Сокровище рыцарей Храма - Гладкий Виталий Дмитриевич. Страница 10

Конечно, риск был, и большой, но он оправдывался простотаки баснословной прибылью. За год Сироштан пристроил к трактиру еще один зальчик, который тоже никогда не пустовал, и даже купил акции одного очень надежного акционерного общества.

– …Вот те крест! – закончил свое повествование Лупан на высокой ноте.

– Брехня… – Васька невозмутимо пережевывал своими крепкими волчьими зубами жилистый кусок мяса.

– Но почему брехня, почему?! – горячился Петря. – Мне надежный человек сказал.

– Такой же румын, как и ты? – насмешливо поинтересовался Шнырь. – У вашего брата семь пятниц на неделе. Уж я-то знаю. Мы с тобой корешимся не один год.

– Это правда… – смутился Лупан. – Иногда на меня находит… Так ведь добрая байка еще никому в жизни не повредила.

– Да, на байки ты мастак… – посмеивался Васька.

По национальности Петря был молдаванин, и он очень не любил, когда его причисляли к румынам. Бывало, и до драки дело доходило. Несмотря на свой небольшой рост и совсем небогатырское телосложение, Лупан был жилист, вынослив и дрался как заведенный. Он запросто мог уложить любого.

Только Васька Шнырь имел право безнаказанно обзывать его румыном – по старой дружбе. Петря знал, что это просто шутка, без неприятного подтекста. Несмотря на свою воровскую сущность, мазурик был добр к нему и щедр. Вот и сегодня он угощает Петрю по-царски. На столе чего только не было.

В очередной раз вспомнив, что у него в кармане пусто, Петря продолжил осаду Васьки Шныря:

– Гришка говорил, что сам закапывал тот ящик. Тяжелый… Еле подняли его вчетвером.

– Чудак человек… Ты сам посуди, какому дураку придет в голову прятать сокровища в могилу? Скорее всего, там схоронили тайно какого-то человека. Так бывает. Грохнули кого-то и, чтобы спрятать следы, закопали его поглубже. Вот и все дела. Копачам хорошо заплатили?

– Гришка не рассказывал, но деньги у него появились, и немалые, это точно. Он прибарахлился, по дорогим кабакам начал ходить…

– Вот видишь… Мужикам расщедрились, чтобы они держали рот на замке. Иначе – кутузка и кандалы. Никому не позволено тайно хоронить мертвецов. Гробокопателям это хорошо известно. Значит, они преступили закон. К тому же, сам подумай, могилу копали четверо… так? Так. И какая после этого гарантия, что никто из них не проболтается? Никакой. Что и доказал твой Гришка. Поэтому я уверен, что в ящике лежит жмурик, а не клад. Да-а, брат, силен ты брехать…

– Ты еще не все знаешь, – сумрачно сказал Петря.

– Так просвети меня, великий сказочник, – живое лицо Васьки вмиг превратилось в маску тупого любопытства; он был опытным ширмачом [18] (таких асов в его среде называли «купцами») и мог практически мгновенно, «по ходу пьесы», изобразить любого человека – от надменного козыря до жалкого, забитого существа, одного из тех, кто пробавляется на церковной паперти.

В общем, Васька Шнырь был еще тем артистом…

– На другой день после нашего разговора Гришку нашли мертвым… – Петря содрогнулся.

Быстро схватив чашку, до половины наполненную водочным самопалом, подкрашенным чайной заваркой, он выпил ее одним духом и занюхал хлебной коркой.

– С печки упал? – безразлично поинтересовался Васька.

– Зарезали… как барана. В его же хате. Кровищи было… – Петря снова побледнел.

– Наверное, дружки… по пьяной лавочке, – высказал предположение Шнырь. – Не водись с кем ни попадя.

– Не было у него дружков! Он общался лишь со своими напарниками по работе, а также со мной – по-соседски, и то очень редко. Гришка всегда сторонился людей. Он так и не женился, хотя мужик был видный. Потому и пошел в гробокопатели – я так думаю, – чтобы быть подальше от мира. У Гришки было намерение податься в монахи, но его сдерживало то, что в монастырях запрещено даже прикасаться к вину. А это для Гришки было как кость в горле.

– Да, это загадка… – Васька разлил «чай» Сироштана по чашкам и сказал: – Давай выпьем… за упокой души раба Божьего Гришки…

Приятели выпили, и Шнырь, подозвав молоденького полового, кивком головы указал на опустевший чайник. Мальчишка с юной прытью побежал выполнять заказ.

– Так говоришь, Гришке всунули «перо» между ребер… – Васька задумчиво разминал папироску своими на удивление длинными и гибкими пальцами.

– Не просто пырнули ножом, а разрезали его на куски, как свинью, – уточнил Петря.

– Да-а, значитца, в этом деле и впрямь что-то нечисто…

– Я ж тебе говорю.

– Ну, это еще не факт, что зарыли что-то ценное. Однако же неплохо бы проверить… Тихо, тихо! Не горячись. Сразу соваться на кладбище нельзя. Нужно все обмозговать как следует, набрать ватагу, а там и… В общем, понятно. Вдвоем мы вряд ли справимся. Уж больно сурьезная картина вырисовывается. А к тебе потом никто не подходил, про Гришку не спрашивал?

Петря похолодел.

– Спрашивали, – сказал он упавшим голосом. – Где-то спустя две недели после его смерти. Какой-то большой полицейский чин приезжал. Странный…

– И что он хотел узнать? – Васька пригнулся к столу и смотрел на своего приятеля с хищным вниманием.

– Дружил ли я с ним, какие разговоры велись между нами…

– Ну, это обычное дело. Сыск. Тебя обязаны были допросить.

– Так ведь допрашивали… на следующий день. Я сказал, что никакого отношения к Гришке не имею, знаю его лишь как соседа («Наше вам…» – «До свидания»), никогда с ним близко не общался, ничего не видел и ничего не знаю. Хорошо, что я в ту ночь подрядился разгружать вагоны… до утра разгружал. А потом пошли в трактир, прямо с утра. Гужевали до полудня, нам хорошо заплатили. Вся бригада грузчиков подтвердила, что я никуда не отлучался.

– Алиби… – сказал Шнырь. – Это называется алиби. Повезло тебе, румын. Иначе хлебал бы ты сейчас пустые щи в Лукьяновском замке [19]. Сшили бы легавые дельце – и привет. Но, я вижу, фараон тебе сильно не понравился. С чего бы?

– Чересчур гладко стелил. Я ведь раньше лишь с околоточным надзирателем общался, но тот, ежели что, сразу кулаком в морду. Этот же все культурно, грамотно, с подходцем. Прям убаюкал. Я едва не начал выкладывать ему все как на духу. Да вовремя спохватился, потому что наступил пяткой на гвоздь. У меня сапоги прохудились, и я, когда их чинил, каблуки прибил чересчур длинными гвоздями. Но концы не все загнул. Просмотрел. Вот гвоздь и начал шпынять меня, когда я из трактира вышел. А дома я даже не успел снять сапоги, как появился этот полицейский.

– Дело пахнет керосином… – Васька Шнырь неожиданно вспотел неизвестно отчего. – Похоже, Петря, это я охломон, а не ты. Извини. Нужно дернуть за эту ниточку. Обязательно нужно. В моей груди уже просто пожар. Когда так бывает, это значит, что дело верное. Там точно закопали что-то ценное. И теперь прячут концы в воду.

– Может, шпиёны?.. – высказал предположение Петря. – Война идет…

– Возможно. Проверим Петря, будь спок. Ежели найдем там барахлишко какое или золото – отлично, ну а если какие-нибудь шпионские штучки – тоже хорошо. Получим благодарность от государя императора… за бдительность. Для городовых будет отмазка – чтобы не теребили лишний раз. А где это кладбище находится?

– В Китаевской пустыни [20].

– Что-то не припоминаю…

– Старый монастырский погост на Китай-горе. Там уже давно никого не хоронят.

– А, ну да… Выходит, ящик заныкали на старом кладбище. Мудро. Но есть одна загвоздка – неплохо бы знать, где именно расположена эта заветная могилка. Гришка об этом тебе говорил?

– Нет, не говорил.

Васька Шнырь скептически ухмыльнулся и сказал:

– Вот так всегда: удача сначала поманит, а потом взмахнет крылышками – и ищи-свищи ее. Или ты предлагаешь все могилки на кладбище разрыть?

Немного поколебавшись, Петря сказал:

– Все могилки трогать не надо. Я знаю точное место.

– Да ну?! – удивился Васька. – Ты ж сказал, что Гришка на эту тему разговор не заводил. Непонятно… И где оно, это заветное местечко? Колись, друг ситцевый.