Опасные пути - Хилтль Георг. Страница 45

— Постой, — воскликнула Аманда, — довольно; тебе нельзя пить так много сразу.

— Э, пустяки, я страшно хочу пить, — ответил Гюэ.

— Что же ты состряпал в своих старых ретортах, папа? Я уже с утра замечаю, что ты работаешь над чем-то важным; даже в саду слышен запах из твоей лаборатории. Секретарь наверху опять будет ворчать.

— Пусть, — со смехом ответил Гюэ, опускаясь на каменную скамью, — мне до него дела нет. Брюнэ может выезжать вместе со своими жильцами. Я сам займу верхний этаж, тут становится тесно.

— Зачем, папа? — ответила Аманда, прислоняясь к плечу отца. — Госпожа Брюнэ такая добрая и кроткая. Она любит наш дом, а жильцы не жалуются; если когда какой-нибудь из них и поворчит, так он прав. Иногда ты варишь такую гадость, папа.

— Да, да, понимаю. Чем больше чада и чем противнее запах, тем дороже и важнее препарат. Я сегодня что-то состряпал! Глазер глаза вытаращит! Он не знает высшего искусства! Какой восторг!

— Ну, я тоже кое-что понимаю. Разве не верно и не точно развешиваю я самые мелкие вещества? Сколько раз ты поручал мне различные яды, которые молодой Териа примешивает в свои мази и притирания? Я узнаю их по первому взгляду. Что ты сегодня варил?

— Оставь меня, Аманда! Я жду сегодня Глазера; пусть увидит. Это — блестящее доказательство. Я достигну того, к чему собственно стремлюсь и для чего работаю не переставая.

— Да, я очень хорошо знаю это. Ты не должен так много работать, потому что становишься не моложе, а старше, да кроме того стал таким нехорошим. Я много раз ночью стучала к тебе в лабораторию: “Папа, отвори!”, или: “Папа, ложись спать!”, — а ты мне даже не отвечаешь, хотя я знаю, что ты там, потому что у тебя горит лампа, и знаю, что ты работаешь, потому что из труб идет дым в сад.

Пьер Гюэ заволновался. Он поднялся со скамейки и схватил дочь за руку.

— Так это была ты? — серьезно спросил он, — ты приходила ночью к дверям лаборатории? Аманда, ты знаешь, что я люблю тебя больше, чем самого себя, но я могу рассердиться и очень грубо обойтись с тобой. Не смей больше подходить ночью к дверям лаборатории!.. Оставайся в своей комнате или ты узнаешь, каким строгим я могу быть.

— Ты сможешь на меня рассердиться? — засмеялась Аманда. — Нет, ты не в состоянии сделать это! Рассердиться на то, что я забочусь о тебе? Что ты, папа! Поцелуй меня лучше.

Гюэ отстранил дочь.

— Нет, нет, я говорю серьезно. Никогда больше не подходи к моим дверям ночью. Есть известные опыты, тесно связанные с движением созвездий; их можно производить только в ночной тишине, в определенный час, и они не удаются, если кто-нибудь помешает или нарушит тишину. Я все глубже проникаю в сокровенные тайны природы, в неизведанные области, доступные только избранным. Какие удивительные вещи мне уже приходилось видеть, а сколько еще предстоит! Но ты никогда больше не должна стоять у дверей, я тебе запрещаю это. Да, еще одно. Вечер приближается, а Лавьенн ждет еще сегодня двенадцать флаконов розовой воды. Морель занят чисткой моих реторт, а потому тебе придется отнести флаконы цирюльнику.

Аманда встрепенулась, но спокойно проговорила.

— Нет, нет, отец, я лучше позову какого-нибудь носильщика с площади, если Морель занят, но ни за что не пойду в дом цирюльника.

— Ты упрямишься, Аманда, — сказал Гюэ, — но ведь ты же знаешь, что Лавьенн — хороший плательщик, а нам нужны деньги. Иди без разговоров.

— Хорошо, отец, — ответила девушка, — только я ни за что не войду в его дом; ты не заставишь меня сделать это!

— Но, почему же? Объясни, пожалуйста.

— Потому что это — проклятый дом; ни одна порядочная девушка не должна переступать через его порог. Там творятся ужасные вещи. Говорят, что недавно одна женщина сошла с ума, потому что нашла свою дочь в объятиях этого негодяя. Это сам черт направил старуху в дом цирюльника.

В эту минуту отверстие в дверях лаборатории отворилось и в него просунулась голова Мореля, помощника Гюэ. Ему было около пятидесяти лет и он имел поразительно безобразную внешность. Морель уже около трех лет находился в доме Гюэ и обладал большим достоинством: он был очень молчалив. Гюэ не раз испытывал своего слугу, и тот всегда с честью выходил из этого испытания. Он не водил знакомства ни с кем из соседей, не болтал, ловко помогал в химических работах и вредные испарения, наполнявшие лабораторию, не оказывали никакого действия на его железное здоровье. На основании всего этого Гюэ мирился с отталкивающей наружностью Мореля и всеми силами старался удержать его и привязать к дому.

Старый слуга и не требовал особого внимания или ухода; он ел у очага в сенях, без воркотни и недовольства, все, что ему давали. Жалованье он принимал с благодарностью, но через несколько времени возвращал хозяину, с просьбой спрятать деньги, в которых не нуждался. Очень редко он брал небольшую сумму, чтобы купить себе новое платье. Спал Морель в маленькой беседке, находившейся в саду у самого выхода на улицу Пердю.

Когда он теперь открыл отверстие в двери лаборатории, Гюэ и Аманда стояли спиной к ней и не видели его. Старик стал внимательно прислушиваться к разговору отца с дочерью, не сводя с них пытливого взора.

— Кто же была та несчастная, которая пошла искать свою дочь в этом проклятом доме? — спросил Гюэ.

— Это — вдова одного купца из Ломбардской улицы; ее зовут Розье.

Голова Мореля исчезла.

— Если это так, — проговорил Гюэ, — то не ходи, дитя мое, пусть Морель отнесет цирюльнику эти бутылки. Морель! — крикнул Гюэ, но, не услышав отклика, ушел в лабораторию искать слугу.

Наступил вечер, в мрачных сенях ложились темные тени. Часы на церкви Богородицы пробили семь.

— Теперь он скоро должен прийти, — прошептала Аманда, посматривая в окно, выходившее в сад, — отец будет в лаборатории, он ждет гостя, — значит, я не нужна и ничто мне не помешает. — Она бросила взгляд на дверь лаборатории и тихо проговорила: — Я уверена, что не ошибаюсь: отец уходит из дома по ночам. Этот Глазер — какой-то странный парень. Отец слишком увлекается, когда работает над каким-нибудь новым открытием; надо наблюдать за ним, а то слишком заберут его в руки.

Раздался звонок. Гюэ поспешно вышел из лаборатории, отпер дверь, и в сени вошли два человека. Один из них был Глазер, а второй был незнаком Гюэ, а также и его дочери.

— Добрый вечер, господин Гюэ, — начал Глазер, — позвольте мне ввести к Вам своего друга, о котором я Вам вчера говорил.

Гюэ приветливо поклонился пришельцам и сказал:

— Войдите на минутку в лабораторию, господин Глазер, и Вы, сударь, также; я только скажу пару слов своей дочери.

Посетители вошли в лабораторию.

Тогда Гюэ, подойдя к дочери, произнес:

— Дитя мое, не мешай нам!.. Мы должны произвести необычайный опыт и не сможем ни на минуту оторваться от реторт. Оставь нас одних! Морель уже принес вино и закуску в лабораторию. Будь дома и не болтай лишнего, если придет какой-нибудь любопытный гость, — и, поцеловав дочь в лоб, старик исчез за дверями своей лаборатории.

Молодая девушка отправилась в свою маленькую комнатку и, открыв окно, высунулась в него.

— Тсс! Тсс! — раздалось снизу.

— Я тут, — прошептала Аманда.

В темноте смутно выделялась фигура молодого человека, а затем он очень ловко взобрался по обвитой виноградом решетке и в один миг очутился на широком подоконнике. Несмотря на густой мрак, маленькие руки Аманды быстро нашли руки молодого человека и ее губы встретились с его губами.

— Добрый вечер, моя дорогая, любимая Аманда, — тихо проговорил он.

— Здравствуй, мой дорогой Ренэ, — ответила Аманда.

Этот молодой человек был герцог Ренэ Дамарр; он в качестве студента попал в дом старика Гюэ, чтобы пройти с ним курс медицины. Наряду с некоторыми интересными научными открытиями Ренэ сделал одно, еще более для себя интересное, что у Гюэ прелестная дочь.

Аманда с восторгом отвечала на любовные признания красивого молодого человека. Ренэ был счастлив и благословлял своего наставника, посоветовавшего ему заняться медициной под руководством Гюэ. Молодые люди скоро пришли к соглашению относительно времени и места свиданий. Когда старик Гюэ был занят своими колбами и ретортами, Аманда отпирала садовую калитку, выходившую на глухую улицу; когда же время для свидания было неудобно, Ренэ находил калитку запертой.