На край света - Кедров Владимир Николаевич. Страница 17

Невысокая фигура мужчины приблизилась к Ойе. Мужчина и женщина разговаривали тихо и недолго. Скоро мужчина исчез в чаще тальника, а Ойя зашагала по своим следам к проруби. Она достала ведра, разбила коромыслом лед, затянувший прорубь, набрала воды и вернулась в острог.

Свадебное пиршество началось с утра. Выдался знатный мороз, но все же большую часть торжества справляли перед воротами острога. Там развели громадные костры. Все население острога собралось вокруг. Анкудиновцы также явились, но без атамана.

Для молодых поставили скамью, покрытую медвежьей шкурой. Невеста надела новую кухлянку из меха пыжиков, расшитую искусными узорами из разноцветного меха. На шее невесты висели красные бусы.

Глаза Кивили сияли. Она не сводила их с Попова, сидевшего рядом с ней, подбоченясь. На лице жениха играла улыбка.

Дружка Дежнев сидел рядом с молодыми с полотенцем через плечо. За его спиной стоял старый Удима, держа наготове баклажку и чарку.

За молодыми стояли трое торговых людей, приказчиков московского купца Афанасия Гусельникова. Они прибыли с Лены-реки прошлым летом, и двое из них сразу же присоединились к товариществу мореходцев.

Меж торговыми людьми выделялся высокий старик с длинным лицом, большим носом и глубоко впавшими в орбиты глазами. Это был старший приказчик Гусельникова — Афанасий Андреев. Рядом с ним, весело поглядывая по сторонам, похлопывая рукавицами и притоптывая, стоял полный розовощекий молодой человек — Бессон Астафьев. Третий приказчик, Алексей Марков, сильно подвыпивший, то и дело громко смеялся.

Потеха началась с кулачного боя. Кочевой мастер Степан Сидоров бился с Николаем Языковым.

Сидоров, высокий костлявый мужик, на голову выше Языкова, был опытным кулачным бойцом. Однако против Языкова он шел несколько неуверенно. Языков, хоть и невысокий, но был коренаст и широк грудью. Этот крепыш спокойно ждал нападения супротивника. Подняв брови, с улыбкой на круглом опушенном русой бородкой лице, он следил за движениями кочевого мастера.

Сидоров напал первым и с размаху ударил в грудь Языкова. Тот даже не покачнулся. Но, когда, развернувшись, он ответил легким, как казалось, ударом, — Сидоров отлетел шагов на пять.

Товарищи подзадоривали бойцов.

— Дай ему, Стенька, с левой! — кричал Пустоозерец.

— Дай ему, Колька, дай рыжему! — вопил Скворец, вытянув тонкую шею и размахивая руками.

Сначала бойцы били вполсилы. Видно, каждый примеривался, испытывал.

Но вот Сидоров махнул кулаком что было силы. Языков увернулся.

Сидоров потерял равновесие и тотчас же был сбит быстрым, как молния, ударом Языкова.

Хохот, крики одобрения и свист раздавались со всех сторон. Бойцам поднесли вина.

В круг вышел Иван Зырянин с молодым медведем. Пасть зверя была стянута ремешком. Зырянин сбросил кухлянку и поднял медведя на дыбы. Человек и зверь обнялись и долго пыхтели, качаясь из стороны в сторону и стараясь свалить один другого. Лицо Зырянина раскраснелось, и пот лил с него градом. Медведь рычал, возбужденный криками.

Зырянин поставил подножку. Медведь переступил через его ногу и рванулся вперед. Потеряв опору, Зырянин грохнулся навзничь. Медведь навалился на него и, рыча, терся мордой об его лицо.

Хохот и свист поднялись пуще прежнего.

Дежнев одарил сияющего Зырянина ножом.

— Потешил, сынок. Давненько так не смеялся, — сказал он.

— Молодец, Ивашко, — похвалил Зырянина Афанасий Андреев. — Вот тебе за потеху, — прибавил он, подавая Зырянину новый топор на березовом топорище.

Средь толпы появилась долговязая фигура Сидорки Емельянова. С пищалью на плече, он пришел, видимо, не из острога, а со стороны. Он кого-то искал, вытянув тощую шею и подняв брови. Увидев коренастую фигуру Фомки, сидевшего на бревне, Сидорка протискался к нему и что-то прошептал ему на ухо.

Фомка вскинул седые мохнатые брови, глянул на Сидорку и тотчас же поднялся, забрасывая пищаль за спину.

— Делать нечего, — проворчал он, — пойдем, браток, глянем, что за следок.

Фомка двинулся за Сидоркой, и скоро оба скрылись в тальнике.

Тем временем Попов затеял новую потеху.

— А ну, молодцы, лихие каюры! — крикнул он. — Чьи собаки быстрее? Кто обгонит, тому этот нож подсайдашный, серебром выложенный!

Он отстегнул от пояса нож и поднял его над головой.

Началась суматоха. Охотники побежали запрягать собак. Собачий вой и лай огласили тундру.

Десять собачьих упряжек выстроились внизу на реке. По знаку приказного с визгом и лаем они рванулись вперед. Кивиль вскочила и, схватив Попова за руку, сбежала на реку.

В этой гоньбе победил Михайла Захаров и прицепил к поясу нож Попова.

С хитрым выражением скуластого лица Ойя подошла к Кивили и предложила ей гоньбу на собаках. Кивиль покраснела и нерешительно посмотрела на Попова.

— Твой жена хочет меня обогнать, — проговорила Ойя.

— Добро, Кивиль! Отменно! — воскликнул Попов. — Покажь-ка ей, какой ты каюр!

Покрученики Ивашко Осипов и Тимоша Месин вывели упряжку для Кивили. В легкие нарты были запряжены двенадцать упитанных собак.

Упряжка Ойи выглядела не так блестяще. Взъерошенные псы, должно быть, не всегда получали корм. Но от опытного глаза не могло укрыться, что это сильные собаки, привыкшие к нартам. Все они выли на разные голоса и рвались вперед.

Кивиль и Ойя вскочили на нарты.

— Вперед! — крикнул Попов.

Под хохот и гиканье толпы собаки помчались по заснеженной реке.

Сначала Кивиль обогнала Ойю на целую сажень, но скоро соперница начала догонять. Ойя кричала на собак и вертела остол над головой.

Едва Кивиль увидела, что Ойя ее обгоняет, как ее глаза блеснули, и с губ слетел крик каюров:

— Сат! Сат!

Кивиль размахивала остолом, не видя вокруг ничего, кроме рыжего вожака Ойи. Рыжий на целый корпус вырвался вперед.

Кивиль не заметила, как собаки завернули за высокий береговой утес, и толпа народа, глядевшая на состязание, скрылась. Рыжий пес выскакивал все дальше вперед. Вот уже вся упряжка Ойи впереди. Ойя оглянулась на Кивиль усмехаясь.

В тот же миг послышался легкий свист. Жесткая ременная петля якутского аркана момука обвилась вокруг тела Кивили. Кивиль сильно рвануло назад, выхватило из нарт и потащило по снегу. Упряжка унеслась за нартами Ойи. Кивиль же, задыхавшуюся, полузадушенную, момук тащил по снегу.

Невысокий, широкоплечий якут, стоявший у нарт, запряженных оленями, быстро перебирая руками, подтягивал Кивиль к нартам. Она пыталась кричать, но лишь хватала ртом воздух. В полузабытье она почувствовала, что ее схватили сильные руки и бросили на нарты. На мгновенье перед глазами Кивили мелькнуло лицо похитителя. Резкий шрам, пересекавший его лицо, бросился ей в глаза.

— Курсуй! — воскликнула она в ужасе. Похититель не ответил ей. Он гикнул на оленей и ударил их плетью. Олени рванулись с места.

Когда Фомка с Сидоркой, отойдя от праздничной толпы, углубилась в чащу тальника, они пожалели, что не взяли лыж. Было трудно идти по глубокому снегу. Скоро Сидорка остановился и, показав на чей-то след, проговорил:

— Якутка уходила из острога и вернулась. На снегу виднелись глубокие следы ног, обутых в унты.

— Вижу, вернулась, — пробурчал Фомка.

Сидорка двинулся дальше. Вскоре за кустами друзья увидели след более крупных ног.

Охотники поняли, что женщина, пришедшая из острога, и мужчина, появившийся из зарослей тальника, стояли на этом месте, видимо, разговаривая. Отсюда след женщины поворачивал обратно в острог, а след мужчины — в чащу тальника.

— Якутский ратник, — проговорил Фомка, рассматривая след.

Сидорка закрыл один глаз и почесывал бороденку, желая намекнуть, что это ему давно известно.

Друзья двинулись дальше. След показал им, что мужчина надел оставленные в тальнике лыжи.

— Ему, лешему, хорошо было на лыжах-то, — пробурчал Сидорка, проваливаясь в снег по пояс.

Лыжня шла кустами вдоль берега. Пройдя версты две, охотники остановились, переглянувшись. До их слуха донесся скрип полозьев и неясные голоса.