Семь походов по Восточному Саяну - Пуссе Марк Васильевич. Страница 6

Приходится оставить оленей в покое…

Километров через девять, это уже на гольце, сделали короткую остановку. Оленям нужно отдохнуть да и нам чайку попить не мешает.

Вскоре достигли Сухого, потом и Мокрого Инджигея, и путь стал совсем легким.

Григорий Иванович сообщает, что скоро достигнем стойбища, в котором остановимся на ночевку. «Посмотрите новорожденных олешков», — говорит он.

Действительно, вскоре мы увидели впереди переходящих реку оленей, а еще через пару минут — разбросанные вдоль обрывистого берега реки пастушьи чумы. Бродили олени и на ближайшем холме. Отелившиеся самки, чтобы они не увели молодняк в тайгу, были привязаны к поваленным деревцам. С десяток уже крупных годовалых олешков, бросились нам навстречу и, смешно похрюкивая, стали обнюхивать наших оленей. Но самое забавное, конечно, «осмотр», который они учинили нашему Узнаю. Пес бросался на них, жался к проводнику, пытался убегать, но ничего не получилось. Четыре-пять подростков легко догнали его и, окружив со всех сторон, пытались понюхать у него… под хвостом.

«Вот так молодняк оленей по-глупому и гибнет. Увидят волка и вместо того, чтобы от него убегать, сами к нему, лезут. А серому этого только и надо», — говорит Григорий.

Мы разгрузили оленей, и проводник, спутав их, пустил в стадо.

Нас пригласили в чум. Пастуший чум — это жилье из девятнадцати-двадцати высоких жердей, скрепленных вместе и обтянутых брезентом. Вверху метровое отверстие для выхода дыма от костра. Внутри него застлано оленьими шкурами. На них ватные одеяла, подушки с цветными наволочками. На стенах много разного оружия.

После сытного ужина Григорий лег на изюбриную шкуру, вынул из оленьей сумы журнал «Охота и охотничье хозяйство», стал перелистывать и читать.

Мы вышли на свежий воздух. Всех беспокоит погода. Днем светило солнце, а сейчас тучи, снег, ветрено. В чуме становится заметно прохладнее.

Я разговорился с хозяином жилья, довольно молодым парнем, о том, как они уберегают свое стадо от хищников, т. е. волков, рысей, медведей и росомах. Когда дошли до филинов и коршунов — опасных врагов новорожденных телят, — все время прислушивавшийся к нам Саша неожиданно заявил: «Рядом с чумом есть ель. На ней я видел два горящих глаза, не иначе там сидит филин!».

Приходится вылезать из-под шкур, брать у Григория малопульку и идти убивать злодея. Но оказалось, что в темноте Саша принял соседний чум за ель, а вылетающие искры от костра — за глаза филина. Товарищ сконфуженно оправдывается.

Вниз на Агулу

Проснулись мы часов в шесть. Холодно так, что зуб на зуб не попадает. Подбросив в костерок дров, сажусь писать дневник.

Саша вышел на воздух, и сейчас же мы услышали его восхищенный возглас: «Идите сюда, посмотрите, как красиво!»

За ночь выпал свежий снег, и лежащие вокруг стойбища олени выглядят какими-то сказочными изваяниями. Кругом так бело, что глазам больно.

Володя занялся физзарядкой. От этого пробудился весь лагерь. Собаки тофаларов, никогда, очевидно, не видевшие подобных телодвижений, повскакали со своих мест и, задыхаясь от ярости, начали рваться на своих сворках.

Поглядывая на Володю, Саша стал было декламировать что-то шутливое о физкультуре, но затем, поразмыслив, присоединился к товарищу.

Согревшись завтраком, начали укладываться. Григорий пошел собирать оленей. За ночь они ушли довольно далеко, так что проводник привел их только через час. Теперь в составе каравана появился еще один спутник: черно-белой окраски довольно мрачный пес Акол. Он и плетется замыкающим, почти касаясь носом копыт оленя.

— Отойдем подальше от стойбища — отвяжу, — говорит проводник. А сейчас отпустишь — убежит.

Идем по льду Инджигея, потом его правым берегом поднимаемся к верховьям и через седловину спускаемся в ручей пастухов, а затем на лед Тагула. Час идем по этой реке, потом еще долго вверх по его притоку. Этим сложным путем проводник ведет нас к перевалу на реку Малый Сигач.

За этот день прошли около шестнадцати километров, и в восемь вечера решили сделать привал. Надо набраться сил для завтрашнего штурма перевала.

Поужинав, начали укладываться. Сегодня первая ночевка в тайге. Становится все холодней и холодней, а ведь главные заморозки будут только к рассвету. Гриша выдал каждому для подстилки один-два потника. Накрывались же суконными одеялами и брезентом.

Узнай бесцеремонно залезает ко мне на подстилку, так мы с ним и засыпаем.

Разбудил нас олень. Чем-то его привлекла наша жестяная банка с сухарями. Может быть, рассматривая ее, он увидел свое отражение. Но он неожиданно так оглушительно лягнул ее, что даже Григорий подскочил, как ужаленный и заругался: «У… у, чтоб тебя…».

Вскоре стало светать. И сразу проснулась тайга.

Я подошел к елке, вокруг которой метался и лаял Акол. Около вершины ее ползала белочка, на ветку ее выше — самец. Голова его повернута куда-то влево. Оказывается, там соперник. И на соседнем дереве прячутся зверьки. Свадьба!

В полдень начали движение. Раньше проводник не идет, ждет, когда под солнечными лучами смягчится снег. Так легче идти оленям, не поранят ноги об наст. А вот людям идти гораздо труднее: проваливаешься в снег по пояс.

Лезем по крутому склону к перевалу, за которым должен открыться бассейн реки Малый Сигач. Шли очень долго. Григорий и Володя ушли далеко вперед. Чем ближе к вершине заснеженных гольцов, там чаще и чаще начали встречаться белые куропатки.

С перевальной точки открываются нескончаемые снежные просторы. Как красиво! От ослепительно сверкающего снега приходится щурить глаза. Чего доброго, начнется снежная слепота. Надеваем защитные очки.

Цепочка следов, оставляемых нашим караваном, тянется бесконечной, теряющейся где-то внизу лентой.

Начали спускаться вниз. Сначала идти было легко, надувной снег у вершины не давал ногам вязнуть. Но потом все изменилось: все чаще и чаще начинает проваливаться идущий впереди Григорий; цепляясь вьюками за край снежной траншеи, натужно тянутся за ним олени. Саша и Володя перелезают к нему и идут гуськом, приминая снег. Так мы шли, а иногда буквально катились.

Впереди показалось дно расщелины. Неожиданно Григорий остановился. Я и сам уже увидел, что привлекло его внимание — наш путь пересек совершенно свежий след медведя средней величины. Проверяю ружье. Заряженное пулевыми патронами, оно изготовлено к внезапной схватке. Вскоре след теряется где-то в глубине ущелья.

Опять олени останавливаются. Григорий указывает Саше и Володе на лежащую в снегу задранную кабаргу. «Собаки задрали». Володя немедленно предлагает взять ее с собой, он давно мечтал о мясном изобилии. Григорий недовольно посматривает на него.

Проводник идет дальше. Володя и Саша, поглядывая на кабаргу, обращаются ко мне: «Может, он вас послушает?» Я отрицательно машу головой: «Брать не будем». Все и так уже ясно. Пока шел спор, я потрогал животное. Труп холодный! Кабаргу не могли задрать только что пробежавшие собаки. Она погибла от соболя. Это понятно по характеру ее раны. Я знаю, что Григорий человек «сам себе на уме» и решил посмеяться над неразбирающимися в охотничьем деле друзьями.

Выходим на лед ключа, падающего в Малый Сигач, и, идя по нему, устремляемся к обрыву-ледопаду метров пятнадцати высотой. Справа — крутейшие утесы, слева — заснеженные горы. Свежий медвежий след, тянувшийся параллельно нашему пути, уходит по карнизу правого берега куда-то вверх. Нам с оленями там не пройти.

Осторожно приближаемся к краю обрыва. Внизу опять виден медвежий след. Значит, мишка все-таки обошел ледопад и умудрился спуститься вниз. Нужно искать выход и нам.

Отошли метров сто назад и, проваливаясь в глубокий снег, стали карабкаться на левый берег, он более пологий. Опять натолкнулись на очень крупный след топтыгина. Следы этих хищников тянутся к Сигачу. Собаки куда-то исчезли, только один Григорий говорит, что слышит их слабый лай: «В ключе они, за медведем пошли».