Русский Бог (СИ) - Сорокин Александр Сергеевич. Страница 11

- Ну так я-то с тобой не ссорилась…Знаешь, Саша, а ведь несмотря на все мои легкомысленности, я как с мужем с тобой откровенна предельно, потом ты не мог ничего не знать…

- Весь Петербург только и говорит о твоих похождениях…

- Вот-вот… Но в душе своей, ты не поверишь, я тебе никогда не изменяла. Ни разу! Тело, проклятое тело!- Елизавета ударила себя по бокам.- У него такой норов, что порой не хватает сил, чтобы вовремя натягивать узду. Душа противится, она плюётся, ей противно она любит только тебя, а тело заглядывается на посторонних, падает, грешит…

- Lise, а помнишь наше венчание, четверть века, больше уже махнуло! Мы вышли из собора, оба молодые, красивые, ослепительные. Ты – в белом платье…

- Из тончайшего шифона, мне его маман прислала из Бадена.

- Со шлейфом, который несли фрейлины…

- Сашуля, ты всё забыл, шлейф несли карлики!

-  А карлики – экзотичнее.

 Александр вздохнул.

- Согласись, Сашуля, что ты всё-таки погорел с греками. Турки им понавтыкали круто. А всё потому, что Россия оказалась без союзников.

- А Англия и Франция?

- Нашёл любителей жар чужими руками загребать! Французы выродились, это уже  не те, что с Бонапартом до Москвы дошли. А у англичан предательство в крови, они спят и видят, как бы Россию расчленить и превратить в колонию типа Ост-Индийской. Надо быть болваном чтобы не понимать, что при военном союзе с объединенной Германией вся Восточная Европа окажется, между молотом и наковальней. Союз же с Англией и Францией и война с Германией – смерть для России.

- Lisе, опять ты о политике! Давай о любви…

- О любви! О любви! – заплакала Елизавета. – Как с тобой о любви говорить, когда… ты спишь со мной так редко. Как не соблазняться другими мужчинами! Я понимаю, у тебя возраст, потом государственные дела, но – я  то в самом соку! Как мне-то быть? Ведь хоть царица я, а баба, баба! Спать со мной чаще надо, спать! Тогда и измен не будет…

                                                             *  *  *

         Тем же временем в особняке на Морской в более скромной спальне, но тем не менее, со стенами обитыми красной штофной тканью, в дубовой кровати с набалдашниками в виде трубящих ангелов, лежали князь Сергей Павлович Трубецкой и его жена Катишь.

- Если ты сразу узнал, что это великий князь Николай то почему ты дал ему возможность уйти? скажи ты единое слово, и заговорщики разорвали бы его на куски. А теперь он знает все наши планы, может в любой момент приказать провести аресты, а там расстрел, виселица, Сибирь…

- а ты полагаешь, Николай ничего не знал? Как же он тогда попал на наше собрание? Кто его привёл? И Александр и Аракчеев прекрасно осведомлены. Первая записка Бенкендорфа о тайном обществе поступила к императору четверть года назад…

- Почему же они не предпринимают никаких мер?

- Император Александр рефлексирует. Ему не до нас. Он считает, что мы… его дети. Если организовал убийство отца своего – Павла, то мы вроде бы, то мы имеем подлинное моральное право рассчитаться с ним.

- А Николай?

- Бездеятельность Николая пока составляет загадку… Николай очень любит власть. Ждёт не дождётся смерти Александра, чтобы самому взойти на престол. А так как брат его никак не умирает, Николай, я думаю, присматривается к нам, не могли бы мы помочь ему в осуществлении его честолюбивых намерений. Впрочем, надёжнее вызвать Николая,  под каким-нибудь предлогом,  воспользовавшись, скажем, этой актрисой Истоминой, на которую он положил глаз, подальше от столицы и свести счёты.- задумчиво продолжил Трубецкой.

          За окном светало. Трубецкой встал , принялся одевать рясу, приклеивать бороду, усы.  Катишь, сидя в постели, расчесывала волосы. Она встала, подошла к Трубецкому, обняла его сзади:

- Пора?

- Пора, Катишь…

- Серёжа, ты по-прежнему хочешь убить царя?

Трубецкой усмехнулся:

- Я много-много раз имел возможность убить царя, но…не убил.

- Тоже… рефлексируешь?

- Чтобы убить царя Александра, много ума не надобно… Я хочу, чтобы он сам с престола сошёл, без крови.  Тут такая игра, до смерти захватывает.

- Провалиться не боишься?

Трубецкой поцеловал жену:

-Яд – в коронке, - указал на зуб, затем приложил ладонь к груди. – А в сердце – одна ты, Катишь.

Нервы Катишь сдали.

- Серёжа… ведь если что, не дай Бог, случится с тобой, я не вынесу! Так и знай, погубишь меня…

- Ты знаешь, Катишь, я иногда подумываю, вот как царь Александр хочет, бросить всё. Пойти да и заложить всех…

- Что ты, Серёжа?!

- Да-да! Заложить всех товарищей по заговору царю или Николаю. Дело-то наше пропащее, мало нас… Или ты заложишь или тебя. Во всяком деле без предательства никак нельзя. Кто вперёд!

                                                             *  *  *

          В той же огромной царской постели под розовым кружевным одеялом, в которой ночь назад лежали Александр и Елизавета Алексеевна, теперь помещались та же Lise и митрополит Фотий. На настенном канделябре повисла небрежно брошенная ряса.

- Ну, митрополит, не подозревала, что в ложе Русской Православной церкви таятся столь мощные мужские силы…- говорила, сладко томясь, императрица.

- Русская Православная церковь под покровом матери нашей пресвятой Богородицы стоит и век стоять будет, аки Москва – Третий Рим…

- А ещё бесстыдно скопцом себя называл.  Если ты скопец, то как же?

- Силой воли, государыня, единой слой воли.

- « Женщине не позволяй приближаться к тебе и не потерпи, чтобы она вошла в твою келью, потому что за ней идёт буря помыслов»,-  игриво погрозила императрица.

- Риторика, государыня… Никто не может быть воздержанным, если не даст ему Бог… Значит, я лучше императора?

- О!... Он вообще не мужчина.

- Так уж?

- Я отвечаю.

- Так тогда нам нужно чаще молиться вместе, а потом я буду принимать покаяние.

- А если одновременно: и грешить и каяться?

- Всё возможно, императрица моя…

- Император мой! Любовь сатанинская…

Тише, тише… Не надо так за бороду тянуть.

-Почему? Она что, у вас приклеенная?

- Борода настоящая, но мне не нравится, когда за неё тянут.

- А за что, вам нравится, когда вас тянут?

                                                            *  *  *

          Дверь открыли специально подобранным ключом. Оленька, игравшая куклой и сидевшая к двери спиной, ничего не заметила.

- Когда вы вырастете, - говорила Оленька кукле, - то тоже станете актрисой. И будете танцевать  ля-ля-ля. А директор театра тоже будет добрый-добрый, и будет давать вам много-много денежек, и вас будет любить государь…

          Трубецкой без усов и бороды, в длинном плаще, шляпе, с шарфом, прикрывавшем низ его бледного лица, дотронулся до плеча девочки. Девочка вздрогнула.  За спиной Трубецкого стояли три его сообщника.

- Оленька, здравствуй… Где мама?

-Папа! Папочка! Я тебя узнала! Таким я тебя и представляла, большим, красивым! Ты вернулся из экспедиции? Я знала, что ты приедешь! Ты был на севере с Врангелем или на юге с Коцебу?

- Я был на западе с Джемсом Куком, и с Лисянским, и с Беллинсгаузеном у Антарктиды…

- Но корабли Беллинсгаузена давно вернулись…

-Я тебе дорогой всё расскажу. Собирайся.

- А мама поедет с нами?

          Но сообщник Трубецкого уже накинул на нос и рот девочки платок  с хлороформом.

          В комнату напевая, вошла с корзиной со снедью товарка Анны. Не успела она вскрикнуть, как другой сообщник Трубецкого прижал её к стене, приставив к горлу кинжал.

- Девочка будет в Святоозёрском монастыре,- сказал Трубецкой, всовывая товарке за корсет пачку ассигнаций.