Архангелы и Ко - Чешко Федор Федорович. Страница 15

…Похоже, встроенные в койкообразный гроб идиоты-датчики вообразили, что их подопечный опять заснул – сидя. Во всяком случае, зуммер гипнопассиватора решил вякнуть ещё разок, и неуверенное, но более чем противное это вяканье разом выдернуло Матвея из трясины воспоминаний. И почти сразу же залился мелодичной трелью интерком внутренней связи: господ участников экспедиции приглашали к завтраку.

Одеваясь, Матвей вдруг решил, что в кают-кампанию он сегодня пойдёт. Общаться с кем бы то ни было не хотелось по-прежнему, есть тоже не хотелось, но мучиться наедине с собственной памятью не хотелось всего сильней.

Вне каюты оказалось шумно, людно и бестолково.

К сожалению, жилой модуль проектировался под рэйнджеров, а не под обосновавшееся здесь сбродное экспедиционное стадо.

Люки кают открывались по-старомодному, на петлях, ровно на девяносто градусов и внутрь коридора. А ширины коридора с избытком (правда, небольшим) хватило бы, чтоб между рядом этих распахнутых тяжеленных бронепластин и шеренгой беззаветных вояк, подпирающей противоположную стену, мог бы пройтись туда-сюда шкафообразный сержант – оценщик внешнего вида подчинённых и порядка в их обиталищах. Потом, под «Налеееее-ву! На утренний приём пищи шаго-о-ом… ырш!!!» непрошибаемый щит Объединённых Рас двинулся бы в кают-компанию слитной колонной по одному (чеканный шаг, каменные лица, оловянные глаза, форма одежды вне зависимости от половой принадлежности – «утренняя облегчённая N2»). И единственной досадой, возможной при таком положении дел, были бы шуточки всё того же сержанта, менее аппетитные даже, чем армейский рацион: «Твёрже ножку, пускай себе он хоть с трассы соскочит, этот летучий блевотоутилизатор! Представьте, что на тарелках вас ждёт неподмытозадая флерианская мразь! Сейчас покажете мне, как будете расправляться с клювомордыми врагами цивилизации! Сожрать их сырыми, с перьями вместе, й-йе! Эй, ты, интеграл ходячий, выправка где?! Погляди, как вон тот парень браво выпячивает грудь! Ах, он не парень? Тем более погляди – пусть у тебя хоть что-нибудь выпрямится!»

А сейчас…

Несмотря на все заверения экипажа и Шостак-сыновьего секретаря, новоэдемцы, похоже, так и не поверили, что опоздавших здесь всё-таки кормят. И теперь Матвей, наконец, понял, какого зрелища лишал себя до сих пор, пропуская штатное время кормёжек.

В коридоре имело место нечто среднее между бесплатным цирком и фильмом ужасов. Знатоки безмашинного труда выскакивали из кают, как по сигналу тревоги, сталкиваясь, сцепляясь, путаясь деталями донапяливаемой одежды… Двух-трёх новоэдемских трудяг почему-то оказывалось достаточно, чтоб намертво законопатить коридорный проход; образовавшаяся пробка стремительно росла, пропихиваясь в нужном направлении со скоростью альбийской сухопутной медузы (причём полудохлой), и вдруг дёргалась обратно, с лязгом, стуком, с ойками-вскриками – это, стал-быть, где-то в самом эпицентре распахивался очередной люк. А потом (по некоторым вторичным признакам судя) в коридор встречным курсом въехали два поднос-столика на гусеничном ходу, везущие изысканную снедь занятому научными открытиями Шостаковому сыну Шостаку и его хрен знает чем занятому секретарю. Изобилие звуков пополнилось компьютерно-вежливыми увещеваниями освободить дорогу, стуком сыплящейся посуды и воплями поскальзывающихся на синтез-деликатесах.

Выйдя из каюты, Матвей (к счастью) оказался не в гуще наиболее интересных событий, но (к сожалению) от этой самой гущи в опасной близости. Впрочем, через миг он обнаружил, что весьма успешно выталкивается на относительный простор. Ещё через пару мгновений Молчанов-Чинарёв-Рашн понял и причину своих успехов: оказывается, он проталкивался в направлении, противоположном всеобщему. Получилось это как-то само собой (просто двинулся по пути наименьшего сопротивления), но уж раз получилось…

Несколько минут Матвей простоял в сторонке, расчитывая на скорое окончание бардака. И действительно, толкотня мало-помалу начала рассасываться, да так бы и рассосалась, если б явившийся с парой своих руколомов Крэнг не принялся деятельно наводить порядок. А Крэнг и явился, и принялся.

Матвей сплюнул, потом ещё раз сплюнул, а потом отправился искать обходной путь.

Довольно скоро он напрочь позабыл, куда и зачем движется по бесконечному трёхмерному плетенью коридоров, коридорчиков, гравитационных шахт, «косых ходов» с визгливыми движущимися полами и даже механических подъемников, виданных Матвеем прежде лишь в родимых Сумеречных Кварталах, в космопорту полусредневековой Альбы да в исторических вижнах.

Почуяв приближение человека, разгорались еле тлеющие в режиме энергоэкономии плафоны, настенные дисплей-информаторы и прочая техноиллюминация (было забавно подсматривать через плечо, как всё это, пропустив, торопливо «гаснет обратно»); перегораживающие путь закрытые люки за пять-шесть шагов начинали с мягким предупреждающим свистом меланхолически вертеть запорными кремальерами, распахивались наконец, впуская то в оклеенную чёрными зеркалами мёртвых контакт-экранов операторскую демонтированной деструкторной батареи, то в сумрачный отсек, налитый жарой и гудом механизмов, назначение которых Матвею вроде бы когда-то преподавали…

И нигде ни единой живой души – в смысле, живой ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Только ограниченно подвижные механотехники, смахивающие на древние бриджроллеры да рельсовые вагонетки. Ну, и ещё один раз встретилась Матвею длинная колонна каких-то крабообразных уродцев. Заметив человека, они выжидательно остановились и передний браво прописклявил: «Группа Z-4-К исполнительных механизмов-профилакторов следует на плановый техосмотр. Какие распоряжения?» В течение пяти минут Матвей перепробовал кучу всевозможных вариантов ответа, прежде чем механизмы-профилакторы с явным облегчением затопотали суставчатыми ножонками в прежнем направлении.

Матвей чувствовал, что влюбляется в этот корабль. Далеко ещё по корабельным меркам не старый и даже не устаревший, «Каракал» жил своей жизнью, летел, куда велено, и плевать ему по большому-то счёту было, кто там нынче копошится в кишках его жилого модуля – элитный спецназ или свора недотёпистых ханжей, вообразивших себя обрывистыми искателями приключений.

А ещё… Наверное, это из-за похожести корабельных переходов на трубы… Или запах был виноват – временами рифлёнки вентиляционных каналов обдавали Матвея духом чего-то явно технического, и тем не менее сильно смахивающего на стоялую плесневелую сырость… В общем, всё властней и властней захлёстывало Матвея давнее чувство, растревоженное недавним сном: будто бы они с Дикки-боем опять пробираются трубами чёрт-те когда заброшенной по ненадобности канализации Сумеречных Кварталов. Только Сумеречные Кварталы – это по-нарошку, и канализация на самом деле никакая не канализация. Если по-правде, она – тайный лабиринт под укрепрайоном, выстроенным на Темучине подлыми агрессорами-конфедератами. А Дик и Мат, коренные новославийские колонисты, обязательно должны заложить термоядерный… э, да что уж тут мелочиться – анигиляционный фугас под штабом вражеской ПКО, чтоб завтра ни что не помешало сыпануть с орбиты на вражьи головы лифтам, набитым самой непобедимой в галактике бронепехотой…

Может, Матвей и не докопался до таких уж тончайших тонкостей своих переживаний, но одно он уразумел безошибочно: больше он, Матвей, даже в мыслях никогда не станет звать «Каракал» каракатицей.

Потом на Молчановской дороге попался люк, который автоматически открываться не захотел, а вместо этого принялся вопросительно моргать индикатором кодового замка. О коде Матвей, естественно, не имел ни малейшего представления. Зато он имел богатый опыт общения с процессорами кодовых замков.

Про угрызения совести речи, конечно же, и быть не могло. Совести следовало бы угрызаться у тех, кто вводит честных людей в искушение, лепя куда попало всяческие мудрёные, возбуждающие любопытство запоры. Будь замок обыкновенным, честный человек, может, спокойненько бы прошел себе мимо; а так…

Что именно «а так» додуматься не успелось: замок капитулировал.