Курляндский бес - Плещеева Дарья. Страница 53

– До сих пор не могли? Вы же часто бывали в замке.

– Письмо нужно передать, когда произойдет одно событие.

– Какое событие?

– Когда шведский король возьмет Варшаву. Если он ее возьмет. В замке говорят, что это произойдет очень скоро.

– А герцог Курляндии – как это сказать?..

– Я поняла. Он – вассал польского короля, господин…

– Мое прозвание Шумилов. Очевидно, в письме герцогу предлагают отложиться от польского короля и избрать другого… как это по-французски?

– Другого сюзерена.

– Возможностей две. Или это будет шведский король, или русский царь. Если бы царь – я бы знал. Значит, шведский король.

Дениза улыбнулась.

– Господин Шумилов, ваши люди были ко мне добры, вы тоже ко мне добры. Вы служите своему государю, мне бы не хотелось, чтобы вы невольно его обманули. Там речь, кажется, не о шведском короле. К тому же зять герцога, брат герцогини, уговаривает его стать вассалом шведского короля, это всем в замке известно. Так что незачем тайно передавать его высочеству письма о том, что он и сам прекрасно знает.

– Письмо из Польши?

– Нет, но явно связано с польскими делами. Мы его не вскрывали, так что не знаем.

Тут Дениза соврала – письмо они с Анриэттой все же успели вскрыть, прочитать и запечатать.

Кардинал Мазарини, как всегда, плел интригу. На сей раз он вспомнил о Польше. Учитывая хорошие отношения между шведским двором и польским двором, он мог сделать из почти погибшей Польши государство, во всем выполняющее его волю. Для этого достаточно было, чтобы польский король Ян-Казимир официально назвал своим преемником француза – принца де Конде, герцога Энгиенского, родственника французского короля. В письме герцогу Якобу излагались доводы в пользу того, чтобы Курляндия, не заигрывая со Швецией, оставалась верна польской короне и способствовала возведению Конде на польский трон, а за это, разумеется, предлагались блага, список которых занял чуть ли не страницу. Взятие Варшавы для этой интриги было бы весьма кстати, а договориться со шведским Карлом-Густавом Мазарини бы уж сумел.

В этой затее появление в Польше русской армии было совершенно некстати. Но объяснять Шумилову замыслы кардинала Дениза не хотела. Она приберегала это на самый крайний случай – если не будет другого пути помочь Анриэтте. Она, не задумываясь, продала бы секрет хоть московитам, хоть туркам, хоть индийцам, если бы положение стало безнадежным.

– Где это письмо? – спросил Шумилов.

– Я успела взять его с собой и спрятала.

– Где?

– По дороге в Виндаву. Завернула в полотенце вместе с другими бумагами, положила под придорожный камень. Возле камня оставила приметы.

Шумилов уставился на Денизу изумленно и возмущенно: ближайший дождь превратит эти документы в бумажную кашу!

На самом деле письмо лежало в походном кожаном ведре, которое Дениза попросту украла с телеги. Ведро же она поставила вверх дном возле пня и завалила хворостом. Примета была простая – десять шагов в лес от придорожного валуна такой величины, что на нем можно было плясать сарабанду. Второго такого валуна в окрестностях не было.

В то же ведро она сунула пистолеты – какой смысл таскать при себе эти увесистые чудовища, если нет ни пороха, ни пуль?

– Я сказала вам все, что могла. А теперь ваш черед, – напомнила Дениза.

– Я назову имя человека, которым руководил голландский граф.

– Эразмус ван Тенгберген.

– Да. Но граф… он ведет себя странно. Вы не слыхали о том, что в Гольдингене завелся черт, который прыгает по крышам?

– Хозяйка, которая приносит нам завтрак, что-то говорила о черте с крыльями.

– Это граф.

– Как?!

– Граф ван Тенгберген ходит по крышам и даже принимает на крышах гостей. Мои люди видели его и слышали его речи.

– Но зачем?

– Я думал, вы знаете, зачем это можно делать. Он за кем-то следит… Но почему – ночью и сверху?

– Граф ван Тенгберген вообще удивительный человек, это совершенно безупречный рыцарь. Рыцарь без страха и упрека.

– Кто?

– Во Франции очень давно жил рыцарь – Пьер Байярд де Террайль. Его так прозвали за смелость и благородство. Он ничего не боялся, его ни в чем нельзя было упрекнуть.

– Благодарю.

– Граф такой же рыцарь.

– Но что этот рыцарь делает на крышах?

– Я не знаю. Если бы кто-то послал его с тайным заданием, он бы не привлекал к себе внимание таким образом, он бы вел себя как обычный человек, как простак, далекий от политики… Я не слишком быстро говорю?

– Нет. Теперь я должен подумать. Ступайте спать.

– Спокойной ночи, сударь.

Не сказав больше ни слова, Дениза вышла.

Она торжествовала маленькую победу – ей удалось чуточку приручить угрюмого московита. Продолжать наступление не стоило – он и так совершил подвиг, столько времени разговаривая с женщиной, да еще по-французски.

Старый слуга Шумилова спал, положив тюфяк у дверей чулана, предназначенного Денизе. При желании она могла сейчас убежать. Но далеко ли? Рядом с домом был лагерь московитов, и оттуда доносились голоса…

Вдруг она вспомнила – Шумилов так и не назвал имени человека, который обыскивал жилище бегинок.

Он не был похож на вруна или интригана. Это могла быть простая забывчивость. Московит ничуть не походил на галантного кавалера, но он пытался разобраться в европейских делах, от которых был, по мнению Денизы, весьма далек, и делал это очень старательно.

Она вошла в чулан и села на лавку. Тюфяк, который выдал Ильич, был жестковат – но ей приходилось ночевать и на голой земле.

О том, что женщина, ложась спать, должна хотя бы умыться и причесаться, старик, естественно, не подумал. Но, насколько Дениза знала быт маленьких немецких городков, на кухне могло стоять ведро с водой, а то и два, – чтобы не зависеть от водовоза и чтобы в холодное время года иметь для умывания воду, не обратившуюся в лед.

Она бесшумно вышла на кухню.

Московиты попытались, насколько мужчины вообще на это способны, устроить привычный уют. Они подвесили к стене на цепочке медный двуносый рукомой, а под ним поставили на табурете лохань. Кроме того, они приколотили к стене три ряда широкой тесьмы, за которую можно заткнуть нужные в хозяйстве мелочи. Возле рукомоя они держали гребни, вышитые ширинки, какие-то мешочки, ножницы, небольшое зеркало.

Окно было небольшое, но там, в окне, была луна, и Дениза постояла немного, глядя на неровный, с одного бока уже подтаявший диск. Она освоилась в потемках и нашла за тесьмой костяной гребень.

Сняв плащ и покрывало, Дениза расплела косы и взялась за работу – по меньшей мере сорок раз провести гребнем, чтобы волосы росли гуще. Так она привыкла – и так делала, невзирая ни на что, невзирая ни на что…

Пока они с Анриэттой соблюдали свои ритуалы, в жизни была хоть какая-то опора.

Дениза не знала, что на кухне поочередно ночевали Петруха, Ивашка и двое стрельцов. Мало ли что – окошко слишком низко, в него и слепой одноногий горемыка заберется. Войлок они, разумеется, стелили в углу.

Ивашка проснулся от ощущения: на кухне кто-то есть! Он открыл глаза, медленно повернул голову и увидел странные очертания. Видение не видение, а что-то вроде…

Он не сразу понял, что у окна стоит женщина с распущенными волосами.

Так вышло, что до сей поры он распущенных длинных волос ни разу не видел. Девки при нем не чесали кос, а те женщины, которых он навещал, были замужние или вдовы, в лучшем случае он видел косы, разметавшиеся по постели. А тут – целое покрывало из длинных черных волос!

Разум Ивашкин временно помутился.

Недаром, недаром повелось – замужняя баба показывает волосы только супругу, ибо в них – соблазн! Да какой еще соблазн – соблазнище! Раньше Ивашка знал это, потому что все так говорили, а теперь сам убедился.

Он приподнялся на локте, думал – бесшумно, а она все же уловила движение и испуганно обернулась.

– Это я, сударыня, – сказал по-немецки Ивашка. – Сплю я тут…