Люди зеленого царства - Велупиллаи Кумаран. Страница 22

Он заканчивал день поездкой на близлежащую плантацию. Вместе с главой окружного профсоюза он направился к своему другу, наиболее почитаемому старшему кангани. Его старый друг был удивлен, увидев этого общественного деятеля, который теперь выступал в роли профсоюзного работника:

— О, ты, значит, в профсоюзе орудуешь?

— Да, сэр. Я всегда иду в ногу со временем.

Он помог ему записать его рабочих в профсоюз и намекнул, что хороший обед послужит к обоюдной пользе. После обеда, когда они собрались уезжать, мистер Тхандапани попросил его извинить и остался еще погостить. Перед тем, как лечь спать, он заверил своего друга старшего кангани, что тот может полностью рассчитывать на него. Нет нужды беспокоиться и непосредственно решать вопросы с рабочими плантаций. Утром мистер Тхандапани, получив подарки и деньги, уехал.

В общем, если профсоюзное движение и затронуло жизнь на плантациях, оно почти не изменило образ жизни мистера Тхандапани. Его жизнь текла, как и прежде, словно полноводная река.

Пенсионер

Пенсионер Кандасвами сидит, прислонившись к стене веранды. Ему уже за шестьдесят. У него смуглое лицо, седоватая бородка и такие же свисающие усы, коренастое сложение. На нем старенькое дхоти, потемневшее от грязи и пыли. Верхняя часть тела прикрыта одеялом, зеленые полосы которого теперь стали совершенно черными.

Для него начинается другая жизнь. Прожитые годы легли на плечи тяжелым грузом. Несмотря на беспрерывную болтовню детей и струю воды, бегущую из крана, в его душе полная тишина, которая придавила его к земле. Он сидит прикрыв глаза, наблюдая за беготней детей. Они ничего не значат для него. В конце концов, что эта новая жизнь для него? Сначала детство, потом тяжелая работа, а там и смерть!

Около десяти часов к нему приблизился Мутхан, уборщик бараков. Обычно он начинал уборку с другого конца барака. Приблизившись к комнате Кандасвами, он спросил:

— Старина, как самочувствие сегодня?

— Как? Не лучше, чем вчера. Даже, наверное, чуть похуже. По ночам беспокоит боль в суставах. Кашель тоже замучил. Хуже всего то, что он мешает другим.

— Перед сном натри грудь скипидаром, а также смажь хорошенько суставы. Это должно помочь. А от кашля я достану что-нибудь у лекаря.

— Да, лекарь — это хорошо! У него есть желтая микстура от всех болезней. В наши молодые годы мы называли ее «сарва сандживи», т. е. панацея. Теперь молодые парни называют это лекарство «горячая вода». Э, брат, да разве мне помогут сейчас лекарства! Старость — вот мой недуг. А от этого нет лекарств.

— Не говори так. Вот у белого человека не бывает старости. Он женится и в семьдесят лет.

— Это зависит от того, какую пищу он ест и как живет. А что я ем? Лишь пустой рис да капусту — утром, в обед и вечером.

— Это правда, — соглашается Мутхан, — но надо есть что-нибудь еще, чтобы поддержать себя.

— А что можно сделать на двенадцать рупий?

В этот момент залаяли собаки у верхних бараков. Собаки, лежащие на грязных лохмотьях в закутке, подхватили их лай и бросились бежать вдоль бараков. Дети на дороге начали кричать нараспев: «Дораи! Дораи! Дораи!».

— Дораи явился в бараки, Мутхан. Продолжай свою работу.

Через некоторое время появился управляющий в сопровождении помощника. Солидный, высокий, хорошо сложенный мужчина. Ему далеко за шестьдесят. Кандасвами вышел из своего угла и приветствовал его:

— Салам, перия дораи.

— Салам, Кандасвами. Стареешь, а?

— Да, дораи. Старею без работы.

— Доктор говорит, что ты не можешь работать.

— Дораи, в этих руках есть еще сила. Пожалуйста, испытайте меня, сэр.

— Это невозможно, Кандасвами. Ты вбил себе в голову или кто-то другой внушил тебе эту дурацкую идею. Пойми, подрастает молодежь. Я должен найти для них работу. Старики вроде тебя должны уступать место молодым.

— Верно, дораи. Но есть и старше меня люди, которые работают.

— Это не так. Я сам проверял.

— Дораи, я работал на вас всю жизнь. Я подрезал кусты, рыл дренажные канавы и разбрасывал удобрения лучше всякого другого. Посмотрите теперь на меня. Посмотрите на мои руки. Прошел почти год, как я оставил работу, а мозоли еще не сошли. Дораи, дайте мне какую-нибудь работу, чтобы я мог жить. Как я могу жить на двенадцать рупий?

— Дочь и сын, которых ты поставил на ноги, должны теперь позаботиться о тебе.

— Дораи, я вырастил их, чтобы они заняли мое место. Да, чтобы они работали на вас. Я не хочу быть для них обузой.

— А ты не можешь поискать работу на стороне, Кандасвами?

— Перия дораи, всю свою жизнь я работал на плантации белого человека. И под конец жизни не хочу никуда уходить.

Кандасвами встал во весь рост. Управляющий и его помощник с уважением посмотрели на него:

— Гордый старый черт! И кровь горячая!

— Да, сэр. Он последний из людей старой закалки.

— Да, я рад. Остался хоть один из настоящих рабочих в этой гнилой дыре. Хорошо, Кандасвами, я напишу в компанию относительно пенсии для тебя и вскоре дам знать.

— Вы — мой дораи. Я работал для вас.

— Да, я знаю. К счастью, в Лондоне есть у меня один знакомый. Я напишу ему и, думаю, получу его согласие.

Управляющий и его помощник продолжали обход.

«Дораи в Лондоне», бормотал Кандасвами, направляясь обратно в свой угол на веранде, где и сел, прислонившись к клетке с курами. Этот разговор с управляющим привел его в некоторое смятение. Все же он чувствовал удовлетворение от того, что наконец-то ему удалось высказаться. Это сняло груз, который давил на него так долго. Но какой смысл в этом? Ему даже не обещали помощи. А ведь управляющий может сделать все, если захочет. Почему он сказал: «Ты и я, мы работаем для дораи, который находится в Лондоне»? Все эти годы Кандасвами работал на дораи, которого он знал. Но теперь, оказывается, он потратил свою жизнь для какого-то неизвестного человека в Лондоне. Это уж никак не укладывалось в его голове. Его охватило чувство досады и жалости к себе. Но такой человек, как Кандасвами, не должен плакать. Он никогда еще не чувствовал себя таким беспомощным. Мозг отказывался ему служить. Он ощущал пустоту во всем теле. Долгое время он лежал около клетки в состоянии между сном и бодрствованием.

Наконец в шесть часов вечера стали возвращаться с работы женщины с пустыми корзинками для сбора чая. Его дочь и сноха появились на веранде. Дочь спросила, съел ли он свой обед. Он ответил: «Нет».

Женщины сразу же окунулись в домашние дела и начали готовить ужин. Кругом суета. Моется и чистится посуда под краном с водой. Слышны голоса женщин, громко переговаривающихся или зовущих детей. Полуголые мужчины ходят взад и вперед. Куры и собаки тоже возвращаются домой и располагаются в своих углах.

Наступает вечер. Зажигаются огни. В каждой комнате барака становится тепло и уютно, хотя и черно от сажи. Дочь Кандасвами прилаживает джутовые занавески на другую сторону веранды, чтобы защитить его от ветра и дождя. Затем она вешает на стену керосиновую лампу и стелет для него одеяло на клетку с курами. Его сын возвращается с фабрики около восьми часов вечера. Прежде чем зайти в комнату, он заглядывает за джутовые занавески и зовет:

— Отец!

— Почему ты так поздно, сын?

— Последний мешок с чайным листом доставили поздно.

— Хорошо, иди к себе, да поужинай.

Ужин для Кандасвами, как всегда, приносят на веранду. Он ест не спеша, останавливаясь после каждой горсточки риса. После еды он жует бетель. Бараки погружаются в призрачное молчание. Кандасвами укладывается спать. Сильный ветер бьет в джутовые занавески, дождь мерно стучит по крыше. Шум дождя и запах сырой земли волнуют его. Где-то из глубины ночи возникает перед ним прошлое. Он видит себя, каким был тридцать лет назад: крепким молодым рабочим в шортах цвета хаки, белой рубашке с красным поясом. К часу дня он уже завершал свою работу, успев подрезать 250 чайных кустов, и мчался под навес, где взвешивали чайный лист, чтобы встретиться с женой. Как молодая девушка, весело ждала его прихода Камалам.