Остров отчаяния - О'Брайан Патрик. Страница 2

— Я не Фанни, я Шарлотта, — хмуро буркнула девочка.

— Но на тебе синий передник.

— Потому что Фанни одела мой, и еще хлестнула меня тапочком, мочалка такая!

Шарлотта едва сдерживалась.

Джек с опаской покосился на миссис Вильямс и Софи, но они все еще ворковали над младенцем. В этот момент ввалился Бонден с почтой. Он бросил на пол кожаный саквояж с медной табличкой, на которой было выгравировано «Эшгроу-коттедж», и это послужило сигналом: дети с бабушкой и сопровождающими покинули комнату. Бонден извинился за опоздание, и сослался на то, что вчера был базарный день. «Лошади и скот, сами понимаете».

— Толчея была, да?

— И какая, сэр! Но я нашел мистера Мэйклджона и сказал ему, что вас не будет в офисе в субботу. Бонден поколебался, Джек взглянул на него вопросительно, и тот начал:

— Дело в том, что Киллик заключил сделку, вполне законную сделку. Но попросил меня, чтоб я первый доложил о ней, Ваша Честь…

— Вот как? — Джек возился, открывая саквояж. — Какая-нибудь кляча? Ну, желаю ему удачи с ней. Может поставить ее в старый коровник.

— Не то, чтоб совсем кляча, сэр, хоть на ней и был недоуздок. Но кроме него там еще две ноги и юбка, если позволите. Он приобрел жену, сэр.

— Да на что ему жена, Господи Боже? — завопил капитан, выпучив глаза.

— Ну, сэр, — Бонден прыснул, быстро покосившись на Софи, — точно не скажу. Но он ее купил, законно. Там, вроде, был ее муж, они поцапались, и он вытащил ее на рынок в недоуздке. Ну а Киллик, он ее купил, все по закону. Выставил тому кружку, они пожали руки при всем народе. Там можно было выбирать из троих.

— Но ведь нельзя продавать жен, нельзя относиться к женщине, как к скотине! — воскликнула Софи. — Фи, Джек, это просто варварство какое-то!

— Ну, это может показаться странным, но ведь это обычай, ты знаешь, очень древний обычай.

— Но ведь вы никогда не санкционируете такую дикость, капитан Обри?

— Ну, мне бы не хотелось идти против обычаев, да и против общественных законов, сколько я знаю. Ибо это было бы принуждением, незаконным воздействием, как это называется. Да и что будет с флотом, коль мы перестанем чтить наши обычаи? Позови его, пусть войдет.

— Ну, Киллик, — начал Джек, когда перед ним встала парочка: его стюард, безобразный худощавый субъект средних лет, старательно изображающий стеснительность, и молодая женщина с бегающими черными глазками, «мечта матроса».

— Ну, Киллик, я надеюсь, ты не бросился жениться, очертя голову, без должных раздумий? Женитьба — дело серьезное.

— О нет, сэр! Я думал об этом, чуть не десять минут думал! Там их было три, и это, — он взглянул с восторгом на свое приобретение, — лучшая в партии.

— Но Киллик, я сейчас подумал об этом, у тебя же была жена в Махоне. Она стирала мои рубашки. Ты же знаешь, двоеженство — противозаконно. Ну точно, у тебя была жена в Махоне.

— Вообще-то, у меня было две, Ваша Честь, вторая — в Уоппинге, но ведь это так, это не по закону, если вы меня понимаете. Никто не давал мне в руки их недоуздок.

— Ну что же, полагаю, ты хочешь включить ее в судовую роль? Но сначала тебе придется уладить дело у священника, так что давай, ступай в приход.

— Так точно, сэр. В приход!

— Боже, Софи, — простонал Джек, когда супруги вновь остались одни, — ну и клубок!

Он открыл саквояж:

— Так, одно из Адмиралтейства, еще одно из департамента по болезням и увечьям, вот это, судя по виду, от Чарльза Йока, да, точно, его конверт, для меня лично, а два — для Стивена, твоего подопечного.

— Хотелось бы мне и правда иметь возможность позаботится о нем, бедняге, — вздохнула Софи, глядя на письма.

— Тоже от Дианы.

Она сложила их на столик у стены, дожидаться адресата в компании других, адресованных также Стивену Мэтьюрину, эсквайру, доктору медицины, и подписанных тем же твердым почерком, и молча разглядывала стопку.

Диана Вильерс была кузиной Софи, чуть моложе ее, и отличалась весьма дерзким поведением. Многие отдавали черноволосой красавице с темно-синими глазами предпочтение перед миссис Обри. Когда капитан и Софи были разлучены незадолго до их женитьбы, и он, и Стивен Мэтьюрин боролись за благосклонность Дианы. В результате Джек чуть было не разрушил и свою карьеру и свою женитьбу, а Стивен был поражен в самое сердце, когда женщина, на которой он собирался жениться, отдалась под покровительство некоего мистера Джонсона, и уехала с ним в Америку. Рана его душевная была столь серьезна, что он почти утратил вкус к жизни. Он до конца надеялся, что она выйдет за него, хотя его здравый смысл подсказывал, что женщина с такими связями, красотой, гордостью и честолюбием — не пара незаконнорожденному отпрыску ирландского офицера на службе Его Католического Величества и каталонской леди. Тем более, если этот отпрыск — невысокий, простецкого вида человечек, чье видимое положение так и не поднялось выше должности судового хирурга.

Однако, вопреки всем резонам, сердце Стивена принадлежало миссис Вильерс, и голова его ничего не могла с этим поделать.

— Даже когда она еще была в Англии, я знала, что с головой бедного Стивена что-то не так, — заявила Софи. Она привела бы доказательства нелепости поведения Стивена: новый парик, новые пальто, дюжина батистовых сорочек, но, поскольку она любила Стивена больше, чем можно любить всех своих братьев разом, она не могла допустить в его адрес ничего двусмысленного. Посему миссис Обри только сказала:

— Джек, ну почему ты не найдешь ему подходящего слугу? И в худшие времена Киллик никогда бы не позволил тебе выйти в рубашке чуть не двухнедельной давности, непарных чулках и в таком жутком старом пальто. Почему он никак не найдет себе надежного, обстоятельного камердинера?

Джек прекрасно знал, почему Стивен никогда не нанимал слуг надолго, не держал камердинера, что мог выучить его привычки, а обходился случайными (предпочтительно неграмотными) денщиками из морских пехотинцев, либо корабельными юнгами или недалекими ютовыми: доктор Мэтьюрин, успешно исправляя обязанности корабельного хирурга, одновременно был одним из наиболее ценных агентов разведывательной службы Адмиралтейства. Ясно, что секретность была совершенно необходима как для сохранения его собственной жизни и жизней огромного количества его конфидентов в занятых Бонапартом землях, так и просто для продолжения его деятельности. Джеку все это было известно, благодаря совместной со Стивеном службе, но он вовсе не собирался разглашать данные сведения, даже Софи. Поэтому он ответил в том роде, что проще убедить в чем-либо толпу «свинохвостых ослов» [1], чем сдвинуть с занимаемой позиции одного Стивена.

— Диане для этого достаточно было бы лишь махнуть веером, — не выдержала Софи. Лицу ее не слишком шло сварливое выражение, но сейчас на нем отражался целый спектр раздраженных чувств: возмущение за Стивена, огорчение вновь возникающими сложностями, а также неодобрение (или даже ревность) женщины с довольно скромной сексуальностью по отношению к товарке, у которой данное качество било через край. Впрочем, все это оттенялось боязнью выразиться (даже в мыслях) неподобающим образом.

— Это точно, — согласился Джек, — и, если бы она этим смогла сделать его счастливым снова, я бы благословил этот день. Было ведь время, знаешь ли, — начал Джек, отведя взгляд за окно, — когда я считал, что мой долг, как друга, ну, я считал, что будет правильно, если я буду держать их на расстоянии. Я считал, что она, очевидно, злобная, дьявольски просто, этакая разрушительница — и что она его прикончит. А сейчас я не знаю: может, на эти вещи не стоит и пытаться влиять, слишком они тонкие… С другой стороны, если видишь, как кто-то, ослепленный, идет прямиком к погребу… Я хотел как лучше, глядя со своей колокольни, конечно. Но сейчас думаю, что моя колокольня — не самая высокая.

— Я уверена, что ты был прав, — заметила Софи, кладя руку мужу на плечо, чтоб его успокоить. — В конце концов, в итоге она сама себя выставила, я бы сказала, легкомысленной женщиной.