Жребий викинга - Сушинский Богдан Иванович. Страница 10

Дамиан знал, как вдохновенно любил этот пятидесятилетний монах детей и как, возможно, больше, чем любой из них, в монастыре молящихся, страдал от того, что не мог и уже никогда не сможет одарить хотя бы одно юное существо частицей своей погубленной отцовской ласки.

— Спасибо, что привел ее сюда, брат Дамиан, — с благодарностью произнес он, все еще не отводя рук от нимба и как бы благословляя вошедшую сюда.

— Таковой была воля княжны, брат Прокопий.

— Можешь считать, что отплатил мне добром за науку мою и все прочее добро, — не воспринял его объяснений переписчик святых текстов. И при этом недобро, подозрительно скосил глаза на все еще остающегося за порогом кельи варяга Эймунда, которого недолюбливал с первого дня появления этого норманна при княжеском дворе.

Дамиан молча поклонился и вышел, а переписчик усадил княжну на стул рядом с собой и попросил прочесть только что исписанную им страницу. Елизавета сначала с трудом разобрала несколько первых слов, но потом немного привыкла к почерку книжника и читала уже свободнее. Рядом лежали две покрытых воском дощечки и маленькое аккуратное стило, которым княжне разрешалось переписывать отрывки из летописей [21]. Елизавета была уверена, что и сегодня монах позволит ей немного поупражняться в переписывании Евангелия.

— Видишь, варяг, какой учености княжну растим для сына кого-то из норманнских королей?

— Вижу, давно вижу, — решительно повел плечами, словно перед схваткой разминался, Эймунд. — Она — истинная шведка.

— Да, истинная, — машинально как-то подтвердил монах, но вдруг осекся. — Почему же шведка? Из русичей она, киевская княжна.

— Она шведка, как и ее мать, ее братья, — решительно молвил викинг, сурово насупив брови. — Когда сыновья князя Ярослава займут престолы в русских городах, окажется, что всей Русью правим мы, норманны. И дружины воинские у каждого из них будут норманнские, и жены тоже.

Высказав все это, Эймунд рассмеялся настолько воинственно, словно только что поверг доселе непобедимого врага.

Прокопий поднялся, подошел к окну и какое-то время стоял спиной к варягу, осматривая открывшуюся ему часть двора, в конце которого все еще сидел на земле обессилевший после очередного провидческого экстаза юродивый Никоний.

— Неужели так желает их мать, великая княжна Ингигерда, чтобы Елизавета, сестры и братья ее осознавали себя норманнами? — доверительно поинтересовался монах.

— Достаточно того, что этого хочу я.

— Ты — это понятно. Меня интересует желание великой княгини Ингигерды. Мне ты можешь говорить правду. В дела княжеские не вмешиваюсь, поскольку не дано мне. Однако же знать хочу истину, какая она есть.

— Зачем она тебе, монах? — к монахам, как и ко всем прочим мужам, не обладающим навыками и мужеством воинов, он всегда относился с нескрываемым презрением, как обычно относятся к людям жалким, а посему недостойным.

— Да потому, что знание сие дарует мне, книжнику монастырскому, многие раздумья о судьбе земли нашей Русской.

— Ну, если эти знания нужны только тебе… — снисходительно улыбнулся норманн, — тогда поведаю.

Он прошелся по келье, остановился возле огромного сундука, на плоской, металлом обитой крышке которого лежало несколько массивных книг — лишь небольшая доля того книжного богатства, которое таилось в самом сундуке. Затем подошел к княжне Елизавете, которая, шевеля розовыми губками-лепестками, читала написанное монахом… А тем временем Прокопий внимательно, напряженно следил за каждым его движением и терпеливо ждал. И лишь когда терпение его иссякло, напомнил:

— Все, что ты скажешь, останется между нами. Если княжна что-либо и поймет-запомнит из молвленного тобой, то попытается рассказать только матери, которая тоже вряд ли станет вдумываться в ее лепет.

— То, что она порой говорит, уже далеко не лепет, — заметил викинг. — Но в общем ты прав. Так вот, неужели ты, книжник, до сих пор не понял, что мы, дружины норманнов, находимся в Новгороде и Киеве не по воле Ингигерды? И то, что делает для нас, чем жертвует ради нас, дружинников, князь, изрубивший в отместку за нападение на норманнов тысячу знатных новгородских воинов [22], тоже не только воля Ингигерды. Она всего лишь покорно делает то, что ей советуют люди, говорящие от имени короля Швеции.

— Не ведаю, известно ли сие князю, но мне известно, — пробормотал Прокопий.

— И если мы стремимся к тому, чтобы дочери князя были воспитаны как настоящие норманнки, то не только потому, что этого страстно желает их мать. Принцесса Ингигерда как раз довольно легко смирилась с тем, что ей суждено было стать княжной славян, и лучше любого из нас, воинов, сумела изучить ваш язык и ваши обряды. Для нас важно, чтобы, оставив на княжеских престолах норманнов-ярославичей, мы отдали в жены будущим королям и императорам Европы норманнок-ярославен.

Елизавета оторвалась от Святого Писания, поднялась и удивленно посматривала то на Прокопия, то на Эймунда. Она пыталась вникнуть в сущность их нежаркого спора, но пока что это было ей не под силу.

— Шведский король и собравшиеся у его престола люди заботятся о том, чтобы страна ваша со временем стала господствовать на всей огромной территории, от морей студеных до моря Русского [23] и от владений персидских до венгерских лесов.

— Но при этом понимают, что воинской силой подобного господства не достичь, — уточнил монах.

— Швеция и сама достигла бы этого, — возразил варяг, — сумей она объединить под своей короной норманнов Дании и Норвегии, а также родственных нам норманнов, осевших на землях франков и бриттов. Но это не так просто, как может казаться монаху, сидящему в монастыре на окраине столицы русичей.

— Я и не думаю, что это легко, — вознес кверху руки Прокопий, давая понять, что сомнения сии не стоят дальнейших слов. — Всего лишь хочу уяснить для себя, что, не имея достаточно большой воинской силы для покорения ближних и дальних земель, вы, норманны, пытаетесь достичь этого, постепенно расширяя влияние своих конунгов.

— Разве ваши князья используют не те же уловки?

Прокопий немного замялся, а потом честно признал:

— Те же, видит Бог. Женившись на дочери вашего короля, князь Ярослав Владимирович тут же бросился нанимать у своего тестя дружинников, чтобы пойти войной против… своего же отца! Разве решился бы Ярослав на такое, не имея поддержки норманнского правителя? [24]

— Князь нашел в Швеции то, что искал. У него и сейчас нет более надежных и преданных воинов, чем мой норманнский отряд.

— Ты прав, варяг, похоже, что нет. Вам не к кому переметнуться, вы не станете бегать от одного князя к другому, как это нередко делают воины-русичи. Ваше благополучие, само ваше спасение — в спокойном правлении великого князя Ярослава.

— А ты действительно мудрый человек, монах Прокопий. Тебе бы не монашествовать, а стать князем.

— Князь всего лишь правит Русью, — с горделивым смирением ответил инок, — я же за нее молюсь.

Викинг вцепился своими огромными жилистыми ручищами в инкрустированный серебром пояс и, покачиваясь на носках, умилительно ухмылялся.

— Так, может, вся беда в том и заключается, что те, кто правит Русью, никогда за нее не молятся; тем же, кто истинно молится за нее, не позволяют ею править?

— Сам не раз задумывался над этим, — признал Прокопий. — И всякий раз ловлю себя на мысли, что молиться нужно смиренно, а можно ли смиренно править?

— Нет, инок, — решительно покачал головой викинг, — править смиренно нельзя. Нет большей опасности для державы, чем смиренность ее правителя.

— Теперь ты понимаешь, викинг, почему нас, монахов-летописцев, так поражает смиренность некоторых наших князей, которые слишком покорно принимают покровительство, кто норманнских правителей, а кто — правителей дикой степи?