Полвека охоты на тигров - Янковский Юрий Михайлович. Страница 13

Ехать пришлось в плаще, что страшно связывало особенно при быстрых движениях. Не успели мы подняться до середины горы, как дождь перешел в густой снег, валивший крупными хлопьями. Впереди почти ничего не было видно, но, несмотря на погоду, я решил все же продолжать охоту.

Проездив часа два, мы добрались, наконец, до домика Митюкова, где просидели с час, убедившись, что снег зарядил надолго и переждать нам его не удастся. Поэтому мы решили прибегнуть к последнему средству — рассыпаться цепью по лесу и так горами ехать к дому, в надежде, что кто-нибудь случайно наткнется на «мишку». Снегу к тому времени уже выпало с полфута.

Мне выпал жребий ехать в центре, по самой густой чаще. Охотники раскинулись на расстоянии версты. Метель была страшная. Порывы ветра жутко выли в ветвях старых дубов. Одним словом, погода была настоящей «медвежьей». На 30–40 шагов ничего не было видно и ориентироваться приходилось только по ветру, который дул с правой стороны. Постепенно подымаясь в гору, я неожиданно наткнулся на сильно занесенный снегом медвежий след, подошедший справа. Медведь в общем держался намеченного мною направления, переходя от дуба к дубу, как видно, в поисках дупла, чтобы укрыться от непогоды.

Я ехал на чистокровной скаковой английской кобыле Планете, которая воспитывалась всю жизнь в конюшне и никак не реагировала на запах зверя, каковое обстоятельство в данном случае было удобно. В противном случае храп лошади раньше времени мог бы вспугнуть медведя. Я слез с седла и вел лошадь на поводу, пробираясь очень медленно, шаг за шагом всматриваясь между деревьями, в надежде увидеть черную тушу на белом снегу, как образно рисовало это мое воображение. Глядя на сильно занесенный след, создавалось впечатление, что зверь прошел давно, но инстинкт говорил за то, что медведь прошел здесь не более получаса. Снегопад продолжался с тою же интенсивностью. С начала его прошло не более трех часов, а толщина снегового покрова достигла уже четверть аршина. Наконец, провиляв довольно долго от дуба к дубу, «мишка» вышел на пологий холмик и стал осторожно пробираться по нему. Я продолжал зорко всматриваться в горизонт, кстати, также очень ограниченный. Только старый или бывалый охотник может понять мои переживания, которые я испытывал в тот момент. Ружье, как всегда, я держал наготове в правой руке, поминутно стряхивая с мушки и прицела мокроватый и сильно налипавший снег. Длинный плащ стеснял мои движения, как и Планета, которую я вел на поводу. Однако оставить лошадь я не мог, так как подвергал ее риску был растерзанной медведем, если бы тот случайно сделал круг и наткнулся на нее. Здесь-то я вспомнил и пожалел, что со мной нет храбрых «поводырей» — моих дочерей.

Время шло, а след по-прежнему все еще был занесен хлопьями снега и продолжал подниматься по отлогому, довольно плоскому, хребтику. Лес постепенно начинал редеть, показывая этим близкое свое окончание, как я и предполагал, хорошо зная этот район, а медведя так и не было. Справа и слева, куда удалились остальные охотники, также не было никаких признаков шевеления. «Неужели, — думал я, — медведь, поднявшись на гору и перевалив через нее, ушел в закрытое от ветра место».

И вдруг, неожиданно, как взрыв бомбы, в двух шагах передо мной, появилось и подскочило что-то огромное. Снег вихрем взвился кверху, раздался страшный рев. Лошадь рванула назад, вырвав из моей левой руки повод, а впереди черная огромная туша покатилась от меня, продолжая, от испуга, дико реветь. Но через момент все было кончено. Мои руки действовали с обычной привычно-инстинктивной быстротой. Первая пуля, пущенная с расстояния 10 шагов, свалила зверя, но затем он, будучи смертельно ранен, сделал прыжок, пытаясь спастись. Вторая пуля в затылок успокоила его на месте.

Трофей оказался крупной самкой, редкого бурого гималайского медведя, с прекрасной густой шерстью серебряного отлива.

Вскоре на выстрелы съехались остальные охотники, а через полчаса прекратился и снегопад. Осень сразу обернулась в зиму — мое самое любимое время года, Из сторожки по телефону вызвали сани, а через два часа мы уже дома вкусно обедали, а еще через двадцать дней выпивали добрую чарку под свежие медвежьи окорока.

К сожалению, радость удачи вначале была сильно омрачена — мои «коновожатые» долго не могли простить погоде, испортившейся утром и заставившей их остаться дома.

Триплет

Описываемый ниже случай произошел в Корее во второй половине января 1932 года. Группа охотников выехала на север, в любимые нами кабаньи горы, в местность Унгидон и Янчендон. Снег лежал уже давно выпавшим, солнопеки сильно затаили, и поэтому охота была трудной и малодобычливой. Все же компанией взяли несколько кабанов и с десяток коз.

Не дождавшись нового снега, мы решили было вернуться домой, в город Сейсин, где мы тогда обычно проводили зиму. Большинство так и сделало. Накануне разъезда, вечером, один старый кореец из местности Янчендон сообщил, что в верстах двадцати от нас, за двумя перевалами есть когда-то обильная зверем падь Пями Гори (что в переводе значит Змеиная падь), в которой он часто встречал медведей. Меня особенно заинтересовало интригующее название пади, и на еле дующее утро я, распрощавшись с отъезжающей домой компанией, отправился на дальнюю разведку, чтобы потом выйти к другой железнодорожной линии на Мусан и оттуда уже добраться домой. Со мной упросился пойти мой младший сын Юрий. Ему тогда было всего 12 лет, но я уже часто брал его с собой, и он прилично стрелял из «мураты» — одноствольного дробового ружья двадцатого калибра, которое прилично бьет круглой свинцовой пулей и которое очень распространено в Корее между охотниками-промышленниками.

В эту экскурсию с нами отправился также старый охотник-кореец А. П. Шин, бывший еще охотником в Приморье, мой сподвижник по искоренению там хунхузничества. Он пробыл там, в моей противохунхузнической организации, 22 года и в 1930 году возвратился в Корею. С ним мы еще встретимся в последуй рассказах.

Пошли мы, как обычно, напрямик горами, а наш несложный охотничий скарб отправили с корейцем, которого сопровождал Юрий, по горной тропе в корейскую фанзу, находящуюся в горах Янчендона.

Счастье мне улыбнулось сразу же. Перевалив в Дикую падь мы с Шином разошлись. Он шел низами, а я вершинами гор. Пройдя версты три, я услышал внизу выстрел и на всякий случай остановился — не побежит ли в мою сторону какой-нибудь зверь. Вскоре я действительно заметил стадо кабанов, поднимающихся по склону оврага в мою сторону. Снег на северном склоне был глубокий, кабаны шли тихо. Падь, по которой шло стадо пересекалась крутым поперечным оврагом, по которому кабаны отвернули. Стрелять пришлось с расстояния 600 шагов, но все же мне удалось убить пару хороших чушек.

А. П. Шин, как выяснилось впоследствии, наткнулся на стадо кабанов, но без успеха. Стадо было в чаше, первый его выстрел был неудачным, кабаны скрылись в лесу и напоролись на меня.

К вечеру собрались на ночлег в фанзу, куда уже были доставлены наши вещи и провизия. Наш постоянный охотничий повар Чигони уже приготовил ужин, который обычно состоит из вкусного супа с хорошим наваром (благо на зимней охоте недостатка в мясе не бывает), вареного риса и отварного картофеля, который всегда имеется в изобилии в любой корейской фанзе. После ужина выпивается несколько чашек чаю. Не приходится говорить, что в аппетите недостатка не бывает, так как пропутешествовав по горам за день верст тридцать и основательно промерзнув, при возвращении на бивуак заранее мечтаешь о сытном ужине и горячем кане.

Когда ужин был закончен, мы разлеглись на теплом кане, где наши усталые тела обрели покой, и готовились к очередному утреннему походу на знаменитую Пями Гори. Мы первым долгом пригласили к себе хозяина фанзы, чтобы опросить его обо всех окрестных новостях, связанных с охотой и пребыванием диких зверей. К этому времени Чигони принес очередной чайник с горячим чаем.

Кстати, следует познакомить читателя с тем, что представляет для охотника по вечерам горячий чай. Всю прелесть этого ощущения может оценить только тот человек, который сам это испытал. Как основное правило, все таежные охотники приучают себя не пить воды и не есть снега во время ходьбы по горам, в течение всего утомительного дня охоты, за исключением обеда, когда иногда удается согреть чай. Принимая же во внимание сильное напряжение во время лазания в течение всего дня по горам и вызываемую им испарину, при которой человек теряет максимум содержащейся в организме влаги, вечером появляется исключительно сильная жажда. Вот тут-то, лежа на боку, начинаешь бесконечно утолять жажду, что поистине является вполне заслуженным удовольствием для охотника.