Шпионские игры царя Бориса - Асе Ирена. Страница 8

– Государь наш заботится о слугах своих, – чуть велеречиво ответил Тимофей Выходец…

…Лишь приехав в Москву доктор Хильшениус поймет, в чем дело. Сев на трон, царь Борис вдруг стал тяжко болеть. Порой целыми днями лежал он, не вставая, даже пойти в церковь в праздничный день было для него неимоверно тяжело. Борису Годунову очень хотелось жить. Не для себя: постоянные боли лишили его существование радости. Царь стремился дожить до того дня, когда будет устроена судьба его детей: красавица Ксения выйдет замуж за одного из царей иноземных, умница Федор вырастет и научится постоять за себя (увы, не успел возмужать к моменту своей смерти убитый заговорщиками Федор Годунов). Чтобы продлить свою жизнь, царь Борис нанял четырех иноземных врачей. Но это не прибавило ему здоровья…

Глава 4. Тайн не существует

Поздним вечером, когда шпион иезуитов, «ударившийся в запой» и проводивший в корчме не первый день, уже собирался уходить из этого заведения, а корчмарка – закрывать пивную, наблюдатель вдруг заметил важного господина, торопливо шедшего к дому, за которым ему велено было следить. Визитер явно пытался остаться незамеченным. Но иезуит, несмотря на полутьму и большое количество выпитого пива, узнал рижского патриция Генриха Флягеля и решил продолжить наблюдение. Хозяйка заведения, решившая хоть подзаработать на пьянчуге, не стала закрываться и принесла ему еще пива, не понимая, как в этого худощавого молодого человека влезает столько жидкости. Итак, иезуит мог спокойно наблюдать за рижским патрицием…

Флягель нетерпеливо постучал колотушкой в дверь дома, где жил принц Густав. Ему открыла Катарина Котор. Быстро впустив Флягеля, она тут же поспешно закрыла за ним дверь.

Женщина неприязненно смотрела на рижского купца. Ее гость молчал, глядя на данцигскую красавицу с иронической улыбкой.

– Разве мой муж не предупредил тебя, чтобы ты не шлялся без нужды к его высочеству принцу Густаву?

– Ах, перестань, блудливая Катарина! – отмахнулся Флягель. – Во-первых, ты давно уже не жена моему дальнему родственнику Кристоферу Котору. Во-вторых, я пришел по важному делу. Проводи меня к его высочеству.

На этом унижения Катарины не завершились. Когда принц Густав увидел гостя, то, к неудовольствию своей фаворитки, сказал:

– Мой верный Генрих, думаю, мне лучше выслушать вас наедине.

Его слова не только обидели, но и удивили Катарину: что же такое происходит?! В Данциге ее Густав был совсем другим, тихим и кротким, всегда послушным…

Дождавшись, когда Катарина закроет за собой дверь, Генрих Флягель с поклоном передал принцу Густаву свиток:

– Вот документ, который гарантирует безопасность вашего высочества в Московии.

Принц с волнением прочитал письмо. Затем протянул свиток обратно Генриху Флягелю:

– Пусть это письмо хранится у вас в Риге. Надеюсь, вы не забудете, что делать с ним в случае моей смерти.

– А вы, ваше высочество, надеюсь, не забудете моих услуг.

Прошло еще несколько минут, и принц громко окликнул Катарину. Когда красавица вошла в комнату, сообщил ей:

– Готовься к отъезду. Завтра ранним утром мы покинем Ригу.

Катарина ничего не понимала, но решила немного поучить любовника, чтобы тот не отвык подчиняться ее воле. Не стесняясь присутствия Флягеля, она нравоучительно заявила:

– Уж если нам суждено отправиться в опасный путь, не лучше ли сделать это ночью, под покровом темноты?

Но принц спокойно возразил:

– Во-первых, на ночь стража закрывает городские ворота и мы не смогли бы сегодня или завтра ночью выбраться из города. А во-вторых, мы всего-навсего поедем к моей матери в Эстляндию. Суверен Лифляндии и Эстляндии польский король Сигизмунд разрешил мне поездку. Чего мне бояться?

На прощание Генрих Флягель многозначительно сказал:

– Надеюсь, ваше высочество, скоро вы вновь прибудете в наш прекрасный город.

– О да, мне понравилась Рига. Она может стать алмазом в любой короне.

Услышав этот комплимент родному городу, рижский купец радостно улыбнулся и вежливо откланялся. Ему уже чудилось, как он получит дворянство, станет придворным…

Катарине Котор в тот вечер так и не удалось укротить ставшего вдруг строптивым любовника. Зато ночью принц Густав предался с ней любви и доставил красавице немало приятных минут…

Тимофей Выходец в тот вечер, как положено, вернулся на постоялый двор. Радовался предстоящей встрече с Марией, но думал почему-то о прекрасной пани из-под Динабурга. Мелькнула мысль: а может, стоит последовать совету пьяного бургомистра, может, попытаться добиться благосклонности не ладящей с мужем шляхтянки, она ведь прекрасна, как сказочная мечта?

Мария словно читала его мысли. С порога сообщила ему:

– На постоялом дворе, кроме тебя и твоих людей, никого больше нет. Пани Комарская продала товар, купила в подарок сестре какие-то драгоценности и после обеда уехала. Напрасно. Вот шальная баба! Ведь на ночь останавливаться ей придется в лесу. Но тщетно я уговаривала ее подождать до утра, чтобы назавтра ехать весь день и к вечеру достигнуть Кирхгольма.

«А ведь уговаривала моя Маша эту пани остаться, хоть и ревнует ее ко мне», – с нежностью подумал Тимофей. Всё встало на свои места, и он был даже рад, что не надо мучиться, выбирая между попыткой соблазнить прекрасную, как мечта, дворянку и верностью прежней любовнице. Тем более что, видя беспокойство фрау Марии за судьбу пани Комарской, Тимофей окончательно решил, что нельзя ему было бы обманывать трактирщицу. «От добра добра не ищут, – рассердился он на себя. – Выдумываешь непонятно что, а Господь тебе, дураку, такую подругу послал!»

Неожиданно мысли его приняли иное направление. Почему-то вновь вспомнился ночной кошмар, и хотя это был лишь нелепый сон, Тимофею Выходцу стало жаль Ванду.

– Ты чем-то озабочен, милый? – спросила Мария. – Что будешь делать раньше, мыться или ужинать?

– Мыться.

– А я тебе спинку потру, – озорно сказала любовница.

Понятное дело, мылся Выходец очень долго, до того момента, когда Мария призналась, что больше у нее нет никаких сил терпеть и его дальнейшие ласки излишни…

Потом был необычайно поздний ужин. Мария щедро угощала дорогого гостя и копченой лососиной, и жареными рябчиками, и первосортной ветчиной. Запивал эти яства русский разведчик не дешевым рижским пивом, а дорогим – из Любека.

Хорошо было Тимофею: заключил выгодную сделку, сытно поел, рядом – любящая женщина, ждущая, пока он отдохнет, после чего соизволит ласкать ее, податливую, красивую и страстную… Можно было бы предаться приятному времяпрепровождению, но разведчик, находясь за границей, ни на минуту не забывал о государевом деле. Поэтому, наевшись до отвала, он поинтересовался вроде бы небрежно, между делом: отнесла ли Мария письмо купца из Пскова патрицию Генриху Флягелю?

– Как ты мог сомневаться, милый? Твое тайное послание попало по назначению.

Тимофей чуть было не подскочил на лавке.

– Почему тайное послание? Всего лишь письмо от псковского купца.

Мария и сама поняла, что, расслабившись рядом с любовником, сболтнула лишнее и теперь надо объясниться. Спокойно произнесла:

– Тимотеус, женское сердце не обманешь. Еще в прошлый твой приезд я поняла: не только выгода от торговли интересует тебя. Не бойся, милый, я была очень осторожна, даже в дом Флягеля постучалась лишь в тот момент, когда на улице никого не было, и никто посторонний не обратил внимания на мой визит. Имей в виду, я и дальше могу помогать тебе – мне ведь легче ходить по городу, не вызывая никаких подозрений.

Красивая трактирщица говорила спокойно, сочувственно и ласково, не удержавшись, чуть покачала своими бедрами: милый, мол, не пора ли заняться делом более приятным, чем разговор, пусть даже столь важный. Между тем Тимофея Выходца, несмотря на ее ласковый тон и ободряющую улыбку, пробрал холодный пот. Он подумал: как легко и быстро его разоблачили! Тимофей прекрасно понимал, сколь опасна его служба. Хоть и жаловало его государство особыми преимуществами, к примеру, порой разрешало вывозить с Руси хлеб, что запрещалось обычным купцам, Выходец никогда не стал бы заниматься разведкой, не будь он российским патриотом. Не стоила выгода от продажи хлеба такого риска: каждый вояж разведчика за границу мог закончиться провалом и мучительной смертью. Тимофей обычно успокаивал себя тем, что мало кто может знать о его истинных целях, а нередко во время зарубежных поездок он ничего противозаконного и не делает. И вот слова Марии напомнили, что ходит он по чужой земле, словно по тонкой кромке льда перед прорубью.