Сафари под Килиманджаро - Вагнер Йозеф. Страница 15

— А где чашка?

Вафула снова с готовностью помчался на кухню и принес чашку.

— Хм… скажи мне, я могу такой чай пить?

Теперь уже Вафула смотрел на меня с недоумением. Тогда я положил пакетик с чаем в чашку, приложил ее к губам и снова сказал:

— Вот так можно пить чай?

Вафула напряженно смотрел на меня и не отвечал. Бвана недоволен. Но почему бвана недоволен Вафулой?

— Где вода?

— Вода! — радостно воскликнул Вафула, как человек, который, наконец, понял. — Йес, бвана. Я принесу воду.

Он пошел в третий раз на кухню. Шел уже явно медленнее, по-видимому о чем-то размышляя. Но о чем — этого мне никогда не удалось узнать. Вафула не был разговорчивым в отличие от других африканцев, цивилизацию он тоже понимал по-своему. Например, он очень хотел одеваться по-европейски. На нем было шесть пар трусов, на голове он носил детскую шапочку, поверх которой натягивал очки для мотоциклистов. Но самой большой гордостью Вафулы было старое длинное зимнее пальто. Оно и сейчас было на нем, несмотря на теплый вечер.

— Вот вода, — сказал Вафула, довольный собой, потому что исполнил желание бваны.

Хорошо ещё, что вода была горячей! Я налил ее в чашку и почувствовал манящий запах чая.

— А где сахар, Вафула?

— Ты не велел.

— Хорошо. Тогда принеси.

Вафула в четвертый раз пошел на кухню и опять медленнее, и опять, по-видимому, размышляя над странным бваной. Мне было интересно, чем все это закончится. Наконец, он снова появился. Сделал несколько быстрых шагов и резко остановился. Потом еще раз. Каждый раз, когда он «тормозил», полы его длинного пальто распахивались, и Вафула с интересом наблюдал за этим эффектом. В такой момент он уже не размышлял о странном бване.

— Вот сахар, — сказал он с милой улыбкой.

Знаете, мне очень хотелось чаю, но сердиться на Вафулу я не мог. Я решил применить тактику терпеливого учителя. Сделав несколько кругов пальцем над чашкой, я начал объяснять:

— Посмотри, Вафула, что я делаю?

Он с напряжением следил за моей рукой, а потом постарался в точности повторить мои движения. Он описал в воздухе несколько кругов, и я видел, что он доволен собой.

— Я мешаю, — продолжал я свое обучение. — Но чем я мешаю? Пальцем. Потому что у меня нет ложки.

Вафула шевельнулся, следя за эффектом своего распахивающегося пальто.

— Где ложка?

— Не велел.

— Хорошо. Тогда принеси.

Вафула в пятый раз пошел на кухню. Возвращаясь, он нес ложку, держа ее далеко от себя, как будто опасное оружие.

Я с удовольствием пил чай, а Вафула не спускал с меня глаз. Лицо его было довольным и счастливым.

На следующий день я подарил ему розовое душистое мыло и приступил к воспитанию. Я объяснял ему:

— Когда я скажу: принеси чай, что ты принесешь?

— Чай.

— Правильно. Но зачем нужно столько раз ходить на кухню? Принеси все сразу. А это значит, что надо принести: чай, воду, сахар, чашку, ложку. Понял?

Вафула кивнул в знак того, что все прекрасно понял. Потом мы устроили в кухне генеральную репетицию. Я налил в чашку горячую воду, рядом, на тарелке, положил чай, сахар, ложечку.

— Ведь очень просто, правда? А теперь пошли.

Я направился к костру. Вафула следил за мной. Я удобно уселся и попросил:

— Вафула, принеси чай!

Он шел поразительно быстро. Мысленно я похвалил себя за педагогические способности, однако заблуждение мое было недолгим — через минуту Вафула с милой улыбкой подал мне пакетик с чаем.

Я выругался и пошел за чаем сам. Изумлённый, Вафула шел за мной с несчастным лицом: бвана не должен сам себе готовить чай, бвана — это бвана.

Я сдался. Если бы я поручил готовить чай кому-нибудь другому, то очень обидел бы Вафулу.

С тех пор эта сцена неизменно повторялась каждый день.

И в тот вечер, о котором я сейчас вам расскажу, тоже…

Процедура закончилась, и я с наслаждением пил заслуженный чай. Но душевный покой на сей раз не приходил. Что-то меня мучило, а что — я и сам не знаю. Беспокойство мое не прошло и тогда, когда я лег в постель.

Я слышал, как шелестел ветер в моей тростниковой хижине, слышал хохот гиен. Все эти звуки мне были хорошо знакомы, но сейчас они еще больше усиливали мое беспокойство. Я вышел из хижины. В лагере стояла тишина, звери были спокойны. Я смотрел на звезды тропического неба, такие особенные, далекие, но состояние мое не улучшалось. Знаете, в Африке у меня часто бывали такие ощущения. Я не могу их описать. Но всегда они предвещали что-то недоброе.

Я снова лег. Не знаю, сколько я промучился в тревоге, пока наконец не заснул. Разбудил меня испуганный рев и топот животных. Сначала мне показалось, что это сон, но страшные звуки продолжали разрывать тишину ночи.

Я быстро выбежал из хижины.

Между мной и загоном стояла огромная львица. Я вздрогнул от неожиданности. Мгновение мы смотрели друг на друга, но это мгновение было для меня полно самых различных переживаний и противоречивых решений: кто нанесет удар первым? Я стоял неподвижно, готовый в любой момент отразить нападение. В то же время я следил за тем, что происходит в лагере. Мимо меня пробежал огромный лев. Потом еще один и еще… Они прыгали через ограду загона, яростно атаковали… А животные… Можете себе представить весь ужас этой картины? Огромное количество животных, замкнутых в маленьком пространстве загона, не способных даже защититься. Они кинулись к противоположной стороне загона, сбивая друг друга с ног и в смертельном страхе издавая страшные, душераздирающие звуки.

Я вспомнил недели неимоверно тяжелого труда, связанного с их отловом, приспособлением животных к новым условиям жизни и уходом за ними… Меня охватила ярость, которая подавила во мне все другие чувства. Я перестал ощущать страх, опасность… Этот страшный зверь, находящийся передо мной, был моим заклятым врагом, который хотел уничтожить всю мою работу. Я схватил камень и с бешенством швырнул его в львицу. Я ругался, размахивал руками, рычал, скалил зубы, кричал…

— На, получай! Получай! Бестия!

Если бы меня кто-нибудь видел в эту минуту, подумал бы, что я сошел с ума. Отгонять львов от лагеря — это не собак отгонять от будок. Но я продолжал бороться этим странным и наивным способом и дальше.

Львица оскалила зубы. Она была так близко, что я почти ощущал тепло ее дыхания. Потом она заревела и ушла. Остальные львы, тем временем, продолжали атаковать. Я бросал в них всем, что попадало мне под руку… Огромные тела львов превратились для меня просто в круглую, ровную мишень, в которую я обязательно должен был попасть.

Правда, в это время я себе говорил: если пройдет твоя ярость и в тебе возьмет верх страх — все, ты проснешься мертвым. Но это не было сном, который можно стряхнуть с себя.

Не знаю, сколько это продолжалось, в такие минуты время не замечаешь, однако я понимал, что львы могут вернуться сюда снова. Животные имеют свой специфический, раздражающий запах, который манит диких зверей. А здесь такое количество животных и на таком небольшом пространстве! Столько добычи, которая не убежит и не может защититься… Опасность была огромная. Я быстро обошел лагерь и принялся уговаривать африканцев.

— Ну, опомнитесь! Помогите мне!

Они испуганно смотрели на меня и молчали.

— Чего вы боитесь? Я жив и здоров!.. Это я! Не верите?

Мы зажгли фонари и развесили их на деревьях. Я начал успокаивать животных, уговаривая их, как детей. Это оказало свое действие. Лагерь постепенно успокаивался, животные перестали жаться в углу загона, масса дрожащих тел начала постепенно растекаться.

И тогда я увидел, что прекрасная антилопа канна, мать Богушки, была мертва. Три недели назад она родила нежного детеныша, которого мы назвали Богушем. По этому поводу в лагере было устроено небольшое пиршество. А теперь этот милый, ласковый малыш остался без матери. Сможем ли мы его спасти? Вряд ли!

Богушек был голоден. Он искал молоко. Он ткнулся в большое неподвижное тело матери, но вместо ласкового тепла нашел только холод. Несколько раз он прижимался к волшебному местечку, которое всегда его кормило, а потом ушел, ничего не понимая.