Остров отчаяния - О'Брайан Патрик. Страница 52

— Готов, так точно, сэр, готов.

— Отпускаем все. Эй, на грот-брамселе.

Рей подняли, мачта приняла нагрузку без стона, с возросшей скоростью носовой бурун «Леопарда» стал еще выше. Теперь лисель-спирт последовал за марселем. Чтобы уменьшить вдавливание в воду, убрали грот, передав весь ветер на фок. Теперь корабль поплыл легче, не сбавляя хода, и явно опережал голландца, хотя тот отдал риф на фор-марселе.

Они яростно мчались по пустому, вздымающемуся морю под чистым вечерним небом. Оба корабля напрягали все силы, и первый, кто потеряет важную часть рангоута или парус, проиграет гонку в эту ночь. Солнце садилось, через час сорок взойдет луна, полнолуние прошло недавно. С вечерней зарей, а потом при ярком лунном свете будет небольшой шанс незаметно сплясать джигу, и за полчаса до восхода луны он поймает ветер на румб или около того в бакштаг, так, чтобы кливер и фор-стаксель забирали ветер и дали ему еще пол-узла или даже больше. Все продумано: команда «гамаки вниз», и вахта левого борта отправится отдыхать, не раздеваясь на случай чрезвычайной ситуации. Не было никакого смысла держать её в готовности, дрожащей за плотно закрытыми портами. Кризис, если до этого дойдет, еще далеко. Возможно, далеко на востоке. До этого его преследовали сорок восемь часов.

В плохо освещенной каюте он обнаружил Стивена с виолончелью между колен и супницей неподалеку.

— Иуда, — сказал он, поднимая крышку и видя пустоту.

— Вовсе нет, мой дорогой, еще больше на плите, но рекомендовать это я бы не стал, лучше выпей стакан воды с несколькими каплями вина, в самом деле несколькими, и куском сухаря.

— Тогда почему ты это вылизал, а? Почему не оставил ни капельки, ни единой?

— Потому что чувствовал, что мои потребности выше твоих, моё дело важнее, чем твоё. Потому что твоё связано со смертью, а моё — с новой жизнью. Миссис Босуэлл в тягости, и спустя какое-то время сегодня ночью или завтра, думаю, могу обещать тебе пополнение команды.

— Десять к одному, еще одна девчонка, — сказал Джек, — Киллик, Киллик, сюда!

Принесли еще суп, котлеты с пылу с жару, кофейник и ломоть плотного пудинга с пряностями.

— Долго ли это продлится, как ты считаешь? — спросил Стивен сквозь бумкание виолончели.

— Погоня в кильватер — штука долгая.

— А ты считаешь, что это именно такая?

— Точнее быть и не может. «Голландец» прямо у нас на хвосте, точно в кильватере.

— Так вот в чем значение термина! Я всегда считал, что это напряженная, мрачная, самая решительная погоня, усиленная закоренелой враждой. Ну что же, значит, погоня в кильватер. Слушай, что я тебе скажу по своей части: роды тоже долгий, долгий труд. Полагаю, что у нас обоих впереди беспокойная ночь. Позволь мне попросить еще кофейник.

У Стивена ночь прошла довольно беспокойно — без надлежащих-то щипцов и большого акушерского опыта. Джек ушел на палубу, чтобы изменить курс на зюйд, поскольку голландец ждал, что «Леопард» направится на север, и разглядывал своего преследователя некоторое время в свете восходящей луны, потом растянулся на койке и сразу уснул. Бом-кливер и фор-стаксель держали хорошо, «Леопард» управлялся легко, и семидесятичетырехпушечник оставался в четырех-пяти милях за кормой. Какое-то время он не замечал, что Джек плавно изменил курс, и поставил свои кливера, когда «Леопард» уже отдалился еще на милю.

Он проснулся освеженным, его спящий мозг зафиксировал удары воды о глухие иллюминаторы, и, выйдя на палубу, не удивился, обнаружив, что и ветер, и волнение усилились. Холодная, блестящая луна осветила гряду высоких волн, катящихся на восток: в отдалении друг от друга, с глубокими впадинами между ними, теперь их гребни, пенясь, белым каскадом обрушивались с подветренной стороны, а свист ветра в снастях поднялся на пол-октавы.

Если погода ухудшится — а взгляд на западную часть неба, ощущения воздуха, говорит, что должно усилиться, — ему придется снова спуститься по ветру: корабль не выдержит более сильное волнение в раковину, не будучи сбитым с курса. «Ваакзамхейд» все еще на том же расстоянии, но это вряд ли продолжится.

Склянка за склянкой утекала ночная вахта, а они все бежали, не меняя ни парусность, ни курс — напряженная, мрачная и крайне решительная погоня. В восемь склянок, с обеими вахтами на палубе, он убрал лисель-спирт, развернул рей вдоль оси корабля, установил мидель-кливер, и привелся к ветру еще на один румб. Возможно, это был его последний шанс так сделать, поскольку воздух уже наполнился летящей водой и корабль рвался по морю со скоростью, в которую Обри никогда бы ранее не поверил, скоростью, безусловно, невозможной без тех протянутых к клотикам тросов. Это была уже не бодрящая прогулка, как несколько часов назад. Теперь это был кошмар, головокружительная скачка, а ветер дул и в самом деле очень сильно.

С каждым часом приближалась утренняя вахта, и с каждым часом крепчал ветер. Дважды, сразу после семи склянок, «Леопард» чуть не опрокинула прихотливая волна: твердая последовательность валов утратила регулярность, сменившись непредсказуемостью. Снова восемь склянок, и «Леопард» спустился по ветру, убавив стаксели. Получить точные показания лага стало невозможно: порыв ветра зашвырнул конец лага с привязанным грузиком вперед по ходу корабля, а помощник тимермана теперь сообщил о двух футах воды в льяле. Давление на корпус «Леопарда» было настолько сильным, что много воды просачивалось через доски обшивки, не говоря уже о потоках, лившихся с палуб и через клюзы, несмотря на задраенные люки и клюз-саки.

Солнце взошло над бурным морем. Гребни волны загибались книзу и обрушивались, вода пенилась от горизонта до горизонта, за исключением ложбин между волнами, теперь гораздо более глубоких. С верхушек волн ветер срывал пену, капли и потоки воды, распыляя серую пелену, создающую сумрак и заполняющую все вокруг. «Ваакзамхейд» отставал на две мили. Крайняя опасность плавания при сильном волнении становилась все более и более очевидной: в ложбинах между волнами «Леопард» почти полностью обезветривался, в то время как на гребне ветер налетал в полную силу, угрожая оторвать парусину от ликтросов или снести мачты. Что еще хуже, корабль терял в нижней точке скорость, которая была так нужна, чтобы уйти от последующей волны, потому что, если волна догонит, то перехлестнет через корму, погребая «Леопард» под массами воды. Потом, десять к одному, развернет лагом к волне и бортом к ветру так, что следующая волна довершит дело.

Это было далеко не самое сильное волнение, что когда-либо встречал Джек, еще далеко до полного хаоса десятидневного шторма, когда на тысячу миль вокруг сталкиваются друг с другом огромные волны, вздымающиеся как горные пики, кувыркающиеся и врезающиеся с огромной силой, но выглядело так, что может перейти в нечто подобное, а «Ваакзамхейд» показывал, насколько подобная погода благоприятствует более крупному кораблю. Его высокие мачты, большая масса означали, что он меньше терял скорость, когда обезветривался, и теперь семидесятичетырехпушечник находился на удалении немногим более мили. С другой стороны, «голландец» убрал или утратил свои странные треугольные паруса.

По правому борту промелькнул альбатрос, развернулся по ветру и метнулся в волну, что-то схватив с поверхности. И только увидев яркую вспышку его крыльев, Джек осознал, насколько пена на самом деле желтая. Даже во время огромной концентрации на своем корабле и бесчисленных силах, воздействующих на него, он был поражен совершенством птичьего полета, когда сверкающие двенадцатифутовые крылья без малейшего усилия подняли тело вверх и направили в сторону от накатывающейся волны по легкой и неспешной кривой. «Хотелось бы мне, чтобы Стивен мог…» — подумал он, пока «Леопард» взбирался на гребень, но треск впереди и звук рвущегося паруса прервал его. Фор-марсель не выдержал.

— Взять на гитовы, взять на гитовы, — заорал он. Еще был шанс спасти парус.

— Фалы сюда. Грот-марсель, — он побежал вперед, зовя боцмана. Не боцман, но Каллен, старшина фор-марсовых, был уже на мачте с боцманматами. Они закрепили марсель и опустили рей до эзельгофта, в то время как корабль скользил вниз по длинному склону под срывающимся гребнем.