Карафуто - Донченко Олесь. Страница 14

Острые углы черных тонких бровей начальника полицейского управления то прыгали вверх, то вдруг опускались вниз, будто танцевали старинный самурайский танец.

Дорошук чувствовал себя неловко и напряженно. Он хорошо знал, чем дышат японские самураи, чтобы принимать это угощение и почет как проявление дружбы и искренности.

— Извините, я закурю, — взял бамбуковую трубку хозяин. — Очень жаль, что японский табак уступает турецкому. Я люблю потреблять все свое, японские товары. У меня на службе кое-что на европейский лад, но дома…

Он обвел вокруг руками, указал на ширмы, на циновки из волокон бамбука, на какемоно — вышитую на шелку картину, на позолоченную статуэтку Будды с лотосом.

— Все — Япония… Я очень люблю Карафуто. Это — колония. Так я смотрю на остров. Сердце Японии на юге, сердце Японии — Токио… Но мне приказали: отправляйся на Карафуто — и я поехал. Так как я солдат, я служу императору.

Он вдруг поднял руку вверх и воскликнул трижды:

— Банзай! Банзай! Банзай!

— Банзай! — воскликнул и переводчик, наливая в чашку саке.

— Золотая хризантема, имеющая шестнадцать лепестков [4] — это мой девиз! — громко продолжал Куронума.

Слуга принес чешуйчатые ананасы и желтые бананы.

— Япония не забывает нас в этом захолустье, — указал пальцем на плоды начальник полиции. — Ананасы получил с Формози тидзи — губернатор и прислал мне в подарок. Мое правительство умеет уважать людей… Если бы у нас был такой выдающийся геолог, как вы, господин Дорошук…

Иван Иванович насторожился.

— … он жил бы в Токио… О, Токио! Дворец императора! Каждый японец трепещет от счастливого восторга, проходя мимо серых стен и башен, из-за которых выглядывают островерхие крыши с головами драконов…

— Вы думаете, господин Куронума, что они трепещут в самом деле только от восторга? — скромно спросил Иван Иванович.

— О, да! Дворец похож на крепость, под толстыми стенами вырыт широкий ров с черной водой…

— Чудесно представляю.

— Вы можете жалеть, что не были в Японии. Ведь не были — я угадал?

— Не был.

— Почему вы не едите ананасы? Если бы такой выдающийся ученый был подданным императорской Японии… Он жил бы, как тидзи. Уверяю вас. И это очень легко сделать. Пусть ваша рука лишь напишет несколько слов…

— Послушайте, вы, кажется, предлагаете мне переменить гражданство? Или может, я не так понял?

— Это не только мое собственное предложение… Вышестоящие органы…

— Черрт! Начальник полиции осмелился такое предложить? Предать родину?!..

— Господин Инаба Куронума просит не оскорбляться, — протянул руку к ананасу переводчик. — Он вас очень уважает. Вы человек высокообразованный… И прибавлю от себя, господин геолог, что родина — это условность.

Дорошук вздрогнул. Володя видел, как правое веко у отца задергалось — признак сдерживаемого гнева.

— Конечно — условность для человека, которого народ выгнал за границу… И который продает свою пропитую честь кому угодно.

Переводчик побледнел.

— Надеюсь, что это не в мой адрес, — прохрипел он, — и не в адрес господина Куронуми. Примите во внимание, что имеете дело со штабс-капитаном Лихолетовым…

— Так бы и сказали. А я все думаю, где я вас видел?

— Вы… меня когда-то встречали?

— Не вас, но таких, как вы.

Куронума, пуская синий дым из трубки, ближе придвинулся к геологу и быстро заговорил. Штабс-капитан Лихолетов перевел:

— Господин Инаба Куронума говорит, что он родом из Вакаями, которая славится самураями и апельсиновыми садами. Итак, господин начальник полицейского управления чудесно понимает, что такое родина. Но и на родине можно быть пасынком.

— Это господин Куронума говорит о себе?

Лихолетов быстро перевел и прибавил на японском языке несколько предложений. Володя понял, что штабс-капитан советовал начальнику не панькаться дальше и просто приступить к делу.

С деланной улыбкой, которая, определенно, должна была означать чрезвычайно товарищеские и дружеские чувства, Куронума положил короткую руку на плечо Дорошуку.

— Давайте говорить откровенно. Я имею некоторые полномочия, — промолвил он.

— А именно?

— А именно… предложить уважаемому ученому Дорошуку принять японское подданство.

Сдерживая негодования и гнев, Иван Иванович ответил:

— Обычай вежливых людей велит отвечать любезностью на любезность. Господин Инаба Куронума предлагает мне японское подданство, но я никак не могу предложить ему принять подданство моей страны. Я не имею на это полномочий.

Начальник полицейского управления резким движением отодвинул тарелку.

— Господин Куронума говорит, — перевел его быструю речь штабс-капитан, — что его отец и дед похоронены в Шиба-парке в Токио, среди могил прославленных героев и князей Японии…

— Передайте господину Куронуми мое сочувствие по поводу их смерти…

— …и что медный король Японии Фурукава — дальний родственник господину Куронуми. Итак, господину начальнику полицейского управления нет надобности менять подданство…

Оба — и Куронума, и штабс-капитан — замолкли, ожидая ответа. Трубка в Куронуми погасла, пучок волос на голом черепе стал мокрым и прилип ко лбу.

— Мой отец и мой дед, — ответил внешне вполне спокойно Иван Иванович, — похоронены не в Шиба-парке и медный король Японии Фурукава не приходится мне ни близким, ни дальним родственником. И все-таки я не имею никакого намерения менять подданство и высказываю негодование от такого предложения… Я требую немедленно отправить меня с сыном в СССР!

Капитан Лихолетов тихонько свистнул:

— В СССР… Т-тю, батенька…

Куронума понял, чего от него хотят.

— Возвратиться в СССР — это зависит сейчас целиком от уважаемого господина геолога. Так его слово относительно изменения подданства — последнее слово?

— Скажите ему… Куронуми, что я сейчас покину его дом… Я не разрешу себя обижать.

Иван Иванович сделал резкое движение, имея намерение встать. Но Лихолетов его задержал:

— Минутку. Подождите. Без разрешения господина Куронуми вы ничего не можете покинуть.

— Что такое? Как? — схватился геолог. — Володя, пойдем отсюда немедленно!

— Минутку! — встал из-за стола Лихолетов. — Вы никуда не можете пойти без нашего разрешения.

Иван Иванович окаменел. Красные пятна проступили на его похудевшем лице с острыми скулами.

— Что это значит? Мы — пленники, что ли? На каком основании?

Инаба Куронума, не вставая с подушки, выпрямился и, чертя пальцем в воздухе иероглифы, медленно проговорил несколько предложений. Лихолетов, жмуря глаза, как кот, который предчувствует счастливую охоту, перевел:

— Господин Инаба Куронума просит геолога Дорошука не забывать, что здесь не пустыня, и не тайга, и не горные отроги… Господин Дорошук находится на японской территории. И в особенности господин Куронума рекомендует не забывать тех обстоятельств, что в Советском Союзе убеждены в гибели «Сибиряка» и всех, кто на нем был.

— И что?..

— И никто не знает, где теперь находится господин Дорошук, и никакой помощи ему ниоткуда ждать не приходится.

Иван Иванович глянул на сына. Володя стоял возле отца с пятнами румянца на щеках, в его зрачках горели сухие огоньки, нижняя губа была крепко прикушена.

— Слышишь, Володя?

Володя молча кивнул головой.

Дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошел уже знакомый геологу офицер Хирата. Он сказал несколько слов начальнику полицейского управления. Володя понял, что речь шла о каких-то отобранных вещах. Инаба Куронума что-то приказал, и Хирата, вытянув из кармана платок, складной нож и зеленый мяч, положил все перед начальником полиции. Это были вещи, отобранные во время обыска у Дорошука и Володи.

И здесь случилось что-то непонятное. Господин Инаба Куронума, как ошпаренный, сорвался с места. С ужасом глядя на мяч, он отчаянно замахал руками и быстро что-то приказал Хирате. Тот мигом схватил мяч и выбежал из комнаты.