Мария, княгиня Ростовская - Комарницкий Павел Сергеевич. Страница 118
— Думаю, послезавтра, — Михаил вздохнул. — Завтра не успеть.
В коридоре раздались голоса, в дверь сильно и резко постучали.
— Кто? — громко произнёс Бела, выпрямляясь.
— Гонец прибыл, мой король! Беда! Полчища монголов идут на Секешфехервар!
Король и князь встретились глазами.
— Ты, похоже, оказался прав, Михаил.
Они стояли толпой, грязные, обрванные, измождённые. Конная стража гарцевала вокруг, презрительно поглядывая на бывших русских людей. Ибо пленый уже никто, говорящий скот. Страшное слово — раб…
— Ну, темник Димитор, твоё слово, — монгольский темник остро глянул на Дмитра Ейковича. Бывший воевода крякнул, толкнул пятками коня и выехал вперёд.
— Слушайте меня, русские люди! Все вы уже знаете, что Повелитель Вселенной Бату-хан пришёл сюда, чтобы исполнить волю Величайшего из Величайших хана Угедэя, а равно и завещание Чингис-хана — объединить всю землю от края до края в единое государство Чингисидов, преисполненное благоденствия. Но многие местые владыки, князья и ханы, не пожелали принять подданство Бату-хана, и тем ввергли свои народы в пучину горя и страданий. К счастью, не все правители оказались ослеплены гордыней непомерной. Те, кто добровольно признали власть Бату-хана, остались живы, целы и невредимы, а равно и уберегли от разорения грады свои. Деревич и Губин стоят как стояли, и ведомо мне, что також избегли бесславной гибели Ростов Великий, славный Углич и ряд других городов.
Дмитр Ейкович сделал паузу, оглядывая толпу.
— Итак, непокорные строго наказаны, и отныне земли Руси есмь подданные великому Бату-хану и величайшему из великих Угедэю. Но там, на западе, всё ещё находятся неразумные, противящиеся неизбежному. Сейчас воинство Бату-хана громит ляхов, и готовится поход на угров, чей король Бела дал приют беглым данникам Бату, презренным половцам. Король Бела не внял просьбе Бату-хана выдать беглых, с превеликой дерзостью расправился с посольством, и тем решил участь свою и народа своего.
Дмитр снова сделал паузу.
— Вам известно, что в войске Повелителя Вселенной состоят люди из разных народов. Кто храбр и могуч в бою, тому у Бату-хана почёт и уважение, и единое боевое братство царит в великом войске его. Отныне Бату-хан, считая русских людей своими подданными, дозволяет им вступать в то войско, дабы службой своей искупить вину неповиновения, а заодно снискать славу и богатство себе сообразно личной храбрости. Мне он доверил набрать тумен — тьму по-нашему, десять тысяч воинов. Так вот, я спрашиваю — кто желает биться в непобедимом войске Бату-хана?
Воцарилось тяжёлое молчание. Люди стояли неподвижно, и холодный мартовский ветер шевелил лохмотья на пленниках.
— Ну что, нет здесь храбрецов и удальцов? — вновь заговорил Дмитр. — Ну что ж… Участь трусов — быть проданными аки скот, в иные земли, в тяжкое и беспросветное рабство. Выбирайте!
Толпа зашевелилась. Раздвигая народ плечом, вперёд пролез мосластый худой детина.
— Я хочу служить…
— Иуда! — раздалось сзади. — Сволочь!
— А ну молчать! — зычно гаркнул Дмитр Ейкович. — Отойди вон туда, парень. Кто ещё? Второй раз такое счастье не привалит! Думайте!
— Ты молодец, Димитор, — негромко сказал державшийся позади монгол, с сильным акцентом, но правильно произнося русские слова.
— … Тебе просто повезло, Василий. Думаю, приказ пришёл им уходить.
— Нет, Даниил. Устояли бы мы. Теперь уж точно знаю, устояли бы. Обман то был. Оставили татары тут половину обоза осадного, и войско охранное к нему — улюлюкать да стрелы огненные пущать. А сами всей силой на ляхов с мазовами двинулись да на угров. Ну и к тебе в гости наведались заодно.
Огонь в камине жарко пылал, и ярко били в цветные стёкла лучи неистового апрельского солнца. Весна в Холме не столь ранняя, как в угорской земле, но и не такая затяжная, как в далёком Ростове. Ещё неделя, другая, и разом вспыхнут зелёной дымкой леса… Вот только на душе снега не тают. Долгая, долгая зима…
За столом сидети трое — князь Даниил Романович Галицкий, сводный брат его Василий Романович Холмский и княгиня Елена Романовна… Черниговская? Или Киевская? Или уже просто вдова?
Княгиня Елена до боли закусила губу — так вдруг захотелось завыть по-бабьи, тягуче и безнадёжно. Где же ты, Михаил свет Всеволодович, ладо мой?
Елена огромным усилием воли подавила отчаяние, выплеснувшееся из самой глуби души — нельзя, нельзя, молоко пропадёт! — и снова ей овладело спокойствие. Как будто вырвался из тёмной глубины пузырь болотного газа, и вновь сомкнулась ряска над бездонным болотом…
Вошёл слуга-истопник, помешал прогоревшие угли, добавил дров в камин и опять исчез за дверью.
— Сегодня гонец прибыл с новой вестью… — хмуро произнёс Василий. — Не дождался Хенрик Силезский подмоги. Под Легницей разбили его наголову, когда король Васлав токмо в одном дне пути был. И самого Хенрика убили, голову отсекли да на копьё водрузили. Позавчера сие дело случилось.
Князь Даниил сжал ножку кубка, из которого пил.
— И он не дождался, стало быть… А король Васлав что?
— А что Васлав? Даром что Железный, а как узнал, враз назад подался. Теперь чехам на своей земле гостей ждать…
Помолчали.
— Скажи, брате, неужто и впрямь смогут они все земли до конца покорить? Невозможно представить сие!
— Король Бела Арпад собрал войско великое… — Василий отпил пива из серебряного кубка. — Ждёт самого Батыя.
— Ведь должен же кто-то окорот дать им! — зло заговорил Даниил. — Ну сам посуди, ведь не бессмертные они, татары! Сколько того войска осталось у Батыя? Да сколько в туменах Пайдара уцелело?
— Это ты так думаешь, брате. А вот ведомо ли тебе, что воевода киевский Дмитр Ейкович ныне на службе у Батыя и войско ему собирает из русичей?
Даниил поперхнулся.
— Ну, Дмитро… Ну, гад ползучий, предатель подлый…
— И опять не так, — горько усмехнулся Василий. — Батый объявил всю Русь покорённую данницей своей. Так что служит Дмитр Ейкович вполне законно, получается. Вот держал он Киев при Михаиле, а потом при тебе — где тут измена?
Василий снова отхлебнул пива.
— Так что не надейся, что иссякнут силы у Батыя. Тем и сильны они, поганые, что из покорённых народов силу черпают и дальше идут, другие страны покоряя. Как снежный ком… Своих-то, мунгалов то есть, у них в войске всего ничего. Остальные все пришлые… Эй, Елена Романовна, ты чего?
Елена откинулась к стене, глубоко дыша. От запаха пива и жареного мяса вдруг так замутило…
— На воздух… — Елена встала, пошатнулась, но устояла. — Душно тут…
— Иди, иди, прогуляйся!
Уже стоя в дверях, Елена не сдержалась. Повернулась вполоборота, держась за косяк.
— Окорот им дать должны, говорите… А сами? Ежели б ты, и ты, и Кондрат Мазовецкий, и король Бела не сидели по берлогам своим, а пришли на помощь Михаилу Всеволодовичу, так и не сидели бы сейчас на головёшках, так и этак гадая!
Братья угрюмо смотрели в стол.
— Ежели бы все были умными, как бабы потом… Ты иди, сестрица, погуляй малость.
В покоях, отведённых Елене, было прохладно — огонь в камине не горел — и тошнота сразу отступила. В соседней комнате слышалось бормотание няньки и радостное взвизгивание Юрия Михайловича, очевидно, изволившего бодрствовать. Княгиня прошла туда.
Младенец, окрещенный Олегом, мирно, неслышно посапывал в колыбели, которую покачивала молодая служанка Ольга, приданная в помощь няньке Мавре. Сама Мавра занималась Юриком, развлекавшимся сообразно возрасту на полу.
— А вот и мамушка пришла к тебе, да? — нянька тормошила малыша.
— Мама! — громко произнёс княжич. — Гулять!
— Одевай его, Мавра, — распорядилась Елена, — пойдём-ка мы и правда на воздух. Как вернусь, Олежку покормлю. Ты, Ольга, с ним остаёшься.
— Слушаюсь, госпожа моя!
На улице яркое весеннее солнце враз заставило всх троих прижмуриться. Юрий Михайлович громко чихнул.