Ракеты и люди - Черток Борис Евсеевич. Страница 34

Прилетел в звании старшего лейтенанта Семен Гаврилович Чижиков, конструктор, мой давний товарищ по работе в ОКБ Болховитинова, на заводе № 22, на заводе № 293 и в тяжкие годы воины в далеком уральском поселке Билимбай, где строился самолет-перехватчик БИ.

Среди прилетевших был только один офицер действительной службы — старший инженер-лейтенант Василий Иванович Харчев. Самый молодой — он окончил Военно-воздушную академию имени Жуковского в 1944 году. Я консультировал его, когда он делал дипломный проект, и тогда убедился в его незаурядных способностях и стремлении к выдаче новых технических идей. Пусть они были не всегда осуществимы, но интересны и оригинальны.

Через две недели появились Василий Павлович Мишин, Александр Яковлевич Березняк и Евгений Митрофанович Курило.

Василий Мишин, склонный к комплексной проектно-теоретичес-кой деятельности, тут же приступил к допросу немцев в поисках материалов по теории полета ракет. Впоследствии он стал первым заместителем Королева. А в 1966 году после его смерти получил пост главного конструктора королевской фирмы и был избран действительным членом Академии наук СССР.

Саша Березняк — инициатор разработки БИ, энтузиаст только крылатых вариантов летательных аппаратов, будущий главный конструктор крылатых ракет — сразу заявил, что ему тут делать нечего, но после возвращения Исаева из Леестена он к нам приедет.

При распределении обязанностей среди вновь прибывших я назначил Пилюгина, несмотря на его высокий чин, первым заместителем начальника института «Рабе» и главным инженером. Получив кабинет, он тут же затребовал у немцев набор инструментов файнмеханика и приказал все электромеханические приборы, откуда бы они не поступали, пропускать через его кабинетную мастерскую.

Семена Чижикова я поселил на вилле Франка и, учитывая его незаурядные организаторские способности, назначил помощником по общим вопросам. В его ведение были отданы все заботы по транспорту, питанию офицерского состава, расселению, взаимодействию с комендатурой и местной немецкой властью. Хлопот ему хватало, потому что так называемые бытовые проблемы с каждым днем усложнялись.

А с Василием Харчевым у меня состоялись несколько длинных разговоров, в результате которых он согласился организовать службу разведки, нашу, независимую, основной задачей которой был бы поиск настоящих ракетчиков, переманивание или даже похищение их из американской зоны.

К концу августа наш институт уже представлял собой вполне солидное и, по провинциальным масштабам, крупное предприятие.

Были созданы лаборатории гироприборов, рулевых машин, электрических схем и наземных пультов, радиоприборов и конструкторское бюро. В полуподвале начала функционировать отличная светокопия, а при ней образцовый, но пока еще пустой архив технической документации. На фирменных бланках и в «фирменной» папке вышел первый отчет о деятельности института.

На вилле Франка работала офицерская столовая. Мы за обеды и небольшую зарплату нашли немку-учительницу из Прибалтики, которая ежедневно по полтора часа тренировала наших офицеров, обучая разговорной речи. Самым неспособным оказался Семен Чижиков. Но, как ни удивительно, когда доходило до общения с немцами по деловым текущим проблемам, его понимали лучше других и он уже пользовался в округе известностью как оптовый покупатель съестных припасов, шнапса и как специалист по ремонту автомобилей, поскольку организовал такое подсобное производство при институте.

Курило я попросил обследовать завод в Клейнбодунгене и начать восстановление производства по сборке ракет. Он организовал перевозку агрегатов, оставленных американцами на «Миттельверке», нашел несколько мастеров, знавших технологию сборки, и начал разворачивать настоящее ракетное производство.

Когда переписали и подсчитали все богатства, оказалось, что из хвостовых и средних частей, баков, приборных отсеков и головных частей можно собрать не менее пятнадцати, а то и двадцати ракетных корпусов.

Но с начинкой дело обстояло куда хуже. Пока еще не было ни одного прибора системы управления, который бы можно было допустить к установке, не было двигателей и турбонасосных агрегатов, на которые можно выдать формуляр-допуск.

Между тем в Москве бурную деятельность развернуло Главное артиллерийское управление, которое поручило командованию гвардейских минометных частей прибрать к рукам трофейную немецкую ракетную технику.

Я уже писал, что начало было положено комиссией генерала Соколова, которая первой прибыла в Пенемюнде.

В августе в Нордхаузене появился генерал Н.Н. Кузнецов с большой свитой. Он занял по команде из Берлина единственный в городе старинный дворец, и там обосновался, как мы шутили, ракетный штаб гвардейских минометных частей, короче говоря, представительство ГАУ, которому было предписано руководить изучением и экспроприацией немецкой ракетной техники.

После выяснения отношений «кто есть кто» Кузнецов объявил, что институт «Рабе» и нас всех он считает подчиненными военному командованию ГАУ. Таково решение ЦК, который поручил военным возглавить эту деятельность, пока там промышленность разберется, кто из наркомов будет этим заниматься. Обсуждая эти проблемы в своем авиационном кругу, мы решили, что конфликтовать не стоит. Все же в Германии тогда хозяевами были военные. Авиационная промышленность нас фактически бросила или забыла, а никто другой пока не подбирал. Вскоре мы познакомились с приехавшим для инспекции генералом Львом Михайловичем Гайдуковым. Он был членом военного совета гвардейских минометных частей и одновременно заведующим отделом в ЦК. На нас он произвел впечатление человека энергичного, инициативного и, что нам понравилось, не скрывал, что будет всеми способами поддерживать расширение фронта наших работ в Германии вплоть до выпуска соответствующего постановления ЦК и правительства.

В августе 1945 года фактически завершилось становление института «Рабе» и он начал расширять свою деятельность.

В сентябре к нам зачастили комиссии и всякого вида уполномоченные из Москвы с целью выяснения, кто мы такие. Были просто праздно любопытствующие, а были и серьезные посетители.

Гайдуков, вернувшись в Москву, развил исключительно активную деятельность. Первым результатом было прибытие группы, в состав которой вошли будущие главные конструкторы Михаил Сергеевич Рязанский, Виктор Иванович Кузнецов, Юрий Александрович Победоносцев, а также Евгений Яковлевич Богуславский и Зиновий Моисеевич Цециор. Таким образом, мы были укомплектованы и радио-, и гироскопическими специалистами. Это уже была межведомственная группа, организованная по инициативе Гайдукова решением ЦК.

Увидев у нас в лаборатории гироскопическую платформу, Виктор Кузнецов заявил, что ее нужно сейчас же отправить в Москву в его институт. Но не тут-то было. Пилюгин категорически возражал. Это было первым серьезным конфликтом между двумя будущими главными. Впоследствии разногласия по вопросу, кто должен делать гироприборы и какими они должны быть, привели к тому, что Пилюгин, получив мощную производственную базу, уже в конце 1950-х годов небезуспешно начал разработку и производство гироскопических приборов и высокочувствительных элементов систем инерциальной навигации.

Евгений Богуславский, оставшись у нас в институте до самого конца, сразу погрузился в радиоэлектронные тайны систем боковой радиокоррекции и радиоуправления дальностью.

Для закрепления своих позиций ГАУ направляло к нам кадровых офицеров из своего аппарата и войсковых частей. Так оказались вначале в Берлине, а затем у нас Георгий Александрович Тюлин, ставший впоследствии директором головного центрального института Минобщемаша, затем первым заместителем министра; Юрий Александрович Мозжорин, тоже вслед за Тюлиным ставший директором головного института; полковник Павел Ефимович Трубачев — будущий первый районный инженер, начальник военной приемки на головном НИИ-88; капитан Керим Алиевич Керимов — будущий председатель Государственных комиссий и многие другие.