Записки путешественника (СИ) - Ващилин Николай Николаевич. Страница 9

Кругом суетились и куда-то торопились красивые французские люди. Лица их отражали спешку, озабоченность, тревогу, радость, опасение, измену, любовь, достоинство…. Но не было видно и тени рабской покорности. Свобода, равенство, братство! Allons enfants de la Patrie,

Le jour de gloire est arrive! Да здравствует Париж! Да здравствует Франция! Да здравствует Свобода! Да здравствует Достоинство!

Николь встретила нас и отвезла на рю Вашингтон, на квартиру Андрона, прямо у Триумфальной арки. Наспех побросав вещички и проглотив стакан коньяку, недопитого в дороге, мы вышли на Елисейские поля. Кругом сновали люди, говорившие по-французски. Несмотря на мои уроки французского, я мог понять только то, что это не немецкий. Подойдя к полисмену, я чётко выговорил «пардон, мсье» и задал свой вопрос:

— У сё трув лё стасьён дю метро?

— Пардон?! — чётко ответил полицейский.

Я повторил свой вопрос. Потом третий раз. Полис смотрел на меня, вытаращив свои французские глаза, и как будто издевался надо мной.

— Ты что, глухой? — заорал я в негодовании.

— Он просто не понимает вашего акцента, мсьё. А метро в двух шагах отсюда — на чистом вологодском масле объяснила мне русская дамочка с французским гражданством. Слава Богу, у меня не хватило сил задать ей вопрос вежливости о том, как она здесь оказалась.

Добравшись до Собора Святого Благоверного князя Александра Невского на рю Дарю, я, наотвешав земных поклонов и приложившись к иконам, подошёл на благословение к батюшке.

— Откуда вы милейший? — спросил батюшка.

— Из Ленинграда — с гордостью произнёс я.

Это у вас так теперь Санкт-Петербург называют? Бог благословит!

От голода кружилась голова. Держа в мозгу цифры своих бухгалтерских подсчётов о том, что на четыреста долларов мне с женой нужно прожить в Париже целый месяц, да ещё купить два билета до Рима, я решил зверски экономить. Обойдя сторонкой все кафе и рестораны, я зашёл в пивной бар на Елисейских полях, чтобы купить какой-нибудь дешёвенький бутербродик. На витрине красовались куски багета с салатом и ветчиной по пятнадцать франков. Такой роскоши я себе позволить не мог.

— Пардон, мадемуазель! А нет ли у вас бутербродов с сыром? — вежливо спросил я, памятуя своим совковым мозгом, что дешевле бутерброда с сыром, высохшего как осенний лист, в станционном буфете любого советского вокзала ничего в мире нет.

— Для вас, мсьё! Конечно, мсьё! — убегая на кухню, щебетала французская девушка.

Через несколько минут мне принесли кусок багета с горой тонко нарезанных ломтиков сыра. И счёт. Пятьдесят франков. Я выпал в осадок. Сыр у французов оказался деликатесом. И так было всегда. Мы жили в разных мирах, в разных измерениях.

Целый месяц я стирал подошвы модных ботинок асфальтом Елисейских полей. С утра и до вечера я бродил пешком по Парижу. Забираясь на гору Монмартра, отдохнув на паперти Собора Сакрокёр, обозрев сверху милый, любимый и желанный Париж, я спускался к вечеру на Бульвары, пляс Пегаль, пересекал пляс дё Конкорд и брёл в Латинский квартал слушать уличных музыкантов. От августовской жары днём я прятался в прохладе парижских музеев. Иногда вырывался в предместья, чтобы вдохнуть аромат французских трав. Лё Бурже, верховья Сены с гребными клубами аристократов, а вечером беседы с клошарами на её набережных у Нотр Дам дё Пари, книжные развалы и… снова Латинский квартал. Поклон изгнанникам на Сан Женевьев дё Буа, прогулки в парке Версаля, ароматный кофе в Люксембургском саду и омовение натруженных, истоптанных ног в его фонтанах. Музей Родена, собрание импрессионистов, Бобур с его книжными кладовыми, библиотеки Сорбонны, разговоры со студентами, приёмы у французских друзей Андрона, поездка к Юрию Купер, спектакли и репетиции в Комеди Франсез у милой Анны Консини пролетели как один день. Я прощался с Парижем, купив билет в Милан, Венецию, Рим и, глядя как убегает перрон Лионского вокзала, думал, что когда-нибудь вернусь сюда. Не срослось. На восемнадцатилетие моей доченьки я подготовил ей сюрприз. Договорился с агентом Андрона об аренде квартиры, приглашениях для меня и дочери, два дня стоял в очереди в Посольство Франции за визами и… сообщил ей радостно, что дарю ей Париж. В ответ услышал ультиматум. Со мной она ехать наотрез отказалась. Но взяла деньги на два года стажировки в Сорбонне. Мама с бабулей научили её исправно и педантично получать долги по закону. Я остался сиротой на Родине.

Объехав полмира, блуждая в джунглях Нью-Йорка, пролетая на Хонде по эстакадам Токио, прогуливаясь вдоль Темзы, я мечтал вернуться в мой Париж. Но не было уже ни сил, ни денег. И когда в сладких старческих снах я гуляю по моим любимым улочкам Парижа, то вздрагиваю и просыпаюсь в холодном поту от страха увидеть выползающую из-за угла мерзопакостную тень, укравшую мой праздник. Праздник, который я берёг под подушкой на чёрный день. Не праздник, который всегда со мной.

Камбрилс

Настала осень. Зарядили дожди и северные ветры. Хотелось сбежать от от этой сырости в Сахару. Зайдя к своему приятелю в турагентство я увидел на стене глянцевый плакат с песчаным пляжем, синим морем и рыбацкой лачугой из тростника. От него веяло таким теплом, такой простотой и свободой. что я невольно потянулся к нему всем своим существом. Внимательный менеджер поспешил предложить мне тур для отдыха на Коста Доурадо под Барселоной. На мой вопрос об этой рекламе он начал красочно расписывать свой визит в этот ресторанчик с романтическим названием «Рыбацкая деревушка», который находился в двух шагах от предложенного мне отеля. Я вынул из своего кармана деньги отдал ему ни о чём больше не спрашивая.

Барселону я полюбил как Родину. Она появилась в моей жизни вместе с фильмом «Профессия репортёр» Микеланджело Антониони с Джеком Николсоном и Мари Шнайдер в главных ролях в далёкие 1980-е и тихо жила в моём сердце. После арии Мосерат Кабалье и Фредди Меркьюри на открытие Олимпиады её акции утроились в цене. После двух посещений мною Барселоны я был уверен, что будет и третий. И он настал.

Самолёт мягко оторвался от взлётной полосы и так же мягко приземлился в Барселоне после четырёх часового аттракциона по изучению контурной карты в облаках над Европой. Российские люди из тургруппы, не сбросившие с себя ярмо компанейщины и коммуналки, с лёгкостью массовиков затейников затащили меня с моей попутчицей на экскурсию в монастырь Монсерат, Тарагону, корриду и поющие фонтаны. Когда я осознал, что не замечаю пролетающего в бреду моего времени, я отполз в сторону. На пляж. Хотелось той дикости и урчания морского прибоя, который я увидел на рекламном плакате.

Искупавшись в игристых, как шампанское, волнах и слегка пообсохнув на испанском солнце я начал искать ресторанчик «Рыбацкая деревушка». Приближалось время сиесты. У проходящих мимо испанцев я спросил на чистом французском языке, где находится такой ресторан / у сё трув лё ресторан дю пешёр?/. Три раза разные люди не сговариваясь показывали рукой в одну и ту же сторону в конце пляжа на дешёвую декорацию в стиле индейских вигвамов. Подумав, что ресторанчик находится за этим хламом я потащил свою спутницу на пир живота и экзотики.

Вигвамы, напуганные разрухой, мы прошли быстро и ускорив шаг понеслись по широкому песчаному пляжу навстречу мечте. Редкие купальщики на пустынном октябрьском пляже на мой вопрос о рыбаке и рыбке во французской транскрипции смело и уверенно махали руками в сторону юга. На горизонте виднелись только синие волны. Мы шли час, другой, купались, обсыхали и снова купались, спасая себя этим от палящего солнца.

Наконец вдоль берега появились деревья и редкие домишки. Люди здесь, видимо, одичали и в разговоры с посторонними вступать не хотели. Моя спутница ныла и просилась назад к туристам, но я был твёрд в своих замыслах показать ей быт испанских рыбаков. Когда она упала в изнеможении на песок я добрался до ближайшей виллы и на чистом немецком спросил то, о чём помнил со времён окончания средней школы — "во бефиндет зих дер ресторант". Добрые испанские люди настойчиво махали руками на юг, словно я был перелётной птицей.