Ужин для огня. Путешествие с переводом - Стесин Александр Михайлович. Страница 22

На обратном пути Гетачоу пригласил нас «к своим» выпить кофе. Я довольно много бывал в африканских хижинах?– в Гане, в Мали и здесь, в Эфиопии,?– но такой картины до сих пор не видел. Дело было даже не в нищете; нищета везде, и эта хижина выглядела не беднее других. Но?– антисанитария, спертый туберкулезный воздух, какая-то герметизированная беспросветность. Высохшая старуха?– видимо, мать Гетачоу?– жарила кофейные зерна. Рядом лежал человек, с головой закутанный в ветошь. Время от времени, разражаясь бухающим кашлем, он слегка поднимался на локтях, отхаркивал и, не снимая с головы покрывала, а только приподнимая край так, что был виден щетинистый подбородок, сплевывал мокроту в кострище.

– Скоро будет кофе,?– подбодрил Гетачоу.

– Извини, но нам пора. Поблагодари своих родителей за гостеприимство и передай им наши извинения.

– Я понимаю. Проводить вас до города?

– Если можно.

В городе мы предложили угостить Гетачоу обедом, но он в свою очередь отказался, сославшись на то, что его ждут дома. Я дал ему свои координаты, сказав, что буду рад получить от него письмо. Он пообещал написать и доложить о своих успехах в учебе.

– Ты что, собираешься спонсировать его обучение??– спросил Прашант.

– Почему бы и нет?

– В общем, да, почему бы и нет, если только он не выдумал всю эту историю с англичанкой.

– Да какая разница, выдумал или нет. Ты же видел, как он живет… Думаешь, выдумал?

– Не знаю. У нас в Индии специалисты по разводке туристов и не на такое способны.

Храмовый комплекс Лалибэлы состоит из одиннадцати монолитных церквей, высеченных в туфовых массивах в XII веке. Многоязычная надпись настаивает на клишированной формулировке «восьмое чудо света» (сколько их, этих «восьмых чудес»?), но чудо существует вопреки всем спискам и ярлыкам ЮНЕСКО. Вот-вот включат прожектор за горизонтом, поднимется плиссированный занавес, и мы увидим всю панораму Эфиопского нагорья, одно из самых захватывающих зрелищ на земле. Надо прийти до восхода, к началу службы. Стоя над обрывом, смотреть, как встает солнце, рассеивается туман и по небу?– не наверху, а впереди, почти на уровне зрения?– летит стая птиц, похожая на перевивающуюся ленту, сдуваемую ветром за горизонт, где стираются все подробности и любая география кажется несуществующей.

Каждая церковь?– стрельчатые окна, фасадные рельефы, аркады, внутренние стены и колонны, разделяющие нефы, весь интерьер, включая алтарь и изваяния святых,?– вытесана из единого скального блока. По существу, это работа не архитектора, а скульптора. Для строительства церквей горную поверхность освобождали от почвы; в туфовых глыбах вырубали глубокие рвы; в середине углубления оставался каменный блок, которому придавали правильную геометрическую форму, после чего прорубали окна-двери и ваяли все остальное. Таким образом, церковь-скульптура расположена внутри каменного карьера. В стенах карьера, покрытых похожим на патину мхом, проделаны узкие тоннели, соединяющие одно здание с другим. Идти (вернее, ползти) по тоннелю полагается в темноте, никаких свечей и фонариков: этот проход символизирует очищение, путь из ада в рай. Некоторые стены изрыты кротовыми норами подземных ходов, ведущих в монашеские кельи. Многие служители церкви по сей день живут в этих пещерах. Три углубления, вырытых у входа в церковь Бэт Мэдханэ Алем, символизируют могилы Авраама, Исаака и Иакова. В «могиле» одного из праотцев лежит чурбан; по местному поверью, тот, кто сможет вытащить чурбан из могилы одной рукой, попадет в рай. Есть и другие действенные рецепты. Например, горстка «святой земли» из могилы царя Лалибэлы, разведенная в тинистой «святой воде» из сточной канавы возле церкви Бэт Мариам, считается панацеей. Принимать по три раза в день, до или после еды.

Легендарный царь Лалибэла, предпоследний правитель из династии Загвэ (XI–XIII вв.), получил откровение во время паломничества в Иерусалим и, отрекшись от мирских дел, посвятил двадцать три года строительству церквей, которые сам же расписывал. По другой версии, церкви Лалибэлы воспроизводят Небесный Иерусалим, где царь побывал после того, как принял чашу яда из рук брата-соперника. Вернувшись на землю, царь быстро встал на ноги (противоядием оказался целебный мед, который приносили владыке заботливые пчелы; имя Лалибэла означает «медоед») и принялся за работу. В житии Лалибэлы читаем: «Отселе не имел Лалибэла помышлений ни о земле, ни о потребностях плоти, ни о жене, но все время думал об этих церквах, чтобы исполнить сообразно тому, как он видел на небе, причем укреплял его Дух Святый во всем».

Сказка ложь, да в ней намек. Урок средневекового царя-медоеда был воспринят добрым молодцем по имени Аба Дефар. С юного возраста этому монаху-отшельнику, живущему в горах неподалеку от Лалибэлы, снится один и тот же сон: владыка в лучах велит поймать на лету орла, после чего грозная птица сама оказывается в руках Дефара. В зодческие успехи Абы Дефара невозможно поверить, если не видеть собственными глазами. Начиная с 1959 года он вырезает скальные церкви наподобие тех, что были возведены Лалибэлой. Разница состоит в том, что царю помогали четыре тысячи подмастерьев (об этом упоминается и в хрониках), тогда как его последователь делает все собственными руками. За полвека ему удалось закончить четыре церкви. Естественно, масштабы и сложность конструкций сильно отличаются от прототипа, но… Глядя на эти постройки, вспоминаешь невероятные истории Гэбрэ Мэнфес Кидуса, Тэкле Хайманота и прочих; что как и там все правда?

Осторожно, двери закрываются. Следующая станция?– Аддис-Абеба. Конечная. Вернувшись в столицу, мы решили провести оставшееся время с максимальной пользой и зашагали вниз по Черчилль-роуд по направлению к Пьяцце. А дальше вот что: облюбовав какую-нибудь из многочисленных кофеен, обосноваться там на несколько дней, каждое утро приходить туда, как на работу, заказывать кофе (лучший в мире), приветствовать улыбчивых официанток с именами, непременно заканчивающимися на «-ит» (одну точно звали Бисквит, а другую?– по-медицински?– Цистит? Плеврит??– что-то в этом роде), занимать один и тот же столик и общаться с «местными», то бишь с теми, кто, как и мы, жаждет аутентичности, хочет ненадолго почувствовать себя завсегдатаем этого уютного заведения. С другими ференджами.

Обаятельная Пенни, адвокат-правозащитница из Австралии, рассказывала о своей работе в Либерии, где давешние военные бароны?– насильники и убийцы?– в мгновение ока превратились в миролюбивых пасторов и возглавили благотворительные организации, чтобы таким образом уйти от правосудия. Джеймс из Виргинии делился впечатлениями от жизни в Кении, где он работал на какую-то НПО. За четыре месяца пребывания в Найроби он был трижды ограблен, все три раза?– под дулом пистолета, причем в последний раз грабителями оказались сами полицейские. «Но вообще город классный, наша Ривер-роуд намного круче, чем эта кислая Черчилль-роуд, там такой драйв…» Розовощекая немка, сидевшая за соседним столиком с молчаливым бойфрендом-танзанийцем, тоже работала в Кении?– в лагере для беженцев из Эфиопии и Судана. Она соглашалась с Джеймсом на предмет крутизны и драйва, добавляя, что лично ее в Найроби еще ни разу не грабили?– тьфу-тьфу-тьфу. «А в Кибере 67 ты хоть раз тусовалась?»?– запальчиво спрашивал Джеймс, на что немка презрительно хмыкала и отвечала, что для этого надо быть либо полным идиотом, либо самоубийцей. Стюардесса из Испании, никогда не бывавшая в Найроби, переводила разговор на другую тему и замечала, что арабским странам давно пора разбомбить Израиль. Румынка, поляк и финнка, члены комиссии ООН по правам человека, в один голос кляли эфиопское правительство; их отрывочные рассказы в целом подтверждали мрачные истории Тамрата. Испанский экспат, владелец успешного турагентства в Аддис-Абебе, говорил по-амхарски и демонстративно отказывался общаться с другими иностранцами. Однако, по словам Уорку, присоединившегося к нам после работы, кичливый испанец владел амхарским весьма посредственно.