Эверест-82 - Рост Юрий. Страница 59

Да и сам запрет был не полный и категоричный, с ясным объяснением, а что-то половинчатое и расплывчатое. Эдик поехал с нами, но мне была дана директива (уже не медиками) не выпускать выше 6000 м. Однако события требовали другого, они же подтверждали мнение об ошибочности запрета. И он не был отстранен от работы наверху. Это вызвало раздражение в Москве.

Наконец, не выдержав, оттуда в Катманду с особыми полномочиями командировали Ильдара Азисовича Калимулина. Удивленный его неожиданным приездом и очередным запросом о Мысловском, я передал ему 23 апреля радиограмму:

…Хочу чтобы Вы четко поняли ситуацию:

Мы всегда говорили, что основным препятствием может быть погода. В этом сезоне она отвратительная. До сих пор ежедневно идет снег, холодно, говорят даже в районе Тхъянгбоче еще не распустились цветы. Вам, наверное, уже сказали, что в Катманду лишь несколько дней назад открылись горы — месяц их там не видали. И это внизу, а на маршруте условия сверхтяжелые — заснеженность, ветер и очень сильный холод. Создается впечатление, что в этом году нет предмуссонного периода, благоприятного для восхождений, и условия близки к зимним. Я говорю это для того, чтобы стало ясно: ребятам приходится работать в тяжелейших условиях.

Маршрут, как мы и ожидали, технически сложный даже для нормальных высот. Много участков высшей категории — и все это в тех условиях, о которых только что говорилось. Убежден, что этот маршрут (если его не повторит кто-нибудь в следующем году, когда будут еще целы наши веревки) долго не пройдет ни одна группа. И если мы его одолеем, это будет действительно новое слово в высотном альпинизме.

…Все участники работают на пределе возможностей — только так можно одолеть этот маршрут. А они, возможности, не у всех одинаковые. В условиях, когда число выходов должно быть ограниченным, чтобы люди выдержали до конца, на первых порах не все справлялись с заданиями. Группы понесли урон — сократились, а дело должно было двигаться неукоснительно, иначе невозможен успех. Должны были появиться сильные лидеры, которые показали бы всем, что можно работать с запланированными заданиями. Такими лидерами оказались сначала двое — Мысловский и Балыбердин. Они, когда это стало необходимо, выполняли работу за четверых. Но надо было, чтобы в каждой группе появился лидер, способный доводить дело до конца. Иначе недоработка на выходе любой одной группы срывала все дело.

Итак, когда дорог был просто каждый участник, способный работать на высоте, не говоря уже о лидерах, я должен был либо слепо, повторяю-слепо и трусливо руководствоваться директивой и снять с работы одного из выявившихся лидеров и тем самым целиком одну группу (в ней оставалось в то время только двое полностью трудоспособных), либо исходить из здравого смысла, условий на месте и интересов основной задачи (опасность для здоровья Мысловского здесь такая же, как и других). Я, естественно, выбрал второй путь и менять решение не могу и не вижу оснований. Очень прошу до окончания работы не возвращаться к этому вопросу. Сейчас наступила ответственная фаза работы и надо сосредоточиться не на полемике по уже решенному делу, а на очень трудных моментах сегодняшней работы: все дается нам с огромным трудом и усилиями. И сейчас вновь я выпускаю (речь шла о последнем, четвертом, выходе) двойку Мысловский-Балыбердин. Предвидеть заранее, что на этом этапе работы они составят основную двойку, мы, конечно, не могли. Это уже просто естественный отбор, который, как всегда, происходит в тяжелейших условиях.

Ильдар Азисович все понял и сделал так, что больше к этому вопросу никто не возвращался. Никто, кроме, наверное, нас с Эдиком. И то подсознательно. А вот теперь, ожидая вестей сверху, я думаю, что этот пресловутый запрет висит над ним как дамоклов меч и мешает спокойно работать.

Они вышли из базового лагеря 27 апреля с заданием обработать участок от 8250 до 8500 м. и установить лагерь V, а если после этого хватит сил, выйти на штурм вершины. Оба проделали огромную работу и с чистой совестью могли сегодня утром начать спуск, но пошли вверх. И, как бы ни было им трудно все эти дни, мы с Анатолием Георгиевичем верили, что так и поступят два этих очень разных, ярких человека, которых объединяет лишь высочайшее чувство ответственности и редкое умение выкладываться — отдавать всего себя без остатка, когда это нужно. А это бывает очень трудно делать изо дня в день, да еще когда тебя никто не видит! Когда почти все время под тобой многокилометровая пропасть. Когда ветер и стужа выдувают из тебя все живое и стремятся сбросить вниз. Когда любой неверный шаг… но об этом не думают. Когда короткий сон — не сон, а не приносящее отдыха забытье. Когда каждое движение (высота!) требует неимоверного напряжения. И когда к тому же никто не пожурит и ничего не скажет, если ты не выдержишь и уйдешь вниз.

Итак, в 15:15 они начали спуск с вершины. А вскоре Володя понял, что сил у них может не хватить. У Эдика кончился кислород. Сам Балыбердин днем всегда работал без кислорода.

Около 17 часов вновь заработала рация. Балыбердин вызвал базу. Его слушала одновременно и группа Валентина Иванова, уже поднявшаяся к этому времени в лагерь V на высоте 8500. Володя информировал, что движение происходит чрезвычайно медленно. Если дело пойдет так и дальше, то не исключена холодная ночевка. Это уже был сигнал тревоги. Холодная ночевка вконец вымотанных людей на высоте 8500 м. без кислорода практически невозможное дело. Вот отрывок записи этого сеанса связи.

Балыбердин: Я думаю, что до восемь четыреста [1] мы не спустимся, где-нибудь восемь пятьсот. Хотя бы вышли навстречу с кислородом, что ли, потому что исключительно медленно все. С кислородом, и если есть у вас возможность, то что-нибудь горячее, чай какой-нибудь. Как поняли?

Иванов: Хорошо, мы сейчас что-нибудь сообразим.

Тамм: А где вы сейчас? Как ты, Володя, оцениваешь? Сколько вы от вершины спустились?

Балыбердин: Я оцениваю высоту восемь восемьсот.

(За два часа они спустились, только на 50 метров! На равнине это эквивалентно примерно одному шагу в минуту.)

Тамм: Понял, понял. Как идет Эдик? Прием.

Балыбердин: А у него кончается кислород.

(Трудно не оценить деликатность ответа!)

Тамм: Ясно, ясно! Имей в виду, что мы все время на связи, но главное — с Валей, с Валей связь поддерживай!

Разговор между базой, Балыбердиным и Ивановым продолжался еще некоторое время (уточняли наличие кислорода), потом я снова вызвал Иванова.

Тамм: Валя, значит, двойке, двойке надо выходить. Выходить вперед. Второй, может быть, пока не двигаться, не двигаться. Запас кислорода взять на двоих — из расчета спуска двоих, и Володе тоже с кислородом. Как понял?

Иванов: База, понял.

Балыбердин: Мне, видимо, кислород не надо. Мне бы попить или поесть что-либо горячее, слегка так, восстановить силы. Прием.

Тамм: Володя, это пока, а позже, позже нужен будет кислород. Принесут, сэкономишь — очень хорошо, очень хорошо будет. А немножко подпитаться нужно. Сложно будет спускаться, а если ночь холодная, совсем сложно будет. (Молчание).

Балыбердин: Валя, в общем, решайте сами, а мы пока продолжим спуск.

Иванов: У тебя маска есть с собой, Володя? Прием.

Балыбердин: Нет, у меня все в палатке.

Иванов: Ну, все ясно, ну, давайте спускайтесь.

Тамм: Валя, информируйте нас, информируйте каждый час, а пока я жду ваше решение, жду. Прием.

Иванов: Понятно.

Через несколько минут Иванов вызвал базу.

Иванов: Нам нужно у Света узнать, что у нас здесь в аптечке возбуждающее, для поддержки. Просим узнать. Выходят Бершов и Туркевич и берут рацию.

Тамм: Понял, понял я. Сейчас даю Света Петровича.

Иванов: Свет, Свет, вот мы берем наверх для них возбуждающее — центедрин, чтобы ночью шли. Правильно мы делаем? Прием.