В небе Чукотки. Записки полярного летчика - Каминский Михаил Николаевич. Страница 40

— Позволь! По–моему, чукотскую письменность изобрел Тан–Богораз.

— Твои сведения совпадают с истиной. Богораз создал письменность по законам науки, и Стебницкий написал учебники. Но то, что сделал Тан–Богораз, не удивительно. Он ученый. А вот то, до чего додумался, не видя печатного слова, неграмотный чукча, — это уже удивительно.

— А ты видел эту письменность своими глазами?

— У Тамары Руанет три тетради дневников Тыневиля. Сейчас его младший сын Егор делает подстрочный перевод. Он учился не только грамоте отца, но и в русской школе.

— Ну и что же это за письменность?

— Тыневиль каждое слово изобразил особым значком вроде иероглифа. Он рассуждал так: лисица пройдет, оставит след. Подойдет к этому следу другая лисица и что–то узнает. А почему человек не может передать другому то, о чем он думает?.. Однажды Тыневиль попросил у меня лист бумаги и изобразил, как, по его понятиям, ходит солнце по небу в разные времена года. Все это, конечно, примитивно, но меня изумляет, что такие всходы появляются на никем не засеянной почве. Сородичи считают его почти шаманом, а он просто философ от природы и честный труженик. В совхозе работает вместе с сыновьями, и его семья составляет отдельную бригаду. А стадо у него самое лучшее.

ТАМАРА РУАНЕТ

В совхозе не было ни клуба, ни красного уголка, и внеслужебное общение сотрудников продолжалось после ужина в столовой. Когда убиралась посуда, появлялись шахматы, которые любил Шитов, и «виктрола», как тогда называли патефон. Стол сдвигался к самой стене, и начинались танцы. Мужчины в валенках и торбасах выглядели неуклюже, но предавались танцам с увлечением,

Зоя Неласова, жена бухгалтера и повар (в прошлом, кажется, артистка), обучала желающих классическому танго и попутно хорошим манерам.

Такие вечера отдыха организовывались стихийно чуть ли не ежедневно, и обязанности массовика на них выполняла Тамара Руанет. Ей было двадцать семь лет. Тонкая, стройная, с осиной талией, каштановыми волосами, обрамлявшими мальчишеское озорное лицо, она походила на артистку. Да и в повадках ее проглядывал природный артистизм. За своей внешностью она следила с великой заботой и была предметом всеобщего обожания. В столовую приходила в шелковых чулках и приносила с собой туфли. Скинув валенки, превращалась в наследную принцессу. Тамара держалась гордо и независимо, и в те дни ни один холостяк не мог считать, что кому–то она отдает предпочтение.

До 1934 года Тамара работала учительницей где–то в Корякском округе. В совхозе практиковалась по специальности зоотехника. Шитов отозвался о ней как о подающем надежды работнике, Бровин и Соловьев считали ее товарищем по походам, а Железов был попросту в нее влюблен. Я уже подметил это и, подумав, что при своей стеснительности Николай не отважится объясниться с Тамарой, решил, что сама судьба послала меня ему в помощь, и ждал случая. И случай представился. Накануне отлета из совхоза я заполнял моторный формуляр в комнате Николая. За чем–то забежала Тамара и, увидев меня одного, хотела упорхнуть.

— Тамара! Подожди минутку, есть разговор!

— Ах, как интересно! Герои–летчики снисходят к нам, как простые смертные! — игриво ответила Тамара, держась за дверную ручку.

— Не кокетничай! Я тебе не Николай, чтобы из меня веревки вить!

— Фу… За что же ты меня так? К такому тексту музыка не получится!..

— Извини и сядь. Я по серьезному делу! Тамара опустилась на край табурета, изобразив на своей смешливой физиономии нарочитое внимание. И тут я почувствовал, что эта возмутительница мужского спокойствия способна даже святого ввести в соблазн. И в моем голосе зазвучали «подхалимские» интонации, которые, видимо, и поощрили Тамару на продолжение разговора в том же духе.

У меня к тебе серьезный вопрос. Один? Пока один. Ему там не тесно? Где там? Я не знаю, где ты держишь свои вопросы. Что ты мне голову морочишь?! Ну извини, я шучу. — Почувствовав, что переиграла, она посерьезнела.

— Как, по–твоему, Николай хороший парень?

— Бывают и лучше, но редко,

— А ты знаешь, что он в тебя влюблен?

— Ха–ха! Вот удивил! А кто здесь в меня не влюблен? Разве только Бровин. Старик Шитов и тот неравнодушен.

— Однако скромностью тебя обидели. Ну так как же ты относишься к Николаю?

— Хочу, чтобы это было на всю жизнь. Чтобы было красиво. Тем, кто носит штаны, это понять трудно.

От ее смешливости не осталось следа. Что–то горькое почудилось мне в этих словах.

— Послушай, Тамара! Николай тебя любит, но умрет — не скажет. У него это на всю жизнь. Не упусти его!

— Слишком смело ты даешь свои гарантии. Если любит, пусть сам завоевывает!

— Эх, ты! Заячье у тебя сердчишко! Так и будешь ждать завоевателя! Ну–ну, жди! Вопрос исчерпан!

Тамара медленно поднялась, пристально и серьезно посмотрела на меня. На ее побледневшем лице что–то дрогнуло, и оно приняло обиженное выражение. Хотела что–то сказать, но порывисто повернулась, рванула дверь и выбежала.

Я чертыхнулся про себя за невыдержанность, и мне стало жалко Тамару. Видно, я неосторожно задел какую–то старую рану. Вскоре за другими заботами я забыл об этом неудачном сватовстве, но оказалось, что оно сыграло свою роль. Через год Тамара Руанет и Николай Железов встречали меня уже как супруги. Тамара сказала:

— Здравствуй, сватушка! Помнишь, как ты обозвал меня заячьим сердчишком? Обозлилась я тогда на тебя здорово. А подумав, решила, что ты прав — надо женить на себе этого черствого человека. Жди, когда он сам наберется храбрости! — Она лукаво посмотрела на Николая.

Когда я познакомился с Тамарой, у меня сложилось впечатление, что она со своей врожденной способностью к кокетству просто интересная женщина, призванная украсить жизнь мужчин в этом захолустье. Но скоро я узнал о ней многое, что заставило меня проникнуться к ней большим уважением. Она не стремилась к домашнему уюту, не страшилась пеших переходов в сотни километров по мокрой, кочковатой тундре, ночевок в палатке или дымной чукотской яранге. Она не воротила нос от грубой, часто неприятной работы зоотехника — всегда умела быть равной своим коллегам в работе, требующей мужской выносливости. И при этом она не огрубела, не утратила женского обаяния, вынуждая и мужчин не опускаться.

Такие женщины, как Тамара, делают жизнь на угрюмом Севере теплой и светлой. Да и в иных местах планеты они необходимы нам как воздух, И не только потому, что они поощряют в нас благородное мужество, — как правило, они верные товарищи в нашем общем деле.

Я не случайно так обстоятельно рассказываю о людях совхоза «Снежное». На мой взгляд, они изо дня в день совершали героические дела, преобразовывая косный быт чукчей, приобщая их к веку электричества и авиации.

Как–то Тамара Руанет рассказала мне следующую историю:

«Однажды возникло подозрение, что в стаде бригадира Камелькута появился ящур. Зоотехник этой бригады Паша Соловьев попросил Бровина прийти в стадо для консультации. Бровин взял с собой меня. Стадо было в верховьях реки Белой, и, добравшись до него на третий день, мы застали в бригаде какой–то переполох: бил бубен, кто–то плакал, люди бегали от яранги к яранге, не обращая на нас внимания.

Оказалось, что у пастуха Тынеуги тяжело заболела жена Кыргитваль и пожелала уйти к «верхним людям». Это желание чукчи выполняют непременно, так как боятся, что злой дух Келе, рассердившись, заберет еще кого–нибудь. Шею женщины уже обхватывала петля из сыромятной кожи, и под бой бубна совершался последний ритуал. Я еще не поняла, что происходит, как Соловьев и Бровин разбросали близких родственников больной, сняли с ее шеи ремень и объявили, что Советская власть не разрешает уходить к «верхним людям» таким способом. Чукчи возмутились. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы бригадир Камелькут не принял сторону Бровина. Он сказал:

— Русские таньги (люди) не боятся Келе. Пусть они попробуют вылечить Кыргитваль!

Бровин и Соловьев изготовили плот из лиственниц, росших по берегу, и Бровин поплыл на нем с больной женщиной в Усть–Белую. Белая — очень быстрая река, особенно при впадении в Анадырь. Бровин вполне мог утонуть вместе с больной, и тогда бы чукчи убедились, что Келе может отомстить нарушителям древнего закона. Однако все обошлось благополучно. У женщины оказалось обыкновенное воспаление легких, и доктор Золотов ее вылечил.