Ракеты и люди. Фили-Подлипки-Тюратам - Черток Борис Евсеевич. Страница 47

Здесь же, на технической позиции полигона, можно было «вскочить в последний вагон уходящего поезда», получив предварительно мое согласие. Затем следовали объяснения с ведущим конструктором, а окончательное решение было за Королевым. Прежде чем утвердить документ, мотивирующий очередную замену, главный конструктор системы или его заместитель набирали возможно большее число виз. После этого лично обращались к Королеву, который требовал веских аргументов в пользу замены или доработки.

Наконец было объявлено, что дальнейшие замены и доработки разрешаются только по результатам испытаний в случаях отказов или серьезных замечаний. Замечания в процессе электрических горизонтальных испытаний появлялись ежечасно. Докладывать Королеву по каждому замечанию, да еще с объяснением причин было непросто. А тут еще он приказал по любому замечанию будить его даже ночью. Воскресенский оказался более решительным и уговорил меня и Кашо поломать такой порядок, иначе потом, на стартовой позиции, работать будет невозможно.

Глубокой ночью при очередном отказе какого-то прибора (вероятно, это был «Трал» или один из приборов радиоуправления) я принял решение о его немедленной замене и, разбудив по телефону Королева, доложил ему об этом. Через полчаса со ссылкой на мое решение тот же доклад по телефону повторил Кашо. Еще через полчаса Воскресенский разбудил Королева третьим звонком и сказал, что он очень обеспокоен такими отказами и заменой приборов, которую проводит Черток.

Утром, появившись в МИКе, Королев собрал нас после бессонной ночи и сказал: «Я понял, что вы сговорились меня проучить. Черт с вами. Давайте установим такой порядок: все замечания подробно вносите в бортовой журнал. Каждое утро я прихожу, Кашо вызывает кого потребуется, если сам не может объяснить, и в журнале я расписываюсь после вас».

Самое большое число замечаний пришлось на приборы системы радиоуправления. Рязанский осунулся от частых объяснений с Королевым по этому поводу.

По всему циклу горизонтальных испытаний уже с введением нового порядка набралось такое число замен приборов, доработок и замечаний, что мы приуныли. Срок пуска до майских праздников уже был совершенно нереальным. Посоветовавшись, мы сговорились предложить техническому руководству второй чистовой цикл, но уже без всякой свободы по внесению изменений. Королев согласился и вынес это предложение на совещание главных конструкторов. Все дружно согласились, смирившись с тем, что праздновать 1 Мая будем на полигоне. Пригласительные билеты на трибуны Красной площади, увы, никто не использует и военного парада не увидит.

На совещании технического руководства Королев объявил о полном прекращении всех доработок при чистовом цикле и мне, руководителю ТП, категорически запретил без доклада ему лично даже разговаривать о каких-либо новых предложениях.

Второй чистовой цикл горизонтальных испытаний отдельных блоков был закончен 30 апреля.

Прилетевший на полигон Рябиков объявил, что 1 мая будем отдыхать, но предварительно он собирает в конференц-зале всех, кто там уместится, и сделает доклад. Доклад был неожиданным. Рябиков рассказал о разгроме в Москве «антипартийной группы» Молотова, Маленкова, Кагановича и других.

Это сообщение произвело неприятное впечатление. После смерти Сталина, ликвидации Берии, после страшного доклада Хрущева на XX съезде партии думалось, что наконец-то на самом верху утвердилась мудрая, справедливая и во всем солидарная власть. Мы, обсуждая, восприняли это как явную победу линии Хрущева. Но, значит, опять есть враги в партии, опять надо бороться, разоблачать и исключать. Теперь уже сторонников этой антипартийной группы. Рябиков успокоил, что ЦК полностью и единодушно одобрил исключение бывших членов Политбюро из партии и в самом ЦК единство непоколебимо.

Сколько раз мы слышали об этом и одобряли полное единство в самом ЦК, в партии в целом и единство партии и народа. Для страны и многих народов Союза ССР это уже были в значительной мере шаблонно-абстрактные лозунги. Другое дело здесь, на полигоне в Казахстане. Действительно, мы были единым, дружным, сплоченным ради общей цели коллективом — люди разных ведомств, военные и гражданские, рабочие, инженеры, ученые, рядовые работники и высокие начальники.

1 мая твердо решили не работать. Наконец-то можно выспаться, отдохнуть. Поблаженствовать на еще не очень жарком солнышке или даже поехать на Сырдарью!

Но не обошлось без происшествий. Коллектив телеметрической службы получил солидное количество спирта «для промывки проявочной машины и просушки пленок» — так было указано в заявке. Я грешен, что утвердил липовую заявку, подписанную Голунским и кем-то из военных. Что делать, ради получения спирта в те времена писали заявки-расчеты «на промывку оптических осей» и «диаграмм направленности антенн». На полигоне был строгий сухой закон. Водка не продавалась. Но для поощрения особо отличившихся на работе не возбранялась бесплатная выписка спирта из служебных запасов.

Отмечая в течение всей ночи реализацию заявки, телеметристы решили, что в шесть часов утра 1 мая пора приобщить к международному празднику солидарности пролетариата и всех отдыхающих на второй площадке. Инициативная группа вместе с Николаем Голунским вооружилась красным стягом, графином спирта, граненым стаканом и единственным лимоном. Они заходили поочередно в комнаты всех бараков и будили спящих. Один из них вставал на табурет, который тоже таскали с собой, произносил здравницу по случаю 1 Мая, солидарности трудящихся и успеха нашего дела, затем давали понюхать спирт, единственный лимон и шли дальше под общий хохот либо брань невыспавшихся людей. Мы мило посмеялись по случаю этой демонстрации. Но политотдел полигона усмотрел в этой самодеятельности некую карикатуру на официальный порядок проведения первомайских праздников и сделал представление Королеву по поводу нарушения его сотрудниками общественного порядка на строго режимной территории.

Голунского и его товарищей от высылки с полигона спасло отсутствие специалистов для их замены накануне ответственного пуска. Поэтому Королев вынужден был ограничиться угрозой в случае каких-либо еще замечаний в поведении «отправить всю эту шайку в Москву по шпалам».

Угроза отправки за какую-либо провинность «в Москву по шпалам» была у Королева выражением крайнего возмущения. Но иногда он взрывался еще сильнее: «Отправляйтесь в машбюро, напечатайте приказ о вашем увольнении без выходного пособия и принесите мне на подпись!» Если виновный возвращался и протягивал Королеву отпечатанный на бланке приказ, он рвал его и громко, чтобы все трепетали, кричал: «Вы что, хотите дома чай с вареньем пить? Немедленно на работу!» Потом он общался с провинившимся как ни в чем не бывало. Окружающие, посмеиваясь над героем очередного инцидента, пугали, что теперь не попасть ему в ближайший год в Москву ни по шпалам, ни другими видами транспорта.

Действительно, улететь с полигона было гораздо труднее, чем туда прилететь. Королев ввел такой порядок, что начальник экспедиции должен был показывать ему списки пассажиров на каждый вылетающий самолет. Если кто-либо попадал в эти списки без его ведома, он безжалостно вычеркивал и требовал дополнительного доклада.

Как— то в отсутствие Королева на полигоне я увидел ведущего конструктора Кашо с совершенно перекошенным лицом. У него был огромный флюс и сильнейшая зубная боль. Местный зубной врач сказал, что требуется операция, за которую он не берется. Тогда я отправил Кашо в Москву под честное слово: сразу же после операции он возвращается ближайшим самолетом. Кашо вернулся за день до прилета Королева. Но кто-то уже успел наябедничать Королеву, что «без доклада вам Черток отпустил Кашо в Москву».

Появившись в МИКе через час после приезда на вторую площадку, Королев потребовал доклада Кашо. Тот, к его немалому удивлению, появился и был готов к докладу о положении дел с доработкой ракеты. Тогда последовали объяснения со мной. Я честно рассказал, как было дело. На том инцидент был исчерпан.