Ракеты и люди. Фили-Подлипки-Тюратам - Черток Борис Евсеевич. Страница 39

Бахчиванджи был первым советским человеком, взлетевшим непосредственно с поверхности земли, используя тягу ЖРД. Уже после войны, находясь в Германии, мы узнали, что примерно в это же время Мессершмитт построил истребитель Ме-163 с ЖРД фирмы «Вальтер». Эти самолеты были изготовлены в небольшом количестве и в воздушных боях не участвовали. Но и «Мессершмитт-163» не был первым. Самым первым взлетевшим только с помощью ракетного двигателя был самолет Не-176 фирмы Э. Хейнкеля.

Долгое время о Бахчиванджи вспоминали только в узком кругу участников событий тех далеких военных лет. Для сохранения памяти о нем много сделали его друзья летчики-испытатели. Только в 1973 году, через 30 лет после гибели, ему было присвоено звание Героя Советского Союза. В Свердловском аэропорту — бывшем военном аэродроме Кольцове — установлен бронзовый бюст. В 1984 году на родине Бахчиванджи в станице Бриньковской на Кубани установлен памятник летчику.

История ракетной техники породнила Бахчиванджи и Гагарина. Оба взлетели, оторвавшись от земли ракетным двигателем. Оба погибли в авиационных катастрофах в возрасте 34 года. Оба погибли 27 марта. В обоих случаях аварийные комиссии, разнесенные по времени на 25 лет, не установили истинных причин гибели летчиков. У Бахчиванджи не было радиостанции. Самолет Гагарина — Серегина имел современную авиационную радиостанцию, тем не менее подлинные причины остаются неразгаданными.

Я знал погибших летчиков и смею утверждать — они были людьми высшей пробы. Гагарин не воевал, ему не довелось сбивать в смертельном бою врагов. Но на его долю выпало быть первым космонавтом Земли и после этого пройти испытание славой, которое редко кто выдерживает. Гагарин выдержал. Бахчиванджи никогда в общении с нами не выпячивал своей роли, не считал себя стоящим над создателями самолета знатным летчиком. Никаких следов зазнайства — эта черта характерна и для Гагарина, несмотря на то, что всемирная слава позволяла Гагарину вести себя по-другому.

В какой мере создатели новой техники виновны в катастрофах? Гибель летчиков-испытателей возможна, так же как гибель летчиков в воздушных боях. Их противником является неизвестность — тот самый «полет в новое», о котором мы еще очень мало знаем. Бахчи погиб во время войны в воздушном бою с неведомым еще науке противником — околозвуковыми скоростями. И такие воздушные бои продолжались еще многие годы после окончательной победы на фронтах войны. Создатели новой техники виновны в том, что они еще многого не понимали. Но это закономерность исторического прогресса.

СНОВА В МОСКВЕ

Летом 1942 года Москва жила по законам прифронтового города. Строго соблюдался комендантский час, улицы патрулировались красноармейцами, на ветровых стеклах автомашин были наклеены пропуска, окна домов перекрещивались крестообразными бумажными полосами, затемнение было обязательным. Вечером над городом всплывали сотни привязанных аэростатов воздушного заграждения. В магазинах и столовых все продукты отпускались строго по талонам из карточек. Было далеко не сытно, но никто из десятков людей, с которыми я встречался, не голодал. Во всяком случае, в Билимбае было куда хуже.

На улицах, особенно в центре, поддерживалась чистота. Ни мусора, ни битого кирпича и следов пожаров, характерных для городов, подвергающихся бомбардировкам.

Основным видом уголовных преступлений были карманные кражи продуктовых карточек. Это делали голодные подростки. Но ни о каких вооруженных нападениях с целью овладеть карточками ни разу не приходилось слышать. Порядок, введенный постановлением об осадном положении 20 ноября 1941 года, сделал свое дело.

Немцев отогнали от Москвы всего на 150-200 км. Воздушные тревоги с наступлением темноты объявлялись часто, но никаких признаков паники не было. Метро и наземный транспорт давали сбои только во время воздушных тревог. Станции метро использовались как бомбоубежища. Все радиоприемники в первый месяц войны были сданы на специальные склады. Но зато проводная трансляция работала круглосуточно и бесперебойно. Черные тарелки были в каждой квартире. На улицах и площадях вещали мощные рупорные динамики. Ежедневные сводки Совинформбюро не утешали: на севере продолжалась блокада Ленинграда, на юге разгоралась битва за Сталинград, Европа была под контролем Гитлера. Но англичане стойко держались и успешно отражали воздушные налеты, Америка помогала нам самолетами, тушенкой и яичным порошком. Это мы ощущали реально и утешались, что в мире мы не одиноки. По всем объективным показателям было очень трудно. Но, удивительно, в такой тяжелейшей ситуации уверенность в конечной победе и безопасности Москвы считалась само собой разумеющейся. Этим настроением голодные москвичи лета 1942 года отличались от еще сытых в октябре 1941 года.

16 октября 1941 года все наркомы и руководящий состав правительственных учреждений в страшной спешке покинули Москву. Летом 1942 года старались об этом не вспоминать. Руководство всеми отраслями оборонной промышленности, перестройкой всех невоенных отраслей под лозунгом «Все для фронта, все для победы» снова шло из Москвы.

В Наркомате авиационной промышленности я увидел занятыми все кабинеты, в приемных — стрекочущие машинки. Его коридоры снова заполнили спешащие на доклады клерки и серые от усталости с дороги посланцы далеких заводов.

Меня без волокиты снабдили ночным пропуском, продовольственными карточками и предложили, не откладывая, на покинутой нами территории завода в Химках организовать производство дистанционного управления бортовыми радиостанциями, удобных ручек для штурвалов и разработать мероприятия для защиты бортовых приемников от помех искрового зажигания. Мои возражения, что я «не по этой кафедре» и прилетел с особым заданием искать пути радиоуправления перехватчиком БИ, во внимание не принимались: «Идет война, дорог каждый день. Ваш БИ когда еще будет, а радиосвязь в бою нужна не завтра, а сегодня, даже вчера. У нас уже есть истребители не хуже немецких, но радиосвязь отвратительная!»

В НИСО — Научном институте самолетного оборудования, которому было поручено оказывать мне помощь, я встретил уже вернувшихся из недолгой эвакуации многих старых знакомых. Там работали мой друг еще по школе Сергей Лосяков, его начальник Вениамин Смирнов, инженеры — специалисты по электрическим авиационным приборам Николай Чистяков и Виктор Мильштейн, разработчик радиосвязных систем Юрий Быков и над всеми ними — необычайно инициативный и энергичный главный инженер Николай Рязанцев. Помощь я получил советами, чертежами, а также образцами техники союзников и трофейной. К концу лета на брошенном нами в октябре 1941 года заводе № 293 уже работал отдел спецоборудования — ОСО. Мастер на все руки Соколов с бригадой из двух механиков и одного токаря были производственным участком. Три конструктора и две чертежницы с раннего утра до позднего вечера чертили и после моего просмотра перечерчивали большую часть своих трудов. Два радиоинженера шныряли по Москве и боевым аэродромам, пытаясь укомплектовать лабораторию измерительными приборами и образцами реальных радиостанций. Однако главным достижением я считал бригаду «особого назначения» из пяти человек. Эта бригада, состоявшая из одного инженера, двух техников — практиков, двух механиков «золотые руки», имела задачей выезды на фронтовые аэродромы для практического внедрения и сдачи в эксплуатацию наших достижений. Далекие командировки не требовались. В 30-50 километрах от Москвы располагались авиационные части, принимавшие непосредственное участие в воздушной войне. На одном из таких аэродромов под Калинином я побывал, чтобы своими ушами удостовериться в эффективности наших мероприятий. Проверка была элементарной.

В воздух поднялись два звена «яков». Все самолеты одного звена были оборудованы экранированными проводами зажигания, фильтрами от помех и радиостанциями с дистанционным управлением. Истребители другого звена имели те же радиостанции, но никакой защиты от помех не было. С КП командир полка давал указания по изменению курса, передавал условные цифры, спрашивал как поняли, требовал ответа.