Последняя охота Серой Рыси - Робертс Чарльз. Страница 61

Буйвол быстро вскочил и с размаху, как безумный, бросился на неумолимую сталь, отделявшую его от врага. Бонг колебался секунду, потом, протянув вторично хобот поверх решетки, злобно обхватил им рога Последнего быка у их основания и пытался скрутить ему шею. Это предприятие было, однако, не по силам даже такому титану, как слон. Вся мощь Последнего быка заключалась именно в мускулах его узловатой и огромной шеи. С бешеным ревом бык бросался из стороны в сторону, напрасно стараясь отбиться от этого непонятного ему змееобразного предмета, который так основательно прикрепился к нему. Бонг, дико трубя, широко расставив свои ноги-столбы, упирался ими изо всех сил. Казалось, стальная решетка падет под ударами. Но шумная и ожесточенная битва скоро кончилась. Толпа подоспевших сторожей прекратила побоище. Бонга, казавшегося явным зачинщиком, втолкнули в его стойло, и он был подвергнут серьезному наказанию.

Последний бык чувствовал себя униженным. Во время этой схватки случились вещи, которых он никак не мог постичь. И хотя он не испытывал ничего, кроме боли в шее и в плечах, он все же понимал, что получил трепку и что с ним обошлись бесцеремонно. Его не утешало даже то, что не он, а враг его ушел первый с поля сражения. В течение нескольких дней у него был подавленный вид, и он смирно бродил среди послушных ему коров. Но вскоре к нему вновь вернулась его прежняя горькая угрюмость, и вновь, одинокий, он предавался своим мрачным думам, стоя на гребне холма.

Обычно в зимние вьюги Последний бык давал себя загонять на ночь вместе со всем остальным стадом в роскошный теплый и просторный сарай. Но в эту зиму его так трудно было загонять в хлев, что Пэйн приказал предоставить ему свободу действий и оставить его на воле.

— Это не причинит ему вреда и слегка охладит его горячую кровь, — решил Пэйн.

Итак, дверь сарая оставлялась открытой, и Последний бык входил в него или не входил, как ему вздумается. Было замечено, однако, что хотя обычно буйвол входил ночью в хлев и оставался там вместе со стадом, но в бурные ночи, когда ветер дул с запада или с северо-запада, он стоял на голом холме, устремив свой взор в темную даль. Кто знает, какие видения проносились в его взволнованной, затуманенной, лишь наполовину постигавшей окружающее голове, когда сыпалась тонкая изморось или лил проливной дождь, наполняя холодом его ноздри, обливая потоками воды его косматую гриву и хлеща его по сузившимся глазам! Но Пэйн безгранично сочувствовал зверю, родина которого была и его родиной. Он говорил, заметив темную фигуру буйвола под нависшими над землей мрачными тучами, что глаза Последнего быка ясно различают среди урагана бесконечные стада буйволов, беспрерывно двигающиеся все дальше и дальше на юг, навстречу гибели. Странно сверкают во мраке заостренные верхушки их рогов, их блуждающие глаза и покрытые пеной ноздри, а с боков крадутся за ними волки равнин. Среди рева бури, — утверждал Пэйн, — Последний бык прислушивался с своего холма к топоту этих исчезнувших стад. И хотя сторожа шептали друг другу, что начальство болтает вздор об этом «злобном старом буйволе», тем не менее постепенно и они стали смотреть на него с чувством, похожим на благоговение, и относиться к его мрачным причудам, как к капризам избранного существа.

Случилось в эту зиму, что под зоологическим садом начали проводить железнодорожный туннель. Небольшая часть его пролегала под пастбищем Последнего быка и близко подходила к живописному домику, который занимали Пэйн и двое его помощников. В этом месте уровень сада был низок, и слой земли над сводом туннеля был очень тонок.

И вот однажды, после многих дней дождя и холодной январской оттепели, наступило воскресенье, когда солнце и воздух точно объединились друг с другом, чтобы дать земле обманчивую иллюзию весны. Это было после полудня. Апрелем дышали почки и земля, и веселые толпы гуляющих стекались в сад, чтобы насладиться временным бегством зимы. Как раз в тот миг, когда веселье стало особенно шумным, когда всюду звучали звонкие голоса детей, словно щебетанье скворцов, а Бонг, маленький слон, с добродушным видом и переваливаясь на ходу, шествовал по широкой белой дороге со своим грузом, вдруг задрожала земля, пронесся зловещий гул, точно при землетрясении, и волною пробежал вдоль загородки Последнего быка.

Руководимый верным инстинктом, Бонг пустился бежать с детьми на спине через луг. Люди с побледневшими лицами, едва сознавая, от чего, собственно, они бегут, с воплями и криками последовали примеру слона. Еще минута, и с глухим грохотом земля рухнула в туннель во всю длину загородки Последнего быка, унося с собой ненавистную ему решетку.

Почти тотчас же паника толпы улеглась. Люди поняли, что произошло. Благодаря своевременно поднятой Бонгом тревоге все вовремя отошли, в сторону, и никто не пострадал. Когда миновал страх, народ помчался назад, желая поглазеть на разрушенный туннель. Вместо туннеля теперь была зияющая яма с краями, местами отвесными, местами покатыми. Толпа сильно шумела и радовалась, что так счастливо отделалась. Провал как раз примыкал к одному из углов домика, занимаемого сторожами. Часть фундамента была снесена, но самое строение, хотя и покосилось слегка, осталось в целости. Пэйн, который как раз занят был своим воскресным туалетом, вышел на покосившееся крыльцо, наполовину раздетый, держа в руке кисточку для бритья. Щека его была покрыта пеной. Он окинул взглядом повреждения, потом бросился обратно в дом, чтобы одеться; в то же время он подал спешный сигнал, сзывавший всех служащих из других частей сада.

Последний бык, стоявший на своем холме спиною к толпе, при тяжком грохоте обвала обернулся с изумлением. Несколько минут стоял он угрюмый, не охватывая еще своим умом всего положения вещей. Только долгое время спустя его осенила мысль, что стены тюрьмы пали. Да, воистину, наконец-то открылся перед ним путь к свободе, к большим открытым пространствам, по которым так изголодалась его молчаливая туманная душа. С гордой решимостью бык сошел с холма на разведку.

Но вдруг новая мысль осенила его тяжкодумную голову. Он увидел шумные толпы народа, мчащиеся куда-то назад и толпящиеся у краев обвала. Это были его враги, и они, конечно, пришли поиздеваться над ним. Все его тело трепетало от ужасного, безумного бешенства. Он дико заревел, как бы посылая вызов, и с ревом бросился вниз на равнину, опустив голову к земле, мрачный, огромный, непреклонный. Толпа отхлынула с громкими криками. Кто-то воскликнул:

— Он не может перейти!

Другие кричали:

— Он перейдет! Он бежит! Спасайтесь!

И с воплями, как сумасшедшие, люди бросились врассыпную по открытому полю, укрываясь за киосками, за павильонами, за деревьями, за каждым прикрытием.

У края обвала Последний бык почти не задержался. Он спустился вниз, упал в яму, но тотчас же вскочил на ноги и, роя землю и храпя, поднялся по противоположной крутизне. Наконец его забрызганная грязью колоссальная голова появилась на другой стороне провала. Маленькие глаза его блуждали и горели, пена текла из воспаленных ноздрей. Беглецам, которые едва осмеливались оглянуться, он казался страшилищем.

Поднявшись на край ямы, буйвол остановился. Тут было так много его врагов, и он не знал, с кого из них начать преследование. И вдруг прямо перед собой, на открытом месте, он увидел сбившихся в кучу детей и нянек, метавшихся в полной растерянности. Пронзительные крики неслись из этой кучи, сверкавшей всеми цветами. Тут переливались все краски: и алая, и желтая, и голубая, и ярко-розовая. Дети прежде всего бросились в глаза безумцу-буйволу. Они были самыми шумливыми врагами, а следовательно, и самыми опасными. С ревом взметнул он хвостом и бросился на них.

На несколько мгновений жуткая тишина воцарилась повсюду. Потом из разных частей сада появились служители, быстро бежавшие на помощь и яростными криками пытавшиеся отвлечь внимание животного. От бегущих отделилось несколько одетых в черное фигур: то вооруженные тросточками отцы в отчаянии кинулись к детям, чтобы защитить малюток. Многие дети, обезумев от ужаса, падали на бегу. Некоторые няньки убежали далеко вперед, в то время как другие, верные своему долгу, с широко открытыми от страха глазами схватили детей на руки и бежали, изнемогая от тяжести.