Такой я видел Индию - Алаев Леонид Борисович. Страница 62

Тот же монастырь ведет широкую пропаганду «истинной веры» среди «некатолических друзей». За 6 пайс вы можете получить по почте кипу брошюр, не накладывающих на вас никаких обязательств, но «в ясных и простых выражениях» отвечающих на животрепещущие вопросы: «Зачем я в этом мире? Куда я иду? Есть ли Бог?»

С католицизмом связаны серьезные отличия в быту, пище, одежде, обрядах гоанцев.

Другой проблемой является язык. Территория Гоа расположена на границе двух историко-культурных областей, Махараштры и Карнатака. В качестве разговорного языка здесь употреблялся конкани — по мнению одних, вполне самостоятельный, по мнению других — диалект маратхи. Роль языка литературы и управления выполнял португальский. До сих пор гоанская интеллигенция в основном португалоязычна. Конкани, хотя на нем в последние годы издаются газеты и кое-какие брошюры, остается презираемым, «мужицким». Английский и хинди еще не получили распространения.

Когда вопрос о будущем статусе Гоа, ныне союзной территории во главе с присылаемым из центра лейтенант-губернатором, был поставлен на плебисцит, большинство населения высказалось против включения в Махараштру. Местное собрание представителей, не пользующееся законодательной властью, объявило официальными языками территории португальский и конкани. Тем самым было выражено твердое желание сохранить самостоятельность в пределах Индийского союза.

Есть горячие головы, мечтающие о полной независимости, о статусе «вольного города». Они полагают, что этот маленький пятачок суши может существовать, опираясь на трех китов: вывоз железной руды, производство орехов кешью и туризм.

Но в Гоа не хватает продовольствия (из материковой Индии привозят не только рис, но и овощи), здесь нет собственных источников электроснабжения — по нескольку раз в день электричество выключается, чтобы обеспечить работу копей. Потребность в электроэнергии будет удовлетворена лишь через несколько лет с вводом в строй гидростанции на реке Калинади в Майсуре — опять-таки с помощью материковой Индии.

Даже свою внешнюю торговлю Гоа не может успешно развивать без поддержки центра. Недавняя механизация повысила пропускную способность порта очень значительно — с 51 тыс. до 7600 тыс. тонн руды в год. Новый проект предусматривает повышение мощности до 6 тыс. тонн в час. Модернизация, требующая 270 млн. рупий, будет произведена на средства центрального правительства (правда, с привлечением иностранного капитала) и даст свободный выход руде, добываемой как в Гоа, так и в районе Хоспет-Беллари.

Следовательно, экономические и политические факторы не позволяют Гоа существовать в качестве самостоятельного государства, однако это не означает, что подлинная интеграция с остальной Индией может совершиться сама собой. Нужны длительные усилия и максимальное внимание к национальным интересам гоанского народа.

После освобождения территория управляется индийскими чиновниками, присланными из центра. Я уже писал о гигантском росте административного аппарата в стране, Гоа в этом смысле побило все рекорды. За последние семь лет число чиновников там увеличилось в несколько раз, главным образом за счет так называемых делегированных, т.е. прибывших из других частей Индии. Многие из них сразу же заняли важные посты и стали учить местную служилую интеллигенцию, как надо вести дела. Антагонизм между местными и делегированными чиновниками пока не уменьшается.

Его питают также и социально-религиозные противоречия. Гоанцы, по мнению маратхских брахманов, слишком европеизированы. Отсутствие у них пищевых ограничений воспринимается как показатель моральной нечистоты и падения. В свою очередь, гоанцы, среди которых кастовые предрассудки очень слабы, болезненно реагируют на привнесенный индусской бюрократией дух превосходства высших и низкопоклонства низших. Один из видных местных чиновников, д-р Ж. Алмейда, рассказывал мне о том, чем недовольны люди, подобные ему, т.е. сохранившие руководство департаментами. Он особенно упирал на изменение нравственной атмосферы в учреждениях.

— Да, конечно, мы подчинялись португальцам, но именно поэтому между собой мы были равны. Самый высший и самый низший из нас могли находиться в дружеских отношениях. Я мог пригласить своего секретаря к себе домой или выпить с ним в ресторанчике. А новые служащие просто пропитаны духом чинопочитания. Они либо саабы — по отношению к низшему, либо слуги — по отношению к высшему. Мы в своей среде смеемся над такими привычками, но вынуждены следовать им, чтобы не заслужить репутацию неприятного или даже опасного человека.

Знакомый уже с порядками в индийских оффисах, я сумел оценить всю печальную значимость этого замечания.

Все же недовольство здесь в основном выражают интеллигенция и имущие слои, землевладельцы, так называемые общинники, которые в результате прогрессивных мероприятий правительства лишились части доходов. Трудности с Гоа вполне естественны и, наверно, будут успешно разрешены в будущем.

Но поистине кровоточащей и в прямом и в переносном смысле раной остается Кашмир. В прямом, потому что на его территории уже дважды велась война с Пакистаном. В переносном потому, что там существует организованное — легальное и подпольное — сепаратистское движение.

Англичане, разделив свои владения в Индии на два государства, предоставили шестистам княжествам право выбрать, в какой из доминионов они вольются. Право это могли осуществить лишь князья, авторитарные владыки, не ограниченные в то время каким-либо собранием представителей или парламентом. Для большинства княжеств вопрос решался почти автоматически: князья-индусы, подданные которых тоже были индусами, вошли в Индию, а княжества с мусульманским населением и главой мусульманином, вошли в Пакистан.

Но два самых крупных княжества оказались в затруднительном положении. В Хайдарабаде жили в основном индусы, а князь (низам) был мусульманином. В Кашмире же население было мусульманским, а князь (махараджа) — индусом. И тот и другой склонялись к мысли остаться независимыми. Все же в Хайдарабаде желание народа остаться в Индии было слишком очевидно, и в 1949 г. княжество просто присоединили к Индии вопреки воле низама.

Кашмир же вынужден был пройти через массу испытаний. Началось с того, что в конце 1947 г. сюда вторглись вооруженные мусульманские племена, поддержанные правительством Пакистана. Лозунг «Освобождение братьев-мусульман из-под индусского ига» не помешал им грабить всех подряд — и индусов, и мусульман. И тогда махараджа, поняв, что у него остается единственный выход, объявил о присоединении Кашмира к Индии.

Индийские войска вступили в Кашмир и сумели остановить племенные ополчения лишь у ворот Сринагара — столицы княжества. Однако выбить их обратно, оказалось невозможным. Было заключено перемирие, в результате которого около трети территории Кашмира сохранилось за Пакистаном под названием «Азад Кашмир» («Свободный Кашмир»).

Так возник «Кашмирский вопрос». Он был поставлен в ООН, послужил запалом к пороховой бочке индийско-пакистанских отношений, взорвавшейся в 1965 г., усложняет и теперь сосуществование двух государств.

Непросто сложились отношения между Кашмиром и центральным индийским правительством. Сперва штату была предоставлена очень широкая автономия, многие положения Индийской конституции на него не распространялись. Потом главный министр его Шейх Абдулла выдвинул идею независимости Кашмира, гарантированную ООН. Его обвинили в измене, арестовали, а «особые права» Кашмира постепенно урезали.

Возможно, что для объективного изложения событий в Кашмире за последние 20 лет не настал еще срок. Здесь причудливо переплелись вполне понятное стремление масс к улучшению своего положения, религиозные противоречия, шовинистические поползновения местных лидеров, происки западных государств, прежде всего Соединенных Штатов.

Надо сказать, что националистическим лидерам удалось в значительной мере направить недовольство масс в русло требований широкой автономии или даже независимости.