Архангелы и Ко - Чешко Федор Федорович. Страница 42

Когда же бравые пехотинцы, всё-таки отважась нарушить начальническое распоряжение, высадились обратно…

Нет, по крайней мере без вести никто из экспедиции не пропал. Все сто девятнадцать человек оказались налицо – правда, в виде не натуральном, а весьма изобретательно препарированном. В ноуткомпе нашелся подробнейший визион-отчёт с той мясницкой выставки (Матвей, изучаючи, едва не наблевал на голограф).

Дальнейшие тогдашние действия ООРовской бронепехоты алгоритмируются не лучше логики всадников. Офицеры докладывали потом, что личный состав озверел от увиденного и вышел из повиновения; рядовые панцер-рейнджеры клялись, что выполняли приказ… Так ли, иначе, но батальон атаковал ближайшее поселение аборигенов, атаковал идиотски, сходу, толпой, положил там чуть ли не треть себя, а остальные две трети едва успели унести ноги с планеты.

После этого командир беспосадочника на свой страх и риск провёл с орбиты акцию возмездия и устрашения (вероятно, последствия именно этой акции хрустели теперь под башмаками бухгалтера Рашна), за каковое самовольство пошел под трибунал. Это ведь так бесчеловечно – жечь заживо сотнями пусть хоть каких неалгоритмируемых, но «возможно-все-таки-дикарей». Вот если бы соответствующий коммитет Интерпарламента установленным порядком рассмотрел проблему, официально снял бы со всадников подозрение в уникальной неалгоритмируемой разумности и официально же утвердил их в статусе пандемично-вредоносного вида; и если бы Интерпарламент на глобальной сессии закрепил все это большинством голосов не менее, чем в две трети… Вот тогда бы, конечно, валяй – чем попало и хоть всех оптом. А только Интерпарламент на такие дела решится не раньше, чем широкие массы избирателей малость подзабудут Новотасманийскую Бойню – лет через сто то есть. Аж две трети депутатов добровольно в политические самоубийцы? Кукиш-с.

Так что единственным интер-результатом здешней трагической истории с этнографами стало то, что глобальный научный центр окончательно законопатил тематику по Байсанскому доминирующему виду в «гробовой» список (где под номером первым числятся исследования в области клонирования и генного инженеринга). А «Байсан Аутпутбрилл л. т.д.» с глубоким сожалением напомнила, что не ручалась за безопасность учёных; с тем же прискорбием сообщила, что теперь, после идиотского «возмездия», она не может толком поручиться даже за жизнь собственных сотрудников, а уж за более-менее благополучный исход самодеятельных экспедиций – и подавно… Последнего, впрочем, можно было не сообщать. Гробовой список, вето соответствующих высших инстанций, неподпадание всадников под юрисдикцию ООР – всё это многих бы только подстегнуло (запретный плод, как известно, сладок)… Но ещё были и отменного качества визионки столпов этнографической науки, удавленных собственными кишками. Так что тешить свой здоровый научный авантюризм лучше всё-таки в кабинетах да уютных комп-модельных лабораториях. Тем более, что «Аутпутбрилл» обязалась регулярно выплескивать на общедоступные серверы всю новейшую информацию, хоть каким-то боком касающуюся байсанского доминирующего вида, и даже объявила несусветную премию за хотя бы доказательство возможности контакта… Кстати, объявление это влетело в несусветный же штраф за подстрекательство к разработке запретной тематики, на уплату коего «Байсан Аутпут и тэ дэ» пошла совершенно сознательно. Оно и понятно. Кто может быть заинтересован в контакте со всадниками сильнее, чем обладатели монополии на разработку вынутых блестяшек?! Особенно если учесть, что сердешные упомянутые монополисты из-за упомянутых всадников даже не могут закрепить исключительность упомянутой своей монополии путем организации первопоселения… Риск, видите ли, огромный…

Риск?

Н-да… Если макросы охотнее рискуют правами на барыши, чем жизнями персонала гипотетического поселения… Или мир серьезно меняется к лучшему, или чё-то тут все-таки не того…

Развалины закончились.

Матвей обогнул последнюю полуобрушенную головешечную стену (остатки то ли сруба, то ли ограды, то ли вообще невесть чего) и тут же шарахнулся вспять, под прикрытие закоксованных брёвен.

Во-первых, дальше просто не имелось куда идти.

Дальше был обрыв. Почти отвесный песчанистый сброс, под которым бог знает куда мчался широкий, неестественно прямой и бесшумный поток пенной мочевидной «воды».

А на другом берегу…

Тихонько выбранившись, Матвей прислонил винтовку к брёвнам-покойникам и взялся-таки за биноскоп.

На другом берегу тоже был песок. Утоптанная ли, водой ли доровна вылизанная серость отшатывалась от русла подобьем церемониального плаца и метров через пятьдесят вздыбливала себя противоположным обрывом – тоже неестественно ровным, как стёсанным. И в обрыве этом чернели пещеры. Чёткие, будто пэйнтером вычерченные полуовалы мрака. Самый большой из них навеял бухгалтеру Рашну воспоминание о тоннеле межконтинентального магнитолёта. А самый меньший… ассоциации, им подаренные, наверняка бы удовлетворили Зигмунда Фрэйда, поскольку это тёмное пятно отличалось от других формой, и (опять же в отличие от других) обросло какою-то дрянью, очень мохнатой на вид. А ещё из этой щели текло. Узкий ручей вырывался из недр стеноподобного обрыва, изумительно чёткой параболой прочерчивал «плац» и вливался в речной поток. По плавной касательной. Без малейших бурунов и даже без ряби малейшей в месте слияния.

А ещё на противоположном берегу реки были колонны. Ловко собранные из длинных и тонких брёвен без малого пятнадцатиметровые опоры, на которых разлёгся навес. Прочный и плотный. И широкий – упираясь в гребень испятнанного пещерами обрыва, словно бы дотачивая разлёгшееся там, наверху, продолжение диван-степи, навес этот прятал под собою и пещеры, и «плац», и ручей-параболу… Верней, навес прятал всё это не под собою самим, а под устилавшим его толстым ковром синюхи. Вот ежели сверху глянуть – степь пустым пустая, река, развалины… А больше ни хрена не усмотришь.

Ни-хре-на.

Каковое понятие включает и те с полста пеших всадников, которые в сопровождении десятка всадников верховых трусцой выбежали из самой большой пещеры и построились вдоль берега пораболообразного водовода. Короткий переливчатый полусвист-полувой, и выбежавшие, разом пав на колени, разом же приникли к «воде». Дисциплинка у них, однако, не муравьиная…

И постройки у них тоже отнюдь не муравьиного пошиба.

То есть всякие там осы тоже неслабы в геометрии, а Мантуанские клопочерви, говорят, изрядные доки по части каналостроения… Но…

Но.

Всего лет за пять аборигены Байсана, разбомбленные да живьём зажаренные ударом невидимого луча с орбиты, сумели понастроить такого… Э, дело даже не в этом.

Они сумели понять, что на них нападали.

Они сумели понять, что на них нападали сверху.

И они сумели найти оптимальный способ маскировки. Оборудовать свой «секретный объект» в двух шагах от развалин, да так, чтоб сверху были видны именно только развалины…

Получается какая-то анизотропия логической неалгоритмируемости: вроде как людской способ мышления для всадников гораздо доступнее, чем их – для людей.

Молчанов поймал себя на том, что, стараясь ничего не проглядеть, он чересчур выставляется из-за развалин. Этак и нарваться лёгкого легче. Тем более, что окраска комбинезона подстраивалась по синюхе – в чёрно-сером обрамлении такой камуфляж называется как угодно, только не камуфляжем. А блок цветокорректировки… Да ну его от греха! Какой идиот выдумал, будто в полевых условиях верньерное управление всего надёжней?! Колёсики… шестиграннички… вместо пояснений какие-то неудобопонятные пиктограммы, к тому же полустёртые-полузаляпанные… Должен, конечно, быть режим автонастройки – вот бы только додуматься, как его запускают. Не-е-ет, к хренам распрособачьим. Этак, разбираючись, между делом того и гляди состряпаешь себе окрасочку раскалённого золота в люминофорном режиме – во-он те верховые дозорные подобную колористику моментально оценят по достоинству… десятком-другим стрел.