Эльфийский Камень Сна - Черри Кэролайн Дженис. Страница 84

Киран открыл глаза.

— Не волнуйся, — промолвила Бранвин, — спи спокойно.

Легчайшая из улыбок коснулась лица Кирана — улыбка человека, глядящего на своих любимых, но она растаяла, и глаза закрылись. Пот выступил на его челе, и лицо вновь озарилось восковым светом, а брови, ноздри и углы рта так заострились, что он стал казаться другим человеком: морщины разгладились от боли, создавая иллюзию молодости и силы.

«Как король, — вспомнил Донал свое видение. — Или Ши».

— Папа, — прошептала Мев. — Папа…

— Ступайте, — рассеянно сказала Бранвин, оперевшись на подушку, где покоилась голова Кирана. — Дайте ему поспать.

Мев направилась к двери. Келли поколебался мгновение с лицом искаженным от муки, но Донал взял его за руку и увел за собой.

А потом они плакали как дети. Пришла Мурна и принесла им сладких лепешек и немного эля, и это наконец успокоило их; и Доналу удалось заставить их улыбнуться не счастливыми, радостными улыбками, но отважными, теми, что улыбался их отец, когда смотрел на них. В зале пахло дождем, напоминая им об обложивших их тучах, и временами рокотал гром.

— Это белый конь там, — промолвила Мев, глядя огромными глазами и сжимая на горле свой талисман. Дрожь пробежала по коже Донала, но он ощутил и покой — что-то из мира Ши было поблизости с ними.

— Наверное, его хозяин недалеко, — заметил он.

— Он потерялся, — отсутствующим тоном произнес Келли, словно прислушивался к чему-то. — Он о ком-то горюет. О Донал, что-то случилось в низовьях реки.

— Тихо, — ответил Донал, — тихо. Не волнуйся. Иди сюда и выпей свой эль. Налей ему еще, Мурна. Я думаю, им можно.

— Нет, — сказала Мев.

Странный звук нарастал в воздухе, так что Донал поежился, подумав о громе, об облаках, о создании, которое он видел — но то был иной, земной звук — удары копыт, ничего не имеющие общего с громом, и они гулко отдались от стен.

— Всадники скачут, — прошептала Мурна. — Ты слышишь, Донал?

— Да, — откликнулся он и поспешно вскочил на ноги, ибо кони приближались очень быстро и звуки доносились уже почти от самых ворот. — Где же стража, почему нам не сообщили? Да помогут нам боги, — и он кинулся вниз по лестнице. Мурна, Мев и Келли последовали за ним, но он не стал тратить время на то, чтобы останавливать их.

Так они выбежали на стены, где уже все собрались, и ворота со скрипом открылись, и всадники хлынули во двор на взмыленных лошадях, всадники, чьи цвета и металл доспехов посерели от пыли, а лица превратились в маски. То были воины Кер Велла, и никакая пыль не могла скрыть облик первого — ибо его рост и огненные волосы выдавали его.

— Барк, — выдохнул Донал и бросился навстречу двоюродному брату.

Но в комнату, склонившись, вошел еще один посетитель. Киран видел его, не открывая глаз, так даже облик его был яснее — сгусток тьмы, взиравшей на него. Но Бранвин не видела — ее золотая головка была опущена, и свет выхватывал серебряные пряди в ее косах, танцуя на плитах стены, но ни разу не прикасаясь к темному гостю. Его мучила боль, грызущая боль железа там, где распространился его яд. У него болело сердце от ран, от потери, от вида Бранвин, сидящей с таким несчастным и беспомощным лицом. Он не мог шевельнуться. Мир казался слишком хрупким и помертвевшим для любого движения. «Я растаю, — подумал он, — больше никогда не увижу ее и детей, полей и всего остального, накрытый стол, смеющуюся Мев и Бранвин в лучах солнца. Этот мир разорвется как паутина».

— Сними камень, — сказала Смерть. — На это у тебя хватит сил.

— Так ты для этого пришла?

Смерть шевельнулась и пододвинулась ближе, склонившись над ним, пока Бранвин задремала.

— За тобой — да, мой друг. Сними камень. Отложи его в сторону и дай мне руку — о человек, надежды мало; по крайней мере, тебя минует худшее, — и за ее спиной появились другие — мать, двоюродные братья, друзья; высокая задумчивая фигура нависала над остальными — и то был его отец, все еще хмурившийся.

— Киран, — сказал отец. — Я был не прав.

— Я видела твоих сына и дочь, — сказала мать. — Они очень красивы. Ты их не возьмешь с собой? А Бранвин?

— Мою дочь, — добавила другая фигура светловолосой женщины, стоявшей рядом.

И много еще было теней, увенчанных золотом. Одно лицо было ярче других. То был Лаоклан, и слезы струились по его иссохшему лицу.

— Киран, Киран из Донна, — сказал король. — Они убили меня.

— Господин, — говорили другие — люди из его замка. Кровь и пыль покрывала их. Стрелы пронзили их — то были крестьяне, оставленные им на границе. — Они все время наступали. Что нам оставалось делать?

— Нет удачи в Донне, — добавил отец. — И надежды не осталось для него.

— Убит, — повторил король.

— Нет! — Киран открыл глаза и мучительно сделал вдох. Бранвин сжала его руку.

— Барк вернулся. Барк благополучно вернулся с границы.

Киран ничего не ответил на это. Это мелькание знакомых лиц не удивляло его ни сначала, ни позже, когда Барк с Доналом подошли к его постели.

— Он снова заснул, — сказала Бранвин. — Донал говорит, что он поправится. Он выздоровеет.

Киран улыбнулся, услышав это, желая верить ее словам, а не собственным снам.

— Возвращайся, — сказала госпожа Смерть, но в ушах его стоял шорох волн, и белый скакун несся к нему из тьмы.

«Человек, — зазвучал иной голос, — держись за камень. Нет иной надежды. Нет никакой во всем белом свете. Ты должен помочь мне».

— Больно, — ответил он.

«Киран, — вскричал тот же голос с самого края земли, — ради спасения мира, держись!»

Белый конь ждал. И гром грохотал под его копытами.

И черный конь тоже ждал. Смерть была здесь с другими всадниками.

— Грядет битва, — сказала Смерть, — в которой ты не сможешь участвовать. Сколько ты будешь еще здесь страдать? Любимые тобою тоже страдают. Освободи их. Нет больше надежды. Единственное, что ты можешь, — укрыться в моих объятиях. Я заберу их как можно больше. Твоих друзей, родню, семью. Освободись от этого мира. Придут иные герои. Очисти им путь. Дай им место. Призови того, кому веришь, и отдай ему камень. Донал сможет носить его.

Он нащупал камень и крепко сжал его в руке, не обращая внимания на голос. Боль накатывала волнами, как шелест моря, перемежаясь с более сильными приступами, которые налетали, как порывы ветра. Он держался, ощущая временами, как высыхает пот на лбу, когда морской ветер врывается в окно. То и дело кто-то прикасался к нему, утирая лоб, то и дело кто-то приподнимал ему голову, давая напиться; а иногда он сам открывал глаза и видел Бранвин и прикасался к ней рукой.

Загрохотал гром.

— Дождь? — спросил он.

— Нет, — ответила она, — пока нет.

И снова он впадал в забытье, собирая разрозненные нити.

— Лиэслиа, — говорил он. — Лиэслиа, Лиэслиа, — туман стелился между деревьев. И белая лошадь скользила между ними, поворачивая голову к морю. — Послушай меня, Лиэслиа. Я потерял ее. Она ушла куда-то в леса, и в мире что-то стронулось с места. Я не осмеливаюсь позвать ее по имени, но, верно, ты знаешь это.

Ответ был неясен, но будто кто-то прикоснулся к камню, вливая в него силу.

— Пойдем, — потом промолвил голос — шепот глухой, как рокот моря. — Слышишь крики чаек?

— Берегись! — возразил другой голос. — Слушай только истинные голоса. Иначе ты обречен. Одна ошибка погубит мир… а некоторые из них кажутся прекрасными.

— Я слышу чье-то пение, — промолвил он, и оно действительно было прекрасным в завывании ветра.

Он снова спал, лицо его осунулось и исхудало; Бранвин не гасила свечей и редко когда покидала его; приходила Мурна и приносила питье, и другие приходили, как Барк, входящий на цыпочках, несмотря на свой рост — заглядывал и снова уходил.

Теперь Барк стоял на коленях, сжимая ее пальцы в своей большой ладони.

— Госпожа, — шептал он, — пойди ненадолго в зал, ляг отдохни и позволь мне посидеть с ним… Неужто ты думаешь, с ним может случиться что-то плохое, когда я рядом? Я никому не дам подойти к нему ни из этого мира, ни из иного. У тебя есть дети, госпожа. Ты нужна им. Им нужно, чтобы ты поспала и поела, умылась и улыбнулась.