Приключения парижанина в стране львов, в стране тигров и в стране бизонов - Буссенар Луи Анри. Страница 16

Огромная голова с маленькими, косо посаженными глазами, едва заметными смешными ушами, наморщенным лбом и малоразвитым черепом. Морда толстая, квадратная, с широчайшими ноздрями, огромной пастью, усаженной великолепными зубами.

Зубы чудные, настоящая слоновая кость — белые, твердые, не желтеющие. У гиппопотама нет бивней, как у слона, но все тридцать шесть зубов превосходны, как на подбор, клыки взрослого гиппопотама достигают иногда сорока сантиметров при весе от шести до семи килограммов. Бегемочьи зубы пользуются спросом почти наравне со слоновьими бивнями.

Все остальное напрочь лишено привлекательности. Неуклюжее туловище соединяется без шеи с карикатурной головой, отвислый живот почти касается земли, темно-свекольного цвета шершавая кожа выглядит отталкивающе. Но этот безобразный увалень не зол, напротив, скорее миролюбив, даже робок и до некоторой степени, если хотите, добродушен.

На человека не нападает, даже избегает людей, но только при условии, что его не трогают. Если дразнить, становится опасен. В нем немедленно пробуждаются зверские инстинкты, и тогда ярость его неудержима и не знает преград.

Обычно это добродушная крупная скотина сангвинического типа, несмотря на преобладание в рационе исключительно растительной пищи, которая поглощается в невероятных количествах. Ежедневно бегемоту необходимо сто килограммов питательных веществ и соответствующее количество воды.

Впрочем, не только количество, но и качество. Этот обжора — настоящий гурман и любит полакомиться. Довольствуясь травой, корнями и тростником по берегам рек и даже на дне, с жадностью набрасывается на рис, просо и сахарный тростник. Это его пирожное, десерт.

Проход гиппопотама по туземным плантациям — настоящее бедствие, погром. Он не столько съест, сколько истопчет и испортит.

От такой пищи у гиппопотама под кожей образуется, как у свиньи, толстейший слой сала, который очень любят туземцы, но европейцам оно не нравится своим специфическим запахом.

Я выше назвал гиппопотама сангвиником. Он действительно очень полнокровен, до склонности к апоплексии. Уверяют, что сам себе пускает кровь, дабы избежать удара, делая это так: выбрав острый камень, трется о его острые края, покуда не брызнет кровь, и следит, чтобы вылилось не больше, чем необходимо, после чего ложится на густой ил, устраивая себе компресс и перевязку.

То есть гиппопотам — изобретатель кровопускания. Некоторые ученые этому верили, например Гален.

Почему бы и нет. Естественная история знает и другие подобные случаи. Морская птица баклан, питающаяся исключительно рыбой, освобождает свой желудок от попадающих в него костей с помощью средства, столь любимого мольеровскими докторами. Его название мы приводить не станем, оно громко произносится со сцены Комеди Франсез.

Под клювом у этой птицы перепончатый мешок, куда она набирает воду в объеме, потребном для операции, и действует клювом, как тем инструментом, над усовершенствованием которого потрудились многие врачи, начиная с Флерана и кончая доктором Эгизье и бароном Эсмархом…

Шкура взрослого гиппопотама толще, чем у носорога. Из нее делают чрезвычайно прочные щиты, от которых отскакивают намазанные ядом стрелы туземцев. Только благодаря толстой шкуре гиппопотам пока не вычеркнут из списков природы: охотятся на него много, и он имеет обыкновение подпускать к себе человека очень близко.

В прежние времена туземцы редко его убивали, разве что при помощи западни, ямы или капкана им удавалось одолеть животное. С распространением огнестрельного оружия и ростом спроса на слоновую кость бегемотов истребляют безжалостно и скоро они будут редкими зверями.

На суше гиппопотам вял и неповоротлив. Бегать не может, не создан для этого, достаточно взглянуть на его фигуру. Зато превосходно плавает и ныряет.

Может довольно долго пробыть в воде и проделывать на глубине всевозможные фокусы, может бесконечно держаться на поверхности, плавая, благодаря своему жиру, как буек. Он любит спать на воде, отдаваясь течению и наслаждаясь, как истинный сибарит, мягким ложем, которое даже мягче постели из розовых лепестков. При этом из воды видны только его глаза, ноздри и уши. Он все видит, слышит и чует, находясь в полнейшей безопасности. Его тушу не всегда заметишь.

Встреча с дрейфующим гиппопотамом очень опасна для лодок.

Полученный толчок приводит его в ярость. Он бросается на лодку и грызет ее крепкими зубами или подденет спиной и перевернет.

Если при столкновении получит рану, горе экипажу! Гибель неизбежна. Чудовище всех загрызет.

В реке Рокель бегемоты встречаются пока довольно часто, несмотря на близость британской колонии Сьерра-Леоне. Климат нездоровый, охотники не стремятся сюда, предпочитая Капскую землю. Туземцы отваживаются нападать на гиппопотамов только на суше, где животные почти не появляются, предпочитая воду.

Так что в местности, где происходят события, о которых мы рассказываем, «речные лошади» еще не перевелись.

Когда шлюпка остановилась от внезапного толчка, все решили, что она напоролась на камень и пойдет ко дну. Но вода вдруг покраснела, поднялось сильное волнение, послышался громоподобный вой.

Лодка продолжала идти тихим ходом. Вновь раздался крик, только еще громче. Шел он из воды.

— Я узнаю этот звук! — воскликнул Фрике. — Так кричит умирающая лошадь. Я слышал его в аргентинских пампасах и никогда не забуду.

У гиппопотама единственное сходство с лошадью — голос. Только «речь» его гораздо резче и неприятнее.

Из бурлящей воды показалась голова бегемота, потом и часть туловища. Он распахнул огромную пасть с лиловым небом и ослепительно-белыми зубами, ухватился этими зубами за железный борт лодки и давай трясти ее изо всех сил.

Опасность грозила серьезная, Фрике понимал это, но не пошутить не мог.

— Вот тебе раз! Подводный камень плавает и даже кусается. Это глупо. Убирайся прочь, старый урод! Обшивка стальная, все равно тебе ее не изгрызть. Пошел прочь!

Твердая сталь только сильнее разозлила зверя. Он тряс лодку как игрушечную.

Парижанин понял, что пора принимать меры. Достал винтовку восьмого калибра, не спеша зарядил, встал в двух метрах от зверя, грызшего зубами стальной борт с такой силой, что искры сыпались.

— Вот что, мой мальчик, ты чересчур долго злишься, — сказал он, прилаживая винтовку на плече. — Уходи-ка лучше домой. Не хочешь? Знаешь, я не любитель убивать, но, видно, придется угостить тебя свинцовой бомбошкой. Раз!.. Два!.. Ну, сам виноват… Три!.. Пеняй на себя.

Бум!.. Раздался оглушительный выстрел. Гиппопотам, которому пуля попала в глаз, разжал челюсти и пошел ко дну. Он тонул медленно, и можно было рассмотреть, что натворила пуля.

Это было ужасно! Верхнюю часть черепа снесло, к клочкам оторванной кожи прилипли обожженные частички раздробленных костей. Как будто бросили гранату или взорвалась бомба.

— Они очень милы в зоологическом саду, когда глотают копеечные хлебцы, но у себя дома не особенно любезны, — заметил Фрике. — Положим, мы сами приласкали его шлюпкой, и вдобавок паровой, но ведь не нарочно… Эй, друзья, полегче! Не наткнуться бы еще раз. Вода что-то подозрительно волнуется вокруг нас. Так. Что я говорил?

Со всех сторон из воды поднимались новые экземпляры. Что их возмутило? Гибель сородича? Или шум паровой лодки, винт которой сверлил и пенил воду?

На суше гиппопотам вполне добродушен, в воде часто раздражителен.

Возможно, шлюпка с бурливым винтом, пыхтящей и кашляющей трубой, выплевывающей дым, вызвала у травоядных сангвиников приступ ярости. Вероятно, не оставили они без внимания и предсмертный крик своего товарища. Услышав его, переполошились окончательно и решили дать бой.