20000 километров по Сахаре и Судану - Геншорек Вольфганг. Страница 3

В ноябре 1840 года он все же вынужден был потратиться, о чем писал родителям из Рима: «Неслыханно много надо трудиться, чтобы извлечь настоящую пользу из здешних богатств. Я работаю не покладая рук, чему способствуют многочисленные крупные библиотеки… С тех пор как я отправил отсюда свое второе письмо, мне, естественно, удалось увидеть неизмеримо больше, хотя для меня не столь важно видеть многое, сколь немногое, но более обстоятельно».

Эта точка зрения, хотя и способствовала более глубокому проникновению в детали, несколько сузила научный кругозор юного студента.

Красота природы и античные памятники культуры произвели на него глубокое впечатление. Особенно заметный след оставила встреча со Средиземным морем, «которое наподобие грандиозной рыночной площади между тремя странами как бы приглашает народы к мирному общению». И во имя будущих научных исследований он принял важное решение: по возможности совершить путешествие по этому бассейну и лично ознакомиться со всем его побережьем.

Когда он после четырехмесячного пребывания в Италии вернулся в университет, ему все еще не была окончательно ясна цель его исследований. Больше того, отныне тематическое многообразие посещаемых им семинаров и лекций расширилось. Он прослушал курс по археологии у Эрнста Курциуса (1814–1896), греческое стихосложение, латинский язык у Якоба Гримма (1785–1863) (здесь он впервые услышал о «Германии» Тацита). Барт начал изучать также юридические науки, но тут Август Бёк стал опасаться, что его студент может растратить себя по мелочам. Он пытался поэтому направить интерес Барта на географию и естественные науки, такие, как ботаника, геология и климатология. Известный ученый был для студентов не только хорошим учителем, но и благодаря своей сердечности великим примером для подражания. К молодому Барту Бёк относился с особой симпатией, и во всех вопросах, касающихся учебы, он всегда был готов прийти на помощь добрым советом.

Генрих Барт не участвовал в беззаботной, веселой студенческой жизни тех времен, у него не только не было потребности в этом, но и недоставало необходимых средств. Отец пожертвовал значительную часть своего состояния, чтобы дать сыну образование. Сын же, в свою очередь, был преисполнен признательности и любви к родительскому дому. «Мое отношение к вам, дорогие родители, — говорится в одном из писем, — действительно необычное. Вы с величайшей готовностью дали мне возможность учиться, предоставили полную свободу действий во всем, касающемся учения, многим для меня жертвовали».

Если долго не было письма из дома, Барт впадал в уныние, принимался старательно расследовать совершенные грехи, задаваясь вопросом, не обидел ли он чем-нибудь родителей. Как только наступали каникулы, Барт торопился домой. Однако за годы учебы его тяготение к одиночеству еще больше усилилось, и жизнь в доме коммерсанта казалась ему слишком беспокойной. В письмах на случай приезда он ставил всевозможные «условия», лишний раз свидетельствующие о его склонности к педантству. «Если я приеду, — писал он, — то только ради вас, чтобы жить и общаться только с вами, для всех остальных я буду жить инкогнито, никого не буду навещать, чтобы иметь возможность ежедневно посвящать своим занятиям в среднем восемь часов. Если вы согласны выполнить эти условия, я приеду в конце августа и пробуду у вас до середины октября, хотя и сознаю, что причиню тем самым некоторое беспокойство».

Посылки с пирогами, которые Барт получал от матери, а он был страстным любителем сладкого и мучного — стали для него особенно желанными весточками из родного дома и приятным дополнением к скудному студенческому рациону. Более чем скромная еда в Берлине приводила к тому, что он с вожделением начинал думать о всевозможных домашних яствах, которые с магической силой тянули его домой на каникулы, несмотря на величайшую потребность продолжать занятия.

Учение превращалось для Барта в истинную страсть. Приобретение знаний не только наполняло его чувством исполненного долга, но и служило источником радости. Ежедневно он работал по 12 часов (включая прослушивание лекций). Большое удовлетворение доставляло ему сознание того, что он с каждым часом, с каждым днем все глубже и осмысленнее овладевает науками. Он тщательнейшим образом прорабатывал самые узкие «специальные вопросы», но вместе с тем рассматривал их во взаимосвязи с другими вопросами данной науки, а также со всем дальнейшим ходом развития человеческого познания. «Чем активнее человек проникает в науку, — говорил Барт, — в ее внутреннюю суть, тем больше она побуждает его действовать вовне, заставляет делиться духовной жизнью с другими, что укрепляет их дух, делает их более устойчивыми, чтобы они могли выдержать борьбу с иным, чувственным началом своего бытия. Такова цель настоящей науки. Если же подходить даже к самым прекрасным творениям человека, к его духовным проявлениям поверхностно, педантично — без убежденности, без души и чувств, молодежь неизбежно пропадает. Живое и полное задора подрастающее поколение желает либо свободно и необузданно скитаться по белу свету — в этом случае оно хотя бы физически окрепнет, станет естественнее и добрее, — либо устремится к овладению духовными богатствами, науками, насыщающими не только разум, но и сердце, душу. Если ему выпадет на долю последнее, оно станет не только сильным и бодрым, но и мыслящим, ученым, образованным».

Замкнутость Барта ни в коей мере не являлась выражением эгоцентризма или презрения к людям. Он считал, что счастье можно обрести, если быть в ладу с самим собой. Ему необходима была обособленность, он расстраивался только в том случае, если ему казалось, что его успехи в учении не так высоки, как хотелось бы, и что он не в силах исправить свои промахи. Со свойственной необщительным людям ранимостью он болезненно воспринимал любую критику в свой адрес, недооценку своих заслуг. Но вместе с тем он не придавал значения внешнему блеску и отнюдь не стремился к богатству. «Я хотел бы лишь идти по пути внутреннего совершенствования, — писал он, — внутренней основательности, чтобы принести людям как можно больше пользы… Только то, что заключено в самом человеке, надежно. Богатство? Через секунду оно может исчезнуть. Внешнее счастье? Оно разбивается наподобие стекла. Только душевную стойкость и профессионализм нельзя отнять у человека, они исчезнут лишь с исчезновением самой личности, но тогда они будут уже и не нужны ей».

Благодаря помощи отца он смог использовать каникулы 1842 года, чтобы отправиться в поездку по Швейцарии вдоль Рейна.

В последующие семестры под влиянием Бёка Барт приступил к более глубокому изучению античного мира. Лекции философа Фридриха Вильгельма Шеллинга (1775–1854) и историка Леопольда Ранке (1795–1886) — прежде всего метод критического анализа источников Ранке — расширили познания Барта, так что был заложен основательный фундамент для подготовки его диссертации. Она называлась «Из истории торговых связей и торгового дела коринфян» и была посвящена торгово-политическим отношениям в древней Греции, крупнейшем центре мировой торговли.

28 июня 1844 года Барт закончил учение, ему была присвоена ученая степень. Преисполненный счастья, он в тот же день написал родителям: «Сдал экзамены! Отныне я свободен! Это великое событие произошло вчера вечером, я начал и кончил спокойно и в весьма приподнятом настроении, хорошо ответил, за некоторыми исключениями, на все вопросы. Моя работа получила оценку „doctrina conspicua“, что означает „отличается ученостью“. Так что это позади, и я бы очень хотел прилететь к вам на орлиных крыльях, хотя пока не смогу по праву называть себя доктором, так как у меня еще нет диплома. Я его получу, лишь когда мне удастся опубликовать хотя бы некоторые выдержки из моей диссертации».

Учась в университете, Генрих Барт все больше убеждался в том, что методика преподавания дисциплин, которые должны были служить делу обогащения человеческого познания, имеет некоторые теневые стороны. Этот критический подход помог ему составить обоснованное представление о степени ответственности ученого, в особенности перед молодой научной сменой. Уже тогда его угнетало сознание того, что он в течение трех лет сидит на шее у родителей. Когда же он сможет сам зарабатывать себе на хлеб? И он старался оправдать затраты рвением в науках, обогащая себя знаниями, с тем чтобы, закончив образование, стать наконец самостоятельным.