Если парни всего мира... - Реми Жак. Страница 34

Летчику санитарного самолета столько же лет, сколько советскому летчику, — двадцать семь. Он тоже блондин. У них примерно одни и те же вкусы: механика, музыка, танцы. Но норвежец Свен — пацифист, социал-демократ, увлекается политикой и даже занимается профсоюзной работой. Свен с молчаливым одобрением разглядывает машину русского — «МИГ», но в силу своих пацифистских убеждений он не испытывает враждебности, а всего лишь обычное недоверие. Ему хотелось бы поговорить с советским пилотом, но оба не располагают временем. Свен должен сейчас же лететь и сбросить сыворотку на корабль. Трудное задание, но он справится, так как ему уже неоднократно приходилось выполнять такие поручения.

С установлением нормальной радиосвязи реле [2] стали не нужны.

Полицейский разбирает приемник. Комиссар Ипполито собирается увести дона Доменико.

— Куда вы его везете? — протестует Кармела.

— Куда же еще — в тюрьму, конечно.

Кармела становится у двери, решительно загораживает, полицейским путь:

— Вы не сделаете этого.

— Сначала спрошу у тебя разрешения, — ворчит комиссар, пытаясь отстранить ее.

— Только благодаря ему вы спасли людей на корабле.

— Пусть вызовет их свидетелями в суд.

Отец с невозмутимым спокойствием присутствует при этой тягостной сцене. Это его обычный метод: если он не может утопить противника в потоках своего красноречия, то надевает маску благородного достоинства. Дон Доменико меряет презрительным взглядом полицейских, которые пытаются оттащить от двери Кармелу. Она нападает на них, цепляется за притолоку двери, царапается, ругается. Мужчины очень довольны, что могут наконец, дать волю рукам, — девчонка всю ночь вела себя вызывающе. Они жмут Кармелу, тащат, ощупывают всласть. Она отбивается, полицейские рады потормошить ее еще немного. Борьба больше походит на веселую дружескую возню, чем на драку. Наконец им удается ее оттолкнуть. Д'Анжелантонио спускается по лестнице вслед за комиссаром. Но от Кармелы не так легко отделаться. Растрепанная, запыхавшаяся, она идет за ними, не переставая кричать им вслед, призывая в свидетели соседей, которые выходят из своих квартир на лестницу и во двор.

— Они уводят отца! Он не виновен! Он только ответил кораблю на призыв о помощи. Благодаря ему рыбаков спасли, а теперь его арестуют.

Полицейские, привыкшие к протестам, не слушают ее. Толкают арестованного к машине. Но небольшая группа людей в халатах, домашних шлепанцах и бигуди волнуется.

— Что со мной будет? — стонет Кармела, ломая руки точь-в-точь, как это делают героини кинофильмов.

— В самом деле, что станет с этой малюткой? — поддерживает какая-то сострадательная кумушка.

Присоединяются другие голоса:

— Дон Доменико честный человек.

— Мы все его знаем.

— Вы не можете арестовать доктора.

— Он ничего не сделал.

— Заткнитесь, — орет комиссар. — Вас не спрашивают.

Грубый окрик восстанавливает тишину. Кармела меняет тактику. Бросается к ногам Ипполито.

— Простите его, господин комиссар, он больше не будет. Обещаю вам.

Соседи хором поддерживают:

— Простите его.

Ипполито пытается поднять девушку. Она не хочет сдвинуться, с места; полицейскому это начинает надоедать.

— Я не могу ничего сделать.

— Если захотите — сможете. Вы начальник.

Снова все хором вступаются:

— Если захотите — сможете. Оставьте его на свободе.

— Эй, вы, чего суетесь? — вопит комиссар.

Но полицейские, которые собирались посадить «доктора» в машину, начинают колебаться. Доменико, который до сих пор не вмешивался, считает, что настал момент выступить на сцену. Как превосходный актер, он говорит торжественно, искренним тоном:

— Даю вам слово, господин комиссар, никогда больше не пользоваться приемником.

— Интересно, как мог бы ты им пользоваться? — издевается полицейский. — Ты воображаешь, что я тебе его оставлю?

Но «доктора» не собьешь. Он невозмутимо продолжает:

— Для меня приемник был удовольствием и отдохновением в моей печальной жизни, но если вы подозреваете, что радиопередатчик может служить для осуществления незаконных целей, то я предпочитаю сразу положить конец вашим подозрениям...

— Ладно, — обрывает его Ипполито. — А разрешение-то у тебя было?

— Нет.

— Прекрасно, конфискую у тебя приемник и влеплю тебе штраф.

Дон Доменико еще не понял. Он хочет продолжать речь в свою защиту, но немного сбит с толку сердитым и в то же время ироническим выражением комиссара. Кармела сообразила быстрее отца, она кричит:

— Спасибо, господин Ипполито! — и целует ему руку. На этот раз она благосклонно позволяет помочь ей подняться с колен. Полицейский похлопывает ее по щеке, отеческая ласка. Но Кармелу не проведешь, она улыбается понимающей улыбкой.

— Какой милый, — комментируют соседи.

Ипполито, раздосадованный, что не смог лучше скрыть свои чувства, поворачивается к Кармеле спиной.

— Увидите, какой я милый, — ворчит он, садясь в машину. — Попадитесь мне только... в другой раз, когда не будет кораблей, терпящих бедствие.

Все полицейские уселись в машину, она трогается.

Доменико следит за ней взглядом, пока она идет по двору, продвигаясь в толпе, и исчезает на улице. Тогда он выпрямляется во весь рост и тоном благородного отца приказывает дочери:

— А теперь домой... Ну-ка!

Бросив Дженаро лукавый взгляд, она послушно направляется к дому. Соседи подходят, молча пожимают руку доктору, он благодарит их сердечно, с достоинством.

Дон Доменико знаком подзывает Дженаро, который все время держался немного в стороне, кладет руку ему на плечо.

— Придешь ко мне завтра.

К соседям:

— Представляю вам жениха Кармелы.

Машина Дорзита останавливается у хижины Луазо. С момента въезда в деревню джип продвигается очень медленно, в сопровождении все увеличивающейся толпы. Оттесняя зевак, впереди идет жандарм. Этьен выходит из автомобиля. Сейчас же начинается давка. Родственники, друзья, знакомые, соседи окружают его. Обнимают. Жмут руку. Поздравляют. В дверях его мать и теща, полдюжины беззубых сияющих старух подносят ему ребенка. В хижине роженица улыбается ему, тут же строит гримасы колдун. Со всех сторон раздается смех, пронзительный свист, крики, царит радостная суматоха, воскрешающая древние африканские обычаи.

— Девочка, — говорит мять. — Как ты ее назовешь?

— Мария Соренсен.

Старухи протестуют, все говорят одновременно:

— Мария — это имя, а Соренсен — ничего не значит.

Но Этьен непоколебим:

— У нее будет двойное имя — Мария Соренсен.

Дорзит идет к себе домой, но сейчас же возвращается обратно. Прокладывает себе путь в толпе туземцев и берет Этьена за руку:

— Иди сюда, макака...

Уводит его к себе. Луазо идет за ним, ничего не понимая.

Плантатор приводит его в спальню, показывает на приемник:

— Слушай, о нас говорят по радио.

Диктор как раз объявляет:

— Сегодня ночью рыболовное судно, находившееся в Ледовитом океане, «Мария Соренсен»...

Уютная комната с тяжелой мебелью. Кресла, обитые темным бархатом, плотные обои, черное дерево. Всякие безделушки, уродливые все, как на подбор. Беллами в пижаме. Вставать незачем, он арестован. Горы окурков в пепельницах, повсюду разбросаны иллюстрированные журналы. На ночном столике детективный роман открыт на двадцатой странице. Беллами небольшой любитель чтения. На письменном столе поднос, на нем обильный завтрак: яичница, бекон, хлеб, масло, молоко, кофе. Беллами наливает себе чашку; обжигает палец кипятком, морщится. В дверь стучат.

— Войдите, — говорит офицер громовым голосом.

Входит денщик; у него лукавая физиономия нью-йоркского мальчишки. Он отдает честь, вручает письмо. Беллами берет конверт и высокомерно приказывает: