Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны - Черток Борис Евсеевич. Страница 48
Заместитель Главного или начальник отдела в то утро еще ничего по этому поводу не знал и срочно вызывал подчиненных, которым учинял разнос:
— Почему директор завода нашел время мне звонить, а ты ничего не докладываешь?
Таким методом узкие места выявлялись и преодолевались быстрее, чем при нудном «вправлении мозгов» на диспетчерских совещаниях.
Изготовление «Молнии-1», сборка, монтаж всей начинки, экспериментальные работы и, наконец, окончательные заводские испытания сконцентрировались на «втором производстве». Так стали называть лесистую территорию, доставшуюся нам от Грабина. Все производства на этой территории подчинялись Герману Семенову. Он был производственником-универсалом. В НИИ-88 он был начальником опытного цеха Королева, затем уехал в Днепропетровск и прошел школу серийного ракетного производства. Родственные отношения с Королевым (Герман был женат на сестре Нины Ивановны) никак не облегчали его положения. Наоборот, его начальники и подчиненные считали, что с него можно спрашивать строже и больше якобы потому, что Королев в случае чего поможет.
Я не раз убеждался, что СП к Герману был более требователен, чем к другим. Герман иногда на производственных оперативках беззлобно пародировал Королева, заканчивая совещания ударом мощного кулака по столу с восклицанием: «Чтобы было! А то по шпалам!»
После переселения Бушуева на первую территорию, поближе к Королеву, в 1961 году я занял его место в бывшем кабинете Грабина, и мы с Германом фактически несли ответственность за все, что творилось на «втором производстве».
На любом авиационном или ракетно-космическом заводе самым посещаемым высокими руководителями местом обычно является сборочный цех. До нашего объединения мы имели на первой территории только один сборочный цех № 39. Здесь проводилась сборка ракет, первых «семерок» и первых космических аппаратов. Технологическая линия цеха заканчивалась контрольно-испытательной станцией.
В 1962 году сборку и испытания космических аппаратов передали «второму производству». Для этого организовали новый сборочный цех № 44. Начальником его был назначен Григорий Марков. «Молнию-1» предстояло собирать в этом цехе.
Обладавший фигурой тяжелоатлета Марков в белоснежном халате встречал гостей чуть застенчивой улыбкой. Он и на самом деле был человеком добрым и застенчивым, хотя в цехе установил строгий порядок, чистоту и образцовую дисциплину. Несмотря на поток изменений, который вверенные мне отделы обрушивали на сборочный цех, у меня с Марковым никогда не возникало конфликтов.
В конце 1962 года Марков закончил сборку первой «Молнии-1».
Заключительным аккордом технологического процесса производства ракеты и космического аппарата являются испытания. КИС, который прежде был частью сборочного цеха, превратился в самостоятельное подразделение. Административно КИС находился в составе завода. Однако обилие инженерных проблем, сложность технологии испытаний, требовавших участия десятков инженеров -разработчиков систем, сделали КИС местом, где проверяется не столько качество продукции завода, сколько интеллект инженеров, разработавших аппарат. Самое трудное — начать испытания и закончить их. Трудно начать — потому что всегда чего-либо не хватает: комплектации, инструкций, испытательных пультов и всякого другого оборудования. Трудно кончить — потому что за время испытаний появляется масса замечаний, по каждому из которых надо принимать решение.
Начальник КИСа, в отличие от любого начальника цеха, обязан помногу раз за день общаться с десятками инженеров-разработчиков самых разных специальностей своих и смежных предприятий. Надо уметь терпеливо выслушать каждого, грамотно изложить накопившиеся претензии и, по возможности не останавливая графика испытаний, найти выход из первоначально безвыходных положений.
«Безвыходные» ситуации возникали обычно на стыках разных систем. Обязательно что-либо в аппаратуре не стыковалось по логике или сопряжению электрических схем, не соответствовало инструкциям. Самыми неприятными были паразитные связи и взаимовлияния систем, никак не предусмотренные их творцами.
В случаях явного отказа прибора в процессе испытаний принималось решение о его замене. Но снять и заменить прибор — это еще полдела. Испытания нельзя считать законченными, пока разработчик отказавшего прибора не представит заключения о причинах отказа и не выдаст документа, гарантирующего надежность вновь установленного.
Бюрократические процедуры получения заключений со многими подписями требовали времени. Это затягивало испытания, но дисциплинировало всех участников. Каждый начинал понимать, что проскочить КИС с надеждой последующих доработок на полигоне можно только легально, получив на то согласие Главного конструктора и старшего военного представителя.
Решения по сложным, комплексным вопросам принимались в КИСе на оперативных совещаниях. По «Молнии-1» обычно они проводились под моим началом.
Начальником КИСа на «втором производстве» был Анатолий Андриканис. Трудным экзаменом для двадцативосьмилетнего начальника было испытание всех «Молний-1». В самых сложных ситуациях надо было уметь доказать, что необходимы еще день или неделя для испытаний. Сроки, как правило, бывали сорваны еще до передачи объекта в КИС. Руководители всех рангов, включая заместителей министров, ответственных за программу, стремились как-то наверстать упущенное за счет сокращения цикла работ в КИСе. Вот здесь-то и требовались от начальника КИСа мужество, выдержка, чтобы устоять от соблазна вытолкнуть на полигон недоиспытанный космический объект.
Андриканис в те годы еще только учился быть стойким и по-хорошему упрямым. За последующие 30 лет руководства заводскими испытаниями он выпустил такое количество космических объектов, что по этому показателю вполне может претендовать на внесение в Книгу рекордов Гиннеса.
Из всего обилия технических изобретений впервые создаваемой системы космической связи я выделю следующие: бортовой ретранслятор, систему управления, остронаправленные следящие за Землей антенны, наземные станции.
Бортовой ретранслятор фактически состоял из пяти приемопередающих блоков. Капланов рассудил правильно, что нарушение связи по вине ретранслятора грозит скомпрометировать всю идею. Он обосновал выбор только одной частоты по линии «земля» -»борт» — 800 мегагерц и по линии «борт» — «земля» — 1000 мегагерц (я округляю цифры). Передатчики трех ретрансляторов имели мощность излучения по 40 ватт каждый. Истинный ресурс передатчиков был еще неизвестен. Мы считали, что при работе каждого до первого отказа можно будет дотянуть до года. На случай нехватки электроэнергии ретранслятор имел еще два передатчика мощностью по 20 ватт каждый. Самым критическим элементом передатчика по надежности считалась лампа бегущей волны (ЛБВ). Именно в ней энергия бортовой электростанции преобразовывалась в энергию токов высокой частоты. ЛБВ имели очень низкий КПД такого преобразования. Основная часть энергии уходила в тепло. Поэтому наши инженеры-тепловики Олег Сургучев и Евгений Белявский предложили выделить все ЛБВ в отдельный агрегат и придумали для него жидкостное охлаждение. Температурный режим всего аппарата поддерживался с учетом постоянной ориентации продольной оси спутника на Солнце.
В плоскости солнечных батарей на герметичном отсеке корпуса был установлен радиатор-нагреватель, постоянно освещаемый Солнцем. Его поверхность оклеили фотоэлектрическими преобразователями, увеличив таким образом общую площадь солнечных батарей. За радиатором-нагревателем вокруг цилиндрической обечайки гермоотсека был установлен радиатор-холодильник. Автоматическое переключение потока циркулирующей в радиаторах жидкости позволяло охлаждать блок ЛБВ и поддерживать тепловой режим всего аппарата.
Режим ретрансляторов требовал особого внимания при их включении во время наземных испытаний. Они могли «сгореть» еще на Земле не только от перегрева, но и при отключении антенны. Энергия, не имея возможности превращаться в радиоволны, превращалась в тепло. Пока набирались опыта эксплуатации, все же умудрились в КИСе один ретранслятор сжечь. Капланов, узнав об этом, положил под язык таблетку. Я запретил включение ретранслятора в отсутствие представителей Капланова.