Остров отчаяния - О'Брайан Патрик. Страница 16

— Мистер Баббингтон, полагаю, вы можете ложиться на курс. Корабль вполне выдержит фор-и грот-стаксели. Курс юго-запад и еще полрумба к западу.

Произнося эту фразу, Джек заметил заросшую физиономию квартирмейстера, мелькнувшую в свете нактоузного фонаря: тот пытался рассмотреть содержимое склянки, в которой верхнюю колбу уже покидали последние песчинки.

Колба опустела, квартирмейстер пробурчал: «Пошел, Билл» и закутанная в брезентовую робу фигура, пригнувшись навстречу дождю и брызгам, заторопилась к носу, крепко держась за страховочный линь, протянутый вдоль палубы, чтобы отбить семь склянок полуночной вахты — полчетвертого утра.

Баббингтон потянулся к мегафону командовать «свистать всех наверх» к постановке парусов.

— Стой, — остановил его Джек. — Полчаса погоды не сделают. Начни в восемь склянок — и булини по левому борту оставь, как есть.

Ему очень хотелось остаться до смены вахты и посмотреть за выполнением маневра, но в лице Баббингтона он имел прекрасно подготовленного лейтенанта (он сам вырастил этого офицера), и остаться на палубе значило проявить недоверие, и тем унизить подчиненного. Он постоял еще пять минут, и спустился в каюту, где кинул штормовку на бочонок и вытер лицо, залитое смесью соленой морской и пресной дождевой воды специально приготовленным полотенцем.

В спальном отделении злющий Киллик, выдернутый из объятий своего сокровища всего лишь через неделю с небольшим, перестилал койку, насквозь промоченную течью с подволока, и бормотал: «Проклятые конопатчики с верфи… хоть бы чуть знали свое долбанное дело… уж я б их проконопатил… я б им молотки раскалил докрасна — и забил бы в их…» Представленная картина развеселила его, насупленная физиономия разгладилась, и он почти вежливо произнес:

— Ну, наконец-то, сэр. Сейчас будет готово. И вы не высушили волосы.

Последняя фраза звучала укором: волосы Джека висели вдоль спины мокрыми желтыми сосульками. Киллик отжал их, словно мокрую одежду, бормоча, что ведь не так это сложно, и вот по нескольку раз на дню приходится, заплел в тугую косицу и вышел.

Обычно Джек засыпал моментально, не обращая внимания на такие мелочи, как непогашенная свеча, но сейчас со своей раскачивающейся койки он не отрывал взгляда от контрольного компаса над своей головой. Ждать пришлось недолго, и вот низкий гул, что складывался из рева шторма, ударов волн в борт «Леопарда» и передающегося корпусу звучания на ветру бесчисленных натянутых до предела снастей, усилился и стал глубже — открылся кормовой люк, выпуская вахту левого борта (средний и носовой будут закрыты еще четыре часа). Почти немедленно картушка компаса пришла в движение, вращаясь по мере того, как «Леопард» уваливался под ветер. Северо-северо-восток, северо-восток, и, все быстрее, юго-восток (шум ветра почти стих), юго-запад (вращение картушки замедлилось), и, наконец, она замерла на курсе запад-юго-запад. «Леопард» завершил поворот фордевинд, и теперь шел правым галсом вдоль волн, раскачиваясь, словно на гигантской спирали. Глаза Джека закрылись, рот открылся, и из него (он лежал на спине, и рядом не было жены, чтоб ткнуть его в бок) понеслись глубокие, скрежещущие, гортанные рулады невиданной мощи.

Скрипы, крики, свистки боцманских дудок и беготня на юте, в нескольких футах от головы спящего, совершенно его не беспокоили, его лицо оставалось безмятежным, иногда по нему блуждала улыбка, а один раз он засмеялся во сне. Но какая-то часть разума моряка бодрствовала, так, что, когда в две склянки дневной вахты капитан Обри пробудился, то сразу знал, что: волнение за остаток ночи еще ослабело, ветер склонялся к югу, а «Леопард» делает добрых пять узлов.

— Этот кофе разогревали. Его вообще кипятили! — капитан с отвращением смотрел на красноватую жижу. Физиономия Киллика приобрела выражение ущемленного достоинства, на ней крупными буквами читалось: «Если некоторые валяются в койках часами, пока другие трудятся, не покладая рук — то пусть получают потом, что заслужили!» Но поскольку кофе и правда кипел, а в глазах капитана это почти тянуло на повешение, то Киллик ограничился демонстративным фырканьем и словами:

— Сейчас подам другой кофейник.

— Где доктор? И убери палец из масла.

— Работает с шести склянок утренней вахты, ваша честь, — сказал Киллик со значением, затем понизил голос:

— Не стоит оно того.

— Тогда беги на нос и скажи ему, что тут есть злодейски вскипяченный кофе, если он в состоянии это вынести. И мои приветствия мистеру Пуллингсу, и я рад буду его видеть.

— Доброе утро, Том, — воскликнул Джек при появлении первого лейтенанта. — Сядь, выпей чашечку. По твоему виду это не помешает.

— Доброе утро, сэр. Совсем не помешает.

— Вижу, известия довольно паршивые? — на лице офицера сквозили беспокойство и озабоченность.

— Именно так, сэр.

— Надеюсь, мачты не треснули?

— Ну, не настолько, сэр. Но осужденные забили своего надзирателя, а их врач упал в трюм и сломал себе шею. Сейчас все заключенные помирают от морской болезни, одна женщина в истерике. Ну и все там в дерьме, можете не сомневаться. Я поставил у люка морских пехотинцев, на всякий случай, но они сейчас и с мухой не справятся, лежат пластом — даже стонать у них сил нет. Но в остальном, сэр, ну, кроме забитой носовой помпы, перетертых фалов фор-марселя и ватервулингов все в порядке, в полном порядке.

— Забили, говорите? — присвистнул Джек. — Он мертв?

— Мертвее не бывает. Его мозги разлетелись по всей палубе. Не иначе, своими кандалами воспользовались.

— Врач их тоже мертв?

— Тут точно не скажу, сэр: доктор забрал его в лазарет.

— А, ну, доктор приведет его в порядок. Помнишь, он вскрыл черепушку констапелю на «Софи», чтобы вправить ему мозги? А, вот и ты, Стивен! Доброе утро! Вот блюдо с неплохой рыбой! Но осмелюсь спросить, ты привел их врача в порядок?

— Нет, — отрубил Стивен. — Я не умею сшивать перебитый спинной мозг. Он был мертв, как подстреленный кролик, еще до того, как его принесли ко мне.

Они молча посмотрели на Стивена: он был в совершенном расстройстве, таким они редко его видели, обычно все ограничивалось лишь повышенной сварливостью. И уж точно не из-за пары «шпаков», которые (хотя никто не скажет такого вслух над непогребенным телом) были парой гнуснейших подонков, что когда-либо рождались на свет. Конечно, ни Джек, ни Пуллингс не знали, что все существо Стивена томится по своей обычной дозе, но видели, что ему чего-то не хватает, но у них не было ничего, кроме своего расположения, кофе, тостов, апельсинового мармелада, что они и предложили, вкупе с табаком. Ничего из этого не могло утолить специфическую жажду, но все вместе произвело успокаивающий эффект, и, когда Пуллингс сказал:

— Да, сэр, забыл сказать: когда мы вытаскивали их врача из трюма, то нашли «зайца»!

Стивен, весьма заинтригованный, воскликнул:

— «Заяц», на военном корабле? Никогда о таком не слышал.

Вообще-то, на военных кораблях встречалось много чего, о чем доктор Мэтьюрин не слышал, но он недавно все же ухитрился выучить, в чем разница между шкаториной и слаб-линем. Теперь он не без гордости заявлял о себе: «Я становлюсь неплохим водоплавающим», чем доставлял изрядное удовольствие своим товарищам.

Потому они поспешили согласиться, что «заяц» вещь на военном корабле необычная и вообще неслыханная. Джек слегка поклонился Стивену и предложил:

— Перед тем, как мы приступим к своим печальным обязанностям в форпике, давайте взглянем на эту «rara avis in mara, maro».

«Заяц», худосочный молодой человек, был введен сержантом морской пехоты, который скорее поддерживал его, чем держал. Тот был очень бледен, очень грязен, даже недельная щетина не могла сделать его кожу темнее. Одет он был в рубашку и рваные бриджи. Он шаркнул ногой и произнес:

— Доброе утро, сэр.

— Не сметь говорить с капитаном! — крикнул сержант командирским голосом, тряхнув за локоть задержанного. Тот немедленно упал, и сержанту пришлось его поднимать.