Ракеты и люди - Черток Борис Евсеевич. Страница 6

Далеко, на самом краю аэродрома, стояла пара темно-зеленых четырехмоторных ТБ-3. Это были самолеты, в производство которых лет шесть назад мы вложили столько молодого энтузиазма. Мы с грустью говорили, что эти громады с неубирающимися шасси, напоминающими лапы хищной птицы, могут стать легкой и безопасной добычей для немецких самолетов, которые мы так тщательно осматривали.

Непосредственное знакомство с немецкой техникой показало, что одна из самых мощных в мире советская авиация переживает кризис, уступает немецким «Люфтваффе».

Не только наш коллектив был на тематическом распутье. В таком положении оказались и многие серийные заводы. Продолжалось производство устарелых типов самолетов разработки времен 1935-1936 годов. Новые модели с большим трудом внедрялись в производство после длительных летных испытаний.

Многие заводы были заняты освоением закупленного за рубежом в больших количествах нового оборудования. Специальные станки, многотонные прессы, падающие молоты, испытательное оборудование занимали внимание руководителей больше, чем сами самолеты. Пикирующий бомбардировщик Пе-2, штурмовик Ил-2, истребители Як-1, МиГ-3 и ЛаГГ-1 только еще пробивались в серийное производство.

Сталин, очень заинтересованно относившийся к авиационной технике, решил после серии репрессий заново укрепить руководство авиационной промышленностью.

Министром авиационной промышленности в январе 1940 года был назначен А.И. Шахурин. В период 1933-1937 годов Шахурин работал в Военно-воздушной академии имени Жуковского. Он был секретарем научного совета академии, заместителем председателя общества изобретателей. Болховитинов был хорошо знаком с Шахуриным, и мы рассчитывали, что новый нарком будет оказывать нам должное внимание. Болховитинов неоднократно встречался с Шахуриным. После таких встреч он нам рассказывал, что Шахурин чуть ли не ежедневно докладывает Сталину. Но отнюдь не по нашим работам.

Осенью 1940 года я часто посещал Наркомат авиационной промышленности в Уланском переулке. Он напоминал мне разворошенный муравейник. В 1939 году авиационная промышленность выпускала в сутки не более 25 самолетов, преимущественно устаревших, но хорошо освоенных в серийном производстве. Сталин потребовал от Шахурина довести выпуск до 70-80 машин в сутки и в основном за счет внедрения новых типов.

Жесткие требования сверху и вопли представителей заводов совершенно лишили спокойствия самых закаленных чиновников. Многократные перерасчеты показывали, что выйти на такие количества можно будет не ранее 1943 года. Никто не рассчитывал, что война начнется гораздо раньше и предстоит решать задачу во много раз более трудную и в неизмеримо более тяжелых условиях.

Забота наркома о неотложной доводке и внедрении в серийное производство новых самолетов Петлякова, Ильюшина, Яковлева, Микояна отодвигали на второй план наши экзотические по тем временам проекты. Идея использования переменного тока, которую я вносил на обсуждение в другие КБ и аппарат наркомата, встречала сочувственное понимание, но разговоры заканчивались обычно так: «Сейчас нам не до этого. Видели немецкую технику? Пока они возятся с Англией, мы должны их обогнать. У нас для этого максимум один-два года. Ваш переменный ток требует три-пять. И потом, где его использовать?»

В один из осенних дней в комнату, где я с товарищами работал в окружении ящиков с машинами переменного тока, зашли Исаев и Березняк. Извинившись за вторжение, Исаев попросил моих сотрудников зайти в конструкторский зал, где располагалась его бригада.

Это предложение было сделано в исаевском стиле: «Устройте с моими ребятами „детский крик на лужайке“.

Когда мои сотрудники удалились, Березняк развернул ватман.

На много раз перетертом чертеже были нанесены в двух проекциях контуры маленького, благородных очертаний планера. Меня удивили размеры этого планера. Размах крыла 6 метров, а длина от острого носа до хвоста всего 4,5 метра. Поверх переднего обтекателя нарисованы четыре ствола: две пушки и два пулемета. Так и не обнаружив мотора с винтом, я заметил, что это странный планер — очень мала площадь крыльев.

— Ты прав, это совсем не планер, — сказал Исаев. — Вот Сашка тебе сейчас все объяснит, а потом я скажу, зачем мы пришли к тебе. Твердо обещай по поводу этого разговора не трепаться. И даже патрон ничего пока не должен знать.

Березняк сказал, что это принципиально новый ракетный самолет-перехватчик. В хвосте установлен жидкостный ракетный двигатель. Диаметр сопла всего 300 миллиметров. Поэтому на картинке самолет принимают за планер. Вся масса не более 1500 кг. Это вдвое меньше «Мессершмитта-109». Максимальная скорость 1000 км/ч, а может быть, и больше. Все будет зависеть от тяги двигателя. Он еще окончательно не выбран. Пока обещали двигатель на 1200 кгс тяги. Если его форсировать до 1500 кгс, то тяга будет равна весу самолета. Это почти вертикальный старт. Сумасшедшая скороподъемность — основное качество этого перехватчика. Как только бомбардировщик противника окажется на расстоянии одной-двух минут полета, перехватчик взлетает и молниеносно атакует, имея по крайней мере двойное превосходство в скорости. Топлива хватает только на одну атаку. Двигатель работает не более двух-трех минут. Возвращение на аэродром и посадка в режиме планирования. При скорости бомбардировщика до 600 км/ч на высоте 5000 м перехватчик настигает его через минуту после взлета, если пилот перехватчика не потеряет цель. Вся конструкция цельнодеревянная, из клееной фанеры, допускаются только узлы и кронштейны из дюраля. Шасси складывается и убирается под воздействием сжатого воздуха.

— Цилиндры в виде исключения придется делать металлическими, — пошутил Березняк.

Тут вмешался Исаев:

— Сашка мечтает и пушки сделать из клееной фанеры, но это я ему не позволю. Поставим два «Швака» на деревянном лафете. Такому самолету не нужен завод. Его будут делать все мебельные фабрики. Необычайная дешевизна и простота! Пятьдесят мебельных фабрик за год склеят по двадцать самолетов — уже тысяча! Представляешь, тысяча перехватчиков вокруг Москвы! Даже если каждый второй промажет, все равно пятьсот бомбардировщиков будет сбито. Вот чего сейчас не хватает англичанам!

Алексей был увлечен. Он говорил так горячо и артистично, что я заразился перспективой молниеносных взлетов фанерных перехватчиков с десятков аэродромов навстречу эскадрильям тяжелых бомбардировщиков.

— Все хорошо, но зачем вы пришли? — спросил я. — Мне здесь просто делать нечего. Поставить аккумулятор для подсветки приборов и кнопку для стрельбы. Это сутки работы моим чертежникам.

— Совсем не так, — возразил Исаев. — Во-первых, ночью перехватчик должен понимать, куда лететь, чтобы выйти в точку атаки по кратчайшему пути. Во-вторых, ему нельзя ошибиться при возвращении. У него нет топлива на маневр для повторного захода на посадку, если он промажет или не найдет свой аэродром. Он может заблудиться и днем в облаках. Ждать в воздухе этот самолет не способен. Его задача — взлет, атака, уничтожение и немедленная посадка.

Я должен был придумать систему обнаружения противника и наведения для атаки и навигационные приборы для возврата на аэродром. В 1940 году мне предлагалось продумать систему наведения, которую получили лет через десять зенитные ракеты.

Через несколько дней Березняк показал мне свои расчеты со схемами перехвата неприятельских самолетов. Ракетный перехватчик должен стартовать, как только неприятельский самолет входит в зону его видимости — предположительно за 10-12 км. Атака производится на всех высотах до 10 км и продолжается по времени никак не более двух минут. Пока на такое время самолет еще не рассчитан.

— Начнем хотя бы с 90 секунд, а там будем доводить, — сказал Березняк. — Но систему наведения надо рассчитывать на погоню, если неприятель успеет выйти из зоны видимости аэродрома базирования наших перехватчиков.

Схемы перехвата были красивыми и убедительными. Траектории полета наших перехватчиков упирались в горящие бомбардировщики. После атаки перехватчики должны были спокойно возвратиться на свой аэродром, для чего в их распоряжение отводилось 5-8 минут планирующего полета.