нибудь станут сказками и присказками. Совсем не важно для кого. Лишь бы стали.

– Тихо, хлопцы. Едут, кажись. – Лагута вжался в землю.

Из глубины леса стал нарастать топот копыт. По мере приближения он рос и ширился, становясь отчетливее и подробнее. Казалось, что вздрагивают деревья и стонет земля. Даже серебряные воды Усмани вдруг разом поблекли. И вновь повеяло тяжелым дыханием чужой приближающейся энергии, в которой было все: ярость, ненависть, страх и жестокость. Даже молодая трава стала низко течь по холодной земле. Ветер донес обрывки чужой речи.

Вот уже обрывки слились в целые фразы.

– Замерли! – Башкирцев глубже сполз в ложбину. – Буцко на заряде. Кородым, стреляй первым. Я буду вторым. Зачепа, целься лучше. Тебе уже достанется середина реки.

– Ага, – кивнул Зачепа и крепче надвинул папаху.

Татары выезжали из леса группами, сдерживали и дыбили коней. Громко разговаривали, показывая плетовищами в сторону реки. Скоро вся пожня по-над лесом покрылась всадниками.

– А вот и он, с золотой чашкой на голове, – шепнул Лагута.

В глубине войска двигался человек в позолоченном шлеме, навершие которого заканчивалось длинным, растопыренным пучком конских волос. Это был Кантемир-мурза.

– Приготовиться, – снова прошептал Лагута, – сейчас пойдет арьергард!

– Слова-то каки знашь! – Буцко, несмотря на ситуацию, все еще обижался.

От основных сил отделился отряд из нескольких десятков всадников и шагом двинулся к броду. Первый, в лисьей шапке и расшитых ичигах, стал медленно спускаться под берег. Туго натянутые поводья, точно тетива лука, режут закатный свет, отраженный водой Усмани. Несколько шагов – и камень, от которого извивается подводная тропа брода. Кородым нажал на курок. Глухой стук металла. Осечка. Лагута вытаращенно посмотрел на крестьянина. Буцко тут же передал другое ружье. Татарин – уже в воде, извернувшись в седле, подбирая короткие, кривые ноги. Башкирцев дал знать Кородыму, чтобы этого не трогал, а целился в следующего. Второй у камня. И он на кородымовском прицеле. Спуск. Но неожиданно раздались два выстрела. Зачепа не выдержал и пальнул в первого. Пуля врезалась в воду рядом с мордой коня. Одновременно Кородым послал свою пулю. И он был точен. Из головы татарского всадника выметнулась алая ленточка. Какое-то мгновение он, точно каменный, сидел в седле, но потом кулем повалился на бок, не издав ни единого звука. Все войско по ту сторону реки одновременно выдохнуло и растерянно окаменело на несколько секунд.

И снова заржали кони, посыпались проклятия и брань. Высокие, почти визжащие голоса…

А первый всадник по-прежнему продолжал движение вперед, поскольку брод настолько узок, что невозможно развернуть коня. Вмиг оступишься, и тогда ледяное течение понесет вниз по реке. Вот уже совсем близко, искривленное яростью и страхом лицо. Редкая борода, на которой бисером закатные капли Усмани. Несколько шагов и вражеский конь выметнется на крутой берег, начнет месить землю, обдирая юный травяной покров, словно кожу с живого существа.

Лагута схватил рогатину, рванул вперед, перекатился через плечо раз-другой, как учили на казачьих сборах. Тело само выполняло то, что нужно, став мягким куском глины на бугристой ладони усманского берега. Он не катился, а летел вниз, сверкая синеватым жалом своей рогатины.

Ноги коня! Мокрое конское брюхо! Тяжело надувающиеся рыжие бока! Темнота паха!

Лагута ударил коротко в большой конский живот, прямо в то место, где пульсировала толстая вена. Тут же выдернул и перекатился под животным, оказавшись у неприятеля с другой стороны. Конь стал оседать, дергано вскидывая костистой мордой. Казак уже был сзади и почти без размаха вогнал рогатину в широкую спину.

– Стреляйте! – Лагута видел лица своих изумленных товарищей.

С окровавленной рогатиной он бросился к ложбине. А с того берега в него уже летели стрелы. Татары били прицельно. Одной стрелой его как бы заставляли уклоняться в какую-либо сторону, но другая стрела уже летела именно в то место. Он уворачивался, припадал к земле, полз ужом. До безопасного расстояния было уже совсем близко, как вдруг точно раскаленная игла ужалила чуть ниже ключицы. Башкирцев замер. Сделал вид, что поражен насмерть. Но татары не поверили. Стрелы продолжали с тупым чваканьем вонзаться в землю. И снова раскаленная игла, теперь повыше коленного сгиба на два пальца. Лагута оценил ранение. Понял, что не очень опасное. Рванул. Встал на ноги и побежал к ложбине. Третья игла кольнула в плечо. Но, видно, стрела была уже на излете, или тело стало привыкать и несколько потеряло чувствительность, но Лагута почти не обратил внимания и продолжал бежать.

– Палите, олухи земляные!

Один за другим раздались два выстрела. На том берегу, сраженная в грудь, кобыла пала на колени, и через белую морду полетел прямо в ледяной поток наездник. Со всего маху прошиб тонкий слой воды и врезался в дно. Тут же вскочил на ноги. Закачался, оглушенный, сел на одно колено, подставляя спину под дуло. Вторая пуля прошла мимо, срезав несколько веток, но сильно напугала молодого жеребца. Тот крутнулся и резко рванул в обратную сторону, из-под берега. Врезался мордой в шею следом идущего животного, которое тоже в свою очередь попятилось и, не слушаясь поводьев, начало поворачивать. Произошла свалка, из которой, точно из вязкой паутины, пытались вырваться всадники. Ноги коней разъезжались в разные стороны, люди падали под копыта, трещали кусты.

Ухнул еще один выстрел. Татарин, стоявший на одном колене в воде и еще оглушенный падением с лошади, рухнул ничком с пробитым затылком. Это стрелял Буцко.

– Вот же ж, черти, попутали все! Я кому говорил заряжать, а кому стрелять, а? – Лагута лежал на животе. Три стрелы торчали из него, дрожа опереньем.

– Не шибко тут вспомнишь, чего кому делать. Где осечка, где уздечка! – Зачепа говорил с прыгающей челюстью.

– Ты как, Лагут? – Буцко склонился над товарищем и взялся за древко стрелы.

– Не вытаскивай, дурень стоеросовый! – Зачепа аж подскочил на месте.

– А чего делать-то? – Буцко удивленно пялился на торчащие стрелы и на появившиеся вокруг них кровавые пятна.

– Ничего не делать! – глухо ответил Башкирцев. В глазах у него вовсю уже мельтешили разноцветные огоньки.

– Не больно? – спросил Кородым.

– Терпимо… – выдохнул Лагута.

– Тогда, – крестьянин скинул овчину, – давай-кась под тебя подложим.

– Чего там у татар? – Башкирцев пытался посмотреть вдаль, но зрение не фокусировалось.

– Да, ничего. Из-под пабереги [9] выбрались. Теперича смотрят в нашу сторону, – ответил Кородым.

– Ежели так отбиваться будем, то долго не простоим! – Лагута застонал.

– Там человек этот в золотой чашке на голове, словно истукан на коне. Глаз не сводит.

– Про него Недоля-то и говорила. Поди, сам Кантемир-мурза! – Башкирцев с трудом ворочал языком.

Так и было: с другой стороны берега в сторону ложбины всматривался Кантемир-мурза. Золотой шлем истово блестел в лучах закатного солнца. Но что от такой истовости? Хуже злой усмешки судьбы. Получалось, что, куда ни сунуться крымцы, везде их ждут… Что это за Кобелев такой? Откуда он выискался? Почему предугадывает каждую мысль татарского штаба?.. Но где-то и казачий атаман должен ошибиться. Точнее, вынужден пойти на какие-то действия против логики. Опытный Кантемир заметил, что как-то странно обороняются на том берегу, словно нет единого командования. Отчаянно, храбро, но не слаженно. Не просто же так один из казаков вынужден был броситься врукопашную… Жаль, брод узок! Эх, жаль! Если бы чуть пошире! Джанибеку можно хоть сорок человек в линию атаки ставить. Хотя бы по трое пойти одновременно. Взяли бы с наскока, одним арьергардом! Значит, знал опять атаман казачий и все предвидел, потому и послал не самых испытанных. Да и где они, испытанные? Нет у него толком никого!..