Северная звезда - Недозор Татьяна. Страница 37

На двух тронах поменьше сидели замерзшие мумии – местных короля и королевы, надо думать. По крайней мере, как говорил этот Гарри, то были мужчина и женщина в непонятных пышных уборах – золото и изумруды и какая-то странная ткань, впрочем, рассыпавшаяся в прах при одном прикосновении.

А вот что касается третьего трона…

Гарри был к тому моменту крепко выпивши, но клялся, что трон этот был не просто здоровенный, слону впору, а как бы это сказать… – Николай замялся, – черт бы побрал этот новоанглийский говор! Ну, в общем, сделан для твари, на человека не похожей.

Они обошли зал в поисках золота или еще какого добра. Но ничего, кроме льда и голого камня, не нашли, зато наткнулись на арку между двумя громадными пилонами, усыпанными всякими непонятыми барельефами и письменами. Так вот, по его словам, арка эта вела в черт-те какой тоннель, аккурат подходивший для того страшила, под которое и делался большой трон.

Николай сделал большой глоток крепчайшего кофе, перевел дух…

– И что же дальше? – нетерпеливо подалась вперед заинтригованная слушательница.

– Не знаю, – пожал её спутник плечами. – Как раз в баре появился один из приятелей этого Гарри и уволок его в номера – тот уже изрядно набрался. При этом еще так нехорошо на меня посмотрел.

А потом еще помню, как они грузили на пароход несколько длинных ящиков… А ведь черт возьми, я-то эту историю почему и запомнил! – поднял брови Ник. – Пароходик был «Норт Фокс» старика Рочестера, тот, который и пропал тогда: в тот год вообще немало кораблей пошло ко дну… Вот такая вот история.

– Честно говоря, не очень поняла! – помотала головой она. – Похоже на сказку или книжку какую-то…

Устюжанин и не думал спорить.

– Да что тут сказать? Известное дело: люди частенько любят приврать, да еще здешний народ, который горазд плести всякие басни у костров, да так, что сам в них верит. Только вот что скажу вам, барышня. – Он хитро прищурился. – Я по этим краям пошлялся, да кое-что понял: тут и впрямь есть места, куда местные туземцы не поведут белого даже за самый большой бочонок огненной воды.

Однажды за ужином Мария вдруг спросила проводника:

– Скажите, а много русских осталось на Аляске? Я вообще думала, что уехали все…

– Мало осталось… нас, – погрустнев, уточнил Николай. – Да и было мало, две или три тысячи. Цари предпочитали тратить деньги на всякие войны да на церкви, а вот свою землю Аляску с её золотом, лесом да мехами обустроить денег не нашлось. Это не я придумал, это мне один ваш беглый ссыльный говорил в Калифорнии, – пояснил он. – А мой отец… У него просто другого дома не было. Его мой дед из Архангельской губернии несмышленым малышом привез. У деда на родине в Котласе никого не было, а через полмира ехать наугад в чужую землю… Да он к тому же, как матушка померла, второй раз женился. Да на креолке [9], внучке вождя, кстати. Неизвестно еще, как такую жену в России приняли бы. Вот и остался. Стал гражданином Северо-Американских Соединенных Штатов, ну и я с ним.

– А мой отец умер… – зачем-то сказала она.

– Выходит, я счастливее вас, – кивнул Николай. – Мой старик жив, хотя седьмой десяток добивает. В Ситке, так Новоархангельск называется теперь, живут всей семьей – и старшие, и младшие. Это я один такой бродяга – как в семнадцать лет отправился во Фриско, так и мотаюсь. Дома не каждый год бываю. Язык английский знаю лучше иных коренных, хотя коренного американца еще и поискать. Не про индейцев, само собой, речь. Даже полгода пытался в университете учиться, когда шальные деньги завелись. Ну да это не важно. Важно, что я родился здесь и, наверное, тут и проживу жизнь. Большой город, должно быть, не для меня. Мне нужно дышать свежим воздухом, видеть звездное небо, слышать вой волков по ночам, просыпаться каждое утро и видеть эту тайгу и эти горы…

Молодые люди помолчали.

Вдруг она непонятно почему спросила:

– Скажите… Николай Максимович, вы меня считаете разумной женщиной?

Он удивленно поднял на неё глаза:

– Ну, наверное, да.

– Но… мое появление тут… Вы же сами говорили…

– А, вот вы о чем! Так ведь людям вообще свойственно безумствовать из-за любви. Вот когда я жил в Калифорнии, одна старуха, у которой я снимал угол, рассказала мне историю на тему любви и смерти.

Как-то вышло так, что дети двух соседних, но враждующих в нескольких поколениях семейств, а кровная месть в Америке в иных местах не хуже, чем у вас на Кавказе или у мексиканцев, полюбили друг друга… Как это бывает, он полюбил без памяти её, а она его… Ну да, как у Шекспира, я его не читал, но «Ромео и Джульетту» в театре довелось посмотреть.

Бесспорно, о свадьбе и прочем речи не было, и они решили бежать. На краденых конях. Ну и, в общем, гнев отцов обоих семейств был таким, что и те и другие, временно отложив ссоры, дружно погнались за влюбленными и настигли их неподалеку от Каньона Дьявола – если бы бедняги добрались до него, искать их было бы бесполезно…

Началась перестрелка, в которой девушка помогала парню перезаряжать револьверы, а когда его ранило, продолжила вести огонь, пока её не сразила шальная пуля. Но к тому моменту её возлюбленный истек кровью, так что даже линчевать почтенным джентльменам было некого, а они это дело любят. Там их и похоронили… Вот такая вот история.

– И семьи, конечно, помирились над могилой несчастных влюбленных? – съязвила Маша.

– Нет, еще крепче возненавидели друг друга, – пожал плечами Николай. – Собственно, по этой причине от них к тому моменту, когда я услышал эту историю, уже ничего не осталось. Можно сказать, что их наказал Бог за гордыню, хотя здешний пуританский Бог как раз подобную суровость одобряет. Это не русский Иисус. Местный американский Бог – это ветхозаветный Иегова, он, знаете, так и высматривает, кого бы молнией угостить.

– А вы атеист? – хмыкнула девушка.

(Надо ж такое придумать – местный американский Бог!)

Он промолчал в ответ.

– А почему все-таки вы спрашиваете насчет своего здравого ума? – продолжил он минуту спустя.

Она лишь вздохнула.

Не рассказывать же про то, как обуревают её сомнения и страдания: чем дальше, тем сильнее она сомневается. Не в своем решении, а в своих чувствах, к нему приведших.

Это произошло однажды ночью…

Они ужинали при свечах. Николаю удалось подстрелить утку, и Мария приготовила ее с рисом. Она собиралась мыть посуду, когда вдруг заметила, что Николай странно и пристально смотрит на нее. Маша бессознательно оправила серый свитер, туго обтягивающий ее грудь. Блондин улыбнулся:

– Свежий воздух и моя стряпня пошли вам на пользу, сударыня. Вы выглядите как наливное яблочко…

Воронова смотрела на него, пораженная несоответствием между насмешливыми словами и странной дрожью в его голосе.

Так они стояли минуту или две.

– Мэри, – наконец, выдавил он, – не смотрите на меня так, а то я могу не сдержаться и… случится то, о чем мы потом будем жалеть. Я ведь совсем не святой…

– Николай Максимович!

Оловянная тарелка, которую она рассеянно держала в руках, выскользнула и задребезжала по полу. Их взгляды встретились, девушка не могла оторвать глаз от завораживающей, небесной синевы его глаз.

– Молчите, Маша. Не говорите ничего. Только поцелуйте меня. Бог свидетель, я не хотел этого… Хотя, нет, вру. На самом деле хотел очень давно.

Николай обнял ее.

У неё перехватило дыхание от этого поцелуя. Она почувствовала, с какой готовностью откликается ее тело на его близость. И ей страстно хотелось, чтобы это объятие длилось вечно, хотелось открыться навстречу ему, соединиться с ним…

– Машенька… любимая… ты нужна мне…

– Да, Коленька…

Их голоса слились в сладкий любовный шепот, в то время как Николай раздевал ее. Сначала свитер, потом штаны, потом белье. Потом Устюжанин сбросил с себя одежду и приник к горячему, возбужденному телу Марии, каждой своей клеткой ощущая его.